Ужасы - Ганс Эверс

Padro потянулся в карман, вытащил один дуро, потом другой и отдал нашему спутнику.

— Эти люди так недоверчивы, — промолвил он, — они принимают только серебро.

Андалузец присел на корточки к огню и исследовал каждую монету. Он бросил их на камни, затем попробовал зубом. И наконец сосчитал: сто песет!

— Я должен дать им еще денег? — спросил я.

— Нет, — ответил padro, — лучше вы побейтесь с ними об заклад. Это послужит к большей безопасности для вас.

Я не понял его.

— К большей безопасности? — повторил я. — Что это значит?

Padro рассмеялся:

— О, вы тогда будете более своим человеком для этих людей и… их должником…

— Скажите, пожалуйста, — промолвил я, — почему вы никогда не бьетесь об заклад?

Он спокойно встретил мой взгляд и ответил небрежным тоном:

— Я? Я не делаю этого потому, что пари помешало бы непосредственной радости созерцания.

Между тем появилось еще с полдюжины в высокой степени подозрительных физиономий. Все они кутались в неизбежные коричневые платки, которые употребляются андалузийцами как плащ.

— Чего мы еще ждем? — спросил я одного из людей.

— Мы ждем, когда уйдет луна, кабальеро, — ответил он, — она должна сначала спрятаться.

Он предложил мне большой стакан aguardiente[8]. Я отказался, но англичанин насильно всунул мне стакан в руку.

— Пейте, пейте! — настаивал он. — Для вас все это новость. Может быть, вы будете нуждаться в этом.

Другие тоже усердно попивали водку. Но никто не шумел, и только быстрый шепот и хриплое покашливание раздавались в ночной тишине. Луна скрылась на северо-западе, за Кортадурой. Из пещеры принесли длинные смоляные факелы и зажгли их. Затем отгородили камнями маленький круг посредине — это была арена. Кругом нее выкопали в земле ямки и воткнули в них факелы. И в их красном мерцании стали медленно раздеваться двое молодых людей. Они остались в одних кожаных штанах и в таком виде вошли в круг и уселись друг против друга, скрестив по-турецки ноги. Только теперь я заметил, что в землю были горизонтально вкопаны два толстых бревна с железными кольцами. Между этими-то кольцами и расположились оба парня. Кто-то из присутствовавших сбегал в пещеру и принес оттуда пару толстых веревок. Веревками обмотали туловище и ноги у каждого парня и крепко привязали каждого к его бревну. Они теперь были сжаты, как в тисках, и только верхняя часть туловища могла свободно двигаться.

Они сидели так, не произнося ни слова, затягивались сигаретками и опорожняли стаканы с водкой, которые затем снова наполнялись. Они были, без сомнения, уже сильно пьяны: их глаза тупо уставились в землю. А кругом, между чадившими факелами, расположились зрители.

Внезапно услышал я за собой отвратительное визжание и царапанье, которое раздирало уши. Я обернулся: некто тщательно точил на круглом точильном камне маленькую наваху[9]. Он попробовал острие своим ногтем, отложил нож в сторону и принялся точить другой.

Я обратился к padro:

— Эта «сальса», стало быть, нечто вроде дуэли?

— Дуэли? — возразил он. — О, нет. Это нечто вроде петушиного боя.

— Как! — воскликнул я. — По какому же поводу эти люди предпринимают свой петушиный бой? Они оскорблены друг другом? Из-за ревности?

— Ничуть не бывало! — спокойно ответил англичанин. — У них нет никакого повода. Быть может, они хорошие друзья, а может быть, и совсем не знают друг друга. Они просто хотят доказать свое мужество. Они желают показать, что ни в чем не уступают ни быкам, ни петухам.

Противные губы попытались сложиться в улыбку, когда он продолжал:

— Это то же, что ваши студенческие мензуры.

За границей я всегда патриот. Этому я давно выучился у бритов: «Right or wrong — my country»[10].

И я ответил ему резко:

— Ваше сравнение нелепо. Вы не можете судить об этом.

— Быть может, — ответил padro, — однако я видел в Геттингене прекрасные мензуры. Много крови. Много крови.

Между тем около нас занял место патрон. Он вытащил из кармана грязную записную книжку и маленький карандаш.

— Кто держит за Бомбиту? — воскликнул он.

— Я! — Пезета! — Два дуро! — Нет, я хочу за Лагартихилло! — каркали один за другим пьяные, пропитанные вином, голоса.

Padro сжал мне руку.

— Устраивайтесь с вашими пари так, чтобы вы должны были проиграть, — промолвил он. — Не скупитесь. С этой шайкой нельзя быть достаточно предусмотрительным.

Я принял участие в целом ряде предложенных пари. А так как я ставил сразу на обоих, то неизбежно должен был проиграть.

В то время как Manager записывал все пари у себя в книжке неуклюжими знаками, зрители передавали друг другу остро отточенные навахи, клинки которых едва достигали двух дюймов. Затем их передали в сложенном виде обоим борцам.

— Которую хочешь ты, Бомбита Чико, мой петушок? — смеялся точильщик.

— Давай! Давай, все равно! — бормотал пьяный.

— Я хочу мой собственный нож! — воскликнул Лагартихилло.

— Тогда и мне давай мой. Так лучше! — прохрипел другой.

Когда все пари были записаны, Manager подал им еще один большой стакан водки. Они выпили водку залпом и бросили свои сигаретки. Каждому принесли по длинному красному шерстяному платку, и борцы крепко обмотали ими левое предплечье и руку.

— Можете начинать, ребятушки! — воскликнул хозяин. — Открывайте ножи!

Клинки навах звякнули пружинами и встали торчмя. Звонкий, отвратительный звук. Но оба парня оставались совершенно спокойными. Ни один из них не шевелился.

— Начинайте же, зверушки! — повторил патрон.

Борцы сидели неподвижно и не двигались.

Андалузийцы стали проявлять нетерпение.

— Хвати его, Бомбита, мой молоденький бычок! Воткни ему рожки в тело!

— Начинай, малыш! Я поставил на тебя три дуро.

— А, так вы хотите быть курицами! Куры вы! Куры!

И хор загудел:

— Куры! Куры! Яйца вам класть! Жирные куры!

Бомбита Чико вытянулся вверх и бросился на противника. Тот поднял левую руку и поймал вялый удар в толстый платок. Оба парня, очевидно, были так пьяны, что едва могли управлять своими движениями.

— Подождите, подождите! — шептал padro. — Подождите только, пока они увидят кровь…

Андалузийцы не переставали дразнить борцов, то подбодряя их, то бичуя насмешками. И снова кричали им в уши:

— Куры вы! Яйца вам класть! Куры! Куры!

Тогда оба бросились друг на друга, слепо, очертя голову. И спустя несколько минут один из них получил легкий порез в левое плечо.

— Браво, Бомбита! Браво, малыш! Покажи ему, мой петушок, что у тебя есть шпоры.