Аннаянска, сумасбродная великая княжна - Бернард Шоу

Этот офицер путешествовал с вашим паспортом. Что вы на это скажете?

Великая княжна. Вздор! Как может мужчина путешествовать с паспортом женщины?

Страмфест. Очень просто — и вам это хорошо известно. Когда к контрольному пункту подходят десять человек, их паспорта собирают и пересчитывают. Если паспортов тоже десять, проверка на этом кончается.

Великая княжна. В таком случае, откуда вам известно, что один из паспортов был мой?

Страмфест. Официант в отеле «Поттердам» раскрыл паспорт вашего офицера, пока тот принимал ванну. Паспорт был ваш.

Великая княжна. Глупости! Отчего ж меня не арестовали в этом отеле?

Страмфест. Пока официант ходил за полицейским, офицер исчез. В отеле нашли только вас — и ваш паспорт. Официанта высекли.

Великая княжна. О! Страмфест, отошлите этих людей. Мне надо поговорить с вами с глазу на глаз.

Страмфест (в ужасе встает). Нет! Это уж слишком. На такое я не пойду. Совершенно невозможно, абсолютно невозможно, чтобы особа королевской крови говорила с кем-то с глазу на глаз — даже с собственным мужем.

Великая княжна. Вы забываете об исключении из этого правила. С ребенком особа королевской крови может говорить с глазу на глаз. (Встает.) Страмфест! Моя бабушка качала вас на руках. Этим великодушным жестом вдовствующая Панджандрина сделала вас ребенком на всю жизнь. Так же, кстати, обошлась с вами природа. Я вам приказываю остаться со мной с глазу на глаз. Слышите? Приказываю! За десять столетий ни один из Страмфестов не ослушался приказа моих предков. Неужели вы теперь ослушаетесь моего приказа?

Страмфест. У меня еще есть выбор. Про мертвого не скажут, что он ослушался приказа. (Достает пистолет и приставляет дуло к виску.)

Шнайдкинд (вырывая у него пистолет). Ради бога, генерал…

Страмфест (набрасывается на Шнайдкинда, пытаясь отнять у него свое оружие). Несчастный лейтенантик, верните мне мою честь!

Шнайдкинд (протягивая пистолет великой княжне). Возьмите! Скорее — он силен как бык!

Великая княжна (схватив пистолет). Так! Всем, кроме генерала, выйти вон! Быстро! Моментально! Мигом! (Несколько раз подряд стреляет солдатам под ноги.)

Солдаты бросаются вон из кабинета. Великая княжна оборачивается к Шнайдкинду, которого генерал повалил на пол.

Вы тоже!

Шнайдкинд вскакивает на ноги.

Марш!

Шнайдкинд бросается к двери.

Шнайдкинд (обернувшись в дверях). Ради вашего же блага, товарищ…

Великая княжна (возмущенно). «Товарищ»? Вот еще! Вон отсюда! (Дважды стреляет.)

Шнайдкинд исчезает.

Страмфест (невольно делая шаг к великой княжне). Ваше императорское высочество…

Великая княжна. Ни с места. У меня осталась еще одна пуля — на случай, если вы попытаетесь меня обезоружить. (Приставляет дуло пистолета к виску.)

Страмфест (отшатывается, закрывая лицо руками). Нет, нет! Опустите оружие, опустите! Обещаю… Клянусь, я все исполню! Умоляю вас, опустите оружие!

Великая княжна (бросая пистолет на стол). Извольте!

Страмфест (отнимает руки от лица). Слава богу!

Великая княжна (мягко). Страмфест, я — ваш товарищ. Но, может быть, я значу для вас и нечто большее?

Страмфест (опускаясь на одно колено). Да поможет мне бог! Вы — последнее, что осталось от той единственной власти, которую я признаю в этом мире! (Целует ей руку.)

Великая княжна (снисходительно). Идолопоклонник! Когда вы наконец поймете, что наша власть держалась только тем, что вы себе о нас вообразили? (Садится в кресло генерала и продолжает другим тоном.) Какие распоряжения вы получили? И собираетесь ли вы им подчиниться?

Страмфест (вскакивает на ноги и принимается раздраженно ходить по кабинету). Как можно подчиниться шести диктаторам одновременно? Да еще когда среди них нет ни одного дворянина? Первый приказывает мне заключить мире иностранным противником, второй велит предъявить нейтральным странам ультиматум — или они поддерживают его политику единого земельного налога, или через сорок восемь часов мы их сотрем с лица земли! Третий посылает меня на какую-то конференцию социалистов с заявлением, что Беотия не признает никаких аннексий и контрибуций и что наша единственная задача — устроить рай земной во всей вселенной. (К концу своей речи оказывается возле стула Шнайдкинда.)

Великая княжна. Стало быть, вся их политика — глупые игры?

Страмфест. От всего сердца благодарю ваше высочество за это определение. Европа будет вам признательна.

Великая княжна. Гм… Хорошо. И все же… (Встает.) Страмфест! Ведь ваша битва — битва за сохранение династии — проиграна.

Страмфест. Вы не должны так говорить. Это измена — даже в ваших устах. (Уныло опускается на стул и закрывает лицо руками.)

Великая княжна. Не обманывайте себя, генерал. Панджаидрамы никогда уже не будут править в Беотии (с горестным видом медленно идет по кабинету, думая вслух.) Династия пришла в упадок, отстала от жизни, одряхлела; наши пороки обратились против нас, и вот мы сами желаем своего падения.

Страмфест. Вы богохульствуете.

Великая княжна. Всякая истина рождается как богохульство. И вся королевская конница, и вся королевская рать не могут отцовского трона поднять…[7] А если бы могли, вы, генерал, помогли бы им, правда?

Страмфест. Клянусь небом!

Великая княжна. В самом деле? И снова обрекли бы народ на безнадежную нищету? А благороднейших мыслителей страны снова побросали бы в позорные застенки? Утопили бы в крови поднявшееся солнце свободы? Только потому, что посреди моря грязи, уродства и ужасов когда-то поднимался крошечный островок блестящего двора, где вы могли стоять навытяжку в мундире, украшенном орденами, и день за днем зевать в ожидании того часа, когда под вами разверзнется могила, — зевать, потому что больше при дворе делать нечего. Неужели вы настолько глупы, настолько бессердечны?

Страмфест. Только сумасшедший может говорить такое о королевской власти. Я никогда не зевал при дворе. Зевали псы — но только потому, что они псы, лишенные воображения, чести, идеалов и чувства собственного достоинства.

Великая княжна. Мой бедный Страмфест, вы слишком редко бывали при дворе и не успели от него устать. Ведь вы все время воевали, а возвратившись домой за очередным орденом, восторженно глядели на моего отца, на мою мать и на меня — и были этим счастливы. Ведь так?

Страмфест. Уж не упрекаете ли вы меня? Мне нечего стыдиться.

Великая княжна. Да, вас такая жизнь устраивала, Страмфест. Но подумайте обо мне! Каково было мне видеть, что вы поклоняетесь мне, точно богине, хотя я самая обыкновенная девчонка? Меня, как зверя, посадили в клетку — ведь это же жестокость! Вы могли бы поклоняться восковой кукле или золотому тельцу: они не мучились бы от скуки.

Страмфест. Прекратите или я отрекусь от вас. Женщин, которые позволяли себе нести подобный вздор, я не раз приказывал сечь плетьми.

Великая княжна. Не напоминайте мне об этом, не то я вас застрелю.

Страмфест. У вас всегда были низменные наклонности. Вы не дочь своего отца, вы оборотень, которого какая-нибудь развратная нянька подбросила в колыбель Панджандрамов. Я слышал о том, что вы проделывали в детстве; мне говорили, будто вы…

Великая княжна. Ха, ха! О да! Когда я была девочкой, меня однажды повели в цирк, и там я поняла, что значит быть счастливой, там я впервые в жизни почувствовала себя наверху блаженства — и убежала с цирковой труппой. Меня поймали и снова посадили в золоченую клетку, но я вкусила свободы и заставить меня забыть ее было уже невозможно.

Страмфест. Свобода! Быть рабыней акробата! Выставляться на потеху публике!..

Великая княжна. О, этому меня выучили дома. Эту науку я постигала при дворе.

Страмфест. Вас не учили выходить полураздетой и кувыркаться через голову…

Великая княжна. Оставьте! Я хотела сбросить свои дурацкие наряды и кувыркаться через голову! Хотела, понимаете, хотела! Я и сейчас еще на это способна. Показать?

Страмфест. Клянусь, я выброшусь в окно. Уж лучше мне встретиться с вашими родителями в раю, чем ждать, пока они сорвут ордена с моей груди.