Гимн лиро-эпический на прогнание французов из отечества (отрывки) - Гаврила Державин

Носимый облаком на юге, В златом, пернатом шишаке, В чешуйной, сребряной кольчуге, С блистающим мечом в руке, Мне некий витязь представлялся. Свирепым вид его казался: Ярчее молнии лучей Сверкало пламя из очей. Налегши тягостию тела На черну тучу, он летел. Пред ним вдруг буря заревела, Сгущенный вихрем снег белел. Вдали его предупреждали Два призрака: из них один, Как некий зрелся исполин, Змеи в руках его зияли, Взор грозный наносил всем страх. Другий же бледностью в чертах Страдальца вид казал сляченна, Болезнью, гладом изнуренна. Они сокрылись в мрак густой: Там слышались победны клики, Сражающейся рати крики, И томный раздавался вой.

"Ты зришь,- мне с кротостью вещало привиденье, России торжество, врагов ее паденье. То щит отечества, его военный дух Пожарский, ревностный сотрудник мой и друг, Летит вслед извергов, оставивших столицу. Он мстительну на них уже вознес десницу. Пред ним свирепый мраз, страх бледный, тощий глад На истребление враждебных сил спешат. Уж в бегстве гибельном, их лютостью томимый И гневом божиим невидимо гонимый, Неистовый гордец, забыв позор и стыд, Окровавленной им дорогой вспять бежит. На каждом он шагу народну месть встречает; Рать сильна, рать его толпами низлагает; И кровью буйного упьется русский меч: От острия его не может он утечь. Тогда в свою чреду сей мира нарушитель, Сей бич вселенныя, Москвы опустошитель, Покажет царствам всем, простерт у наших ног, Сколь в гневе праведном велик российский бог; Сколь истинен в судах над нами справедливых Отец раскаянных, каратель злочестивых". Так рек; и, пастырска надвершием жезла Коснувшись моего пристрашного чела, Исчез. Внезапу гром по небу прокатился. Объятый трепетом, от сна я пробудился И Гермогена в сем видении познал: Надеждой скорбному он сердцу отдых дал. Утих бурливый ветр; луна над мной блистала, В дрожащих Псла струях себя изображала. Восхитилася мысль, и вспламенился дух. Казалось, старца речь еще разила слух, Еще по воздуху слова его носились. Неволею тогда уста мои открылись, Воображением я в будущем парил И, в полноте души, с восторгом возопил:

"Дерзайте, россы! Гнет печали С унылых свергните сердец: Враги пред нами в бегстве пали, Победы нам отдав венец. Рассыпаны строптивых силы! Воззрите на сии могилы, Устлавшие бегущих след; На обагренны кровью реки: Над ними поздни узрят веки Трофей наш,- мщенья и побед. Неправды спеющих дорогой Творец наш гневом посетил; Но бич, орудье казни строгой, Над нашей выей сокрушил. На суд ли вышнего возропщем? Никак; но в умиленье общем Благодаренье воздадим За милосердную пощаду, Что яростному не дал аду Нас зевом поглотить своим.

Теперь, несчастьем наученны, Отвергнем иноземный яд: Да злы беседы отравленны Благих обычаев не тлят; И, на стезю склоняся праву, Лишь в доблести прямую славу, Существенну поставим честь. Престанем чуждым ослепленьям Развратам и предубежденьям Подобострастно дани несть. Отечество ждет нашей дани. Протоптаны врагом поля, Прострем к убогой братье длани, Избыток с нею наш деля; Взнесем верхи церквей сожженных; Да алтарей опустошенных С весной не порастит трава; Пожаров след да истребится, И, аки феникс, возродится Из пепла своего Москва!"

1812

НА СМЕРТЬ НАПОЛЕОНА

Высокомерный дух, смирися! Склони взнесенный буйства рог! Внемли прещенью и страшися: "Противится гордыне бог". Игралище всемощна рока, Не мни: нет власти, счастью срока. Се меч над выей уж висит. Се край отверзся небосклона; Зри вдаль: там прах Наполеона В пустыне каменистой скрыт.

Пришлец,- свободныя державы Главой он был, пленив сердца. Почто ж чрез умыслы лукавы Искал он царского венца? Почто, воздев злату порфиру, Всеобщим самовластьем миру Безумно угрожать хотел? Се казнь; и жрец всеалчный страсти, Предела не познавший власти, Ничтожества познал предел.

Так с юга вихрь поднявшись бурный, Погибель наносил странам; Застлавши прахом свод лазурный, Размчал он жатвы по полям; Коснулся зданий-зданья пали; Ударил в лес-древа трещали, И ниц полег дремучий лес: Все буйным он громил стремленьем; Но вдруг,-с сильнейшим разъяреньем, В столп взвился к небу - и исчез.

Исчез и славы метеора Блестящий луч так в миг один! Где верх торжеств, там верх позора: И в узах-грозный властелин! Какий преврат! простой породы, И всем безвестный,-юны годы Едва средь брани протекли, Уж равного не зрел он боле; На велелепном сел престоле И жезл приял судьи земли.

К подножью ног счастливца пали Народы, царства и цари: Цари от взора трепетали; Мечом решая мир и при, Он все подверг убийств законам; Ступал по раздробленным тронам, И след трофеями устлал; Но манье вышнего десницы И с громоносной колесницы Строптивый победитель пал.

Давно ли на гиганта с страхом Взирал весь изумленный мир? Престолы покрывались прахом И вретищами блеск порфир. Все рушила десница люта; Но грозна сближилась минута И тот, кто троны все потряс, Преткнулся, шед в победном лике; И роковой царей владыке На севере ударил час.

Бежит он по снегам стезею, Окровавленный им,-и росс Могущей дланию своею Низринул страшный сей колосс. Вотще отважная измена, Надеждой буйной ослепленна, Опять на трон его взвела: Он пал-судьба его свершилась, И в трон тирана превратилась Кремниста средь морей скала.

Куда ни обращал он очи, Безбрежну зыбь везде встречал; Постылы дни, бездремны ночи В унынье мрачном провождал; Терзали дух воспоминанья; Престол, победны восклицанья, Все было, как призраки сна; Пробудок - ссылочна пустыня, И в ней смиренная гордыня Жива навек погребена.

Теперь там труп титана кроет Лишь персти чужеземной горсть, И в черепе останки роет Презренный червь, гробницы гость; А тень, блуждая вкруг могилы, Лишь воплей слышит гул унылый И клятвы жертв убийств, крамол: Потомство клятв сих не забудет И в нем Наполеон пребудет Бессмертен слухом буйств и зол!..

Вожди надменны! вразумитесь! Он был пример вам и глава; Священны всем сердцам страшитесь Насильством нарушать права. Чем боле счастье вас ласкает, Тем неприметней приближает К стремнине, с коей должно пасть. Судьба к неправде буйной строга: Вам срочна власть дана от бога; Его всевечну чтите власть.

1822

Н. М. ШАТРОВ

ПОЖАР МОСКВЫ В 1812 ГОДУ

Пою пожар Москвы несчастной! Нагрянул новый Тамерлан И бранью тяжкою, ужасной Вломился в Кремль, как ураган; И нет от сильных обороны; Повсюду страх, повсюду стоны, Здесь горький плач, там страшный бой, Везде насильство, притесненье, Везде убийство, истребленье, Везде грабеж, везде разбой.

Летят под небом с воем, с блеском По грозным тучам смерть и гром И разливают пламень с треском На каждый храм, на каждый дом. Зияют страшные зарницы Над высотами всей столицы, И загорается Москва. Дым черный стелется, клубится, И се перестает светиться Москвы блестящая глава.

Москва несчастная пылает, Москва горит двенадцать дней; Под шумным пламем истлевает Несметное богатство в ней: Все украшенья храмовые, Сокровища их вековые, Великолепия дворцов, Чудесных редкостей собранья, Все драгоценности ваянья, Кистей искусных и резцов.

Еще двенадцать дней дымилась Столица славы и отрад. Пожара искра в пепле тлилась, Курился нестерпимый смрад. Повсюду ужасы встречались, От гибели не исключались Ни хижины, ни алтари; От переулка до гульбища Все претворилось в пепелища, В развалины и пустыри.

Все истребилось, и сожглися Гостиный двор и Арсенал, Сам Кремль с Китаем сотряслися, И сам царь-колокол упал; Взорвались башни, сокрушились, Зубчаты стены развалились, Скатилися с бойниц главы; Повсюду ужас, разрушенье, Пять взрывов - и в одно мгновенье Не стало на земле Москвы.

Меж тем от голода и хлада И от насилия врагов На смрадном пепелище града Толпы детей, толпы отцов И сонмы матерей несчастных. Под сумраками дней ненастных, Скорбей сердечных не стерпев, Без всякой помощи страдают И разной смертью погибают, Приютной кровли не имев.

Между развалин закоптелых, Карнизов падших и колонн, Домов и лавок обгорелых Глухой, унылый слышен стон: Там умирающий и мертвый, Меча иль глада ставший жертвой, Одни под ветрами лежат; Никто им не закроет очи, И только звезды полуночи Тела усопших сторожат.

Все стогны полны мертвецами Различных полов, лиц и лет; Враги с железными сердцами И никому пощады нет; А там толпы полуживые, Главы седые, вековые, Как тени с Стиксовых брегов, Без обуви и без одежды, Без помощи и без надежды, Рабами стали для врагов.

И, помня доброе былое, Свою свободу и покой, Клянут плененья время злое, Томясь под страшною рукой Ужасного Наполеона; И полны пепелища стона, И камни смочены слезой; Страшна спасенья невозможность: Все превратилося в ничтожность, Как под содомскою грозой.

Москвы под пеплом погреблися Седьми веков и труд и ум, По всей вселенной раздалися Ее паденье, треск и шум. Все вопрошали в удивленьи, Кому Москва себя в забвеньи Такую жертву принесла, Которой не было примера, И страшная такая мера Кого и от чего спасла...