Господин военлёт - Анатолий Дроздов

Приносят обед. Почему-то называют «завтраком», хотя на часах полдень. На моих карманных часах. Серебряная изящная луковка с гравированной крышкой. Под крышкой белый циферблат с римскими цифрами и надписью «Павелъ Буре». Цепочка, дарственная вязь на задней крышке: «Дорогому Павлуше!» Не забыть завести, это не кварц…

На «завтрак» сегодня мясные щи и гречневая каша с большим куском вареной говядины. Вкусно! Однако поручик едва ковыряет, видно, что надоело. Наверное, меню госпиталя разнообразием не отличается. А вот нам в самый раз! Опустошив тарелки, подхожу к окну. Во двор въезжает экипаж – как его здесь называют? Дрожки, пролетка – черт их разберет! На землю спрыгивает щеголевато одетый офицер с четырьмя звездочками на погонах модного френча и адъютантским аксельбантом. В руках – огромный букет, завернутый в цветную бумагу. Похоже, розы…

– Штаб-ротмистр князь Бельский из штаба корпуса! – поясняет за спиной Рапота. – К Оленьке приехал.

– Жених?

– Жених у нее в Галиции, поручик артиллерии. Бельский – воздыхатель.

– Счастливый?

– Сами увидите.

Бельский исчезает в дверях, но скоро является снова. Без букета и с мрачным лицом. Вскакивает в коляску – ага, это коляска! – и уезжает. Постепенно адаптируюсь, нужные слова «вспоминаются».

– Афронт! – смеется Рапота. – Ишь, разогнался! Думал: раз из князей и при штабе…

Поручик не скрывает радости, мне тоже почему-то приятно.

Едва прилегли – стук в дверь. В приоткрытой щели – голова. Густо смазанные маслом волосы расчесаны на прямой пробор.

– Павел Ксаверьевич, позволите?!

Делаю приглашающий жест. Сегодня я популярен. В палате возникает угодливо сгорбленная фигура с корзинкой. Физиономия прямо лоснится от подобострастия.

– Боже, как вы похожи! – Фигура ставит корзинку и заламывает руки. – Вылитый батюшка! Те же глаза, брови…

Делаю знак заткнуться, понимают сразу.

– Тихон Евстафьевич, агент вашего батюшки в Белостоке, – рекомендуется фигура. – Ксаверий Людвигович наказали за вами приглядывать…

Поднимаю брови.

– Я хотел сказать «сообщать», то есть держать батюшку в курсе… – Агент путается.

– Короче, Склифосовский!

– Залесские мы, – поправляет фигура. – Я как узнал о контузии, сразу телеграфировал вашему батюшке, они велели сходить и разузнать. Гляжу, а вы здоровенький! И доктор так говорит… Счастье-то какое!..

Похоже, опять заломит руки. Выразительно гляжу на корзинку. Залесский-Склифосовский подносит ее ближе.

– Не побрезгуйте, ваше благородие! Впопыхах собрал. Что под рукой оказалось.

– Не побрезгую. Можешь идти!

– Что передать батюшке?

– Скажи: здоров, чего и ему желаю!

– Они так обрадуются, так обрадуются! – фигура исчезает за дверью.

Откуда у меня хамский тон? Обругал человека, за дверь выставил. Ну и он… «Как вы похожи!» На кого? Придвигаю корзину и поднимаю салфетку. Так… Жареная курица в вощеной бумаге, ветчина, нарезанная толстыми ломтями, белый хлеб, коробки папирос, еще какая-то закусь… А это что? Бутылка в форме графина, внутри колышется коричневая жидкость…

– Коньяк, шустовский?! Довоенный… – завистливый вздох над плечом. Рапота.

– Попробуем?

– Не здесь! – Он говорит шепотом. – Увидят – не избежать скандалу. Оленька на вас сердита, да и другие сестры не любят. Лазарет не кабак. – Он достает часы, отщелкивает крышку. Часы у поручика карманные, никелированные, большие. За версту видать, что дешевые. – В три пополудни кончится тихий час, сестры займутся процедурами, никто не заметит, что мы ушли. Тут неподалеку славное местечко…

Вновь укладываюсь на койку, закрываю глаза. Хлопотный выдался день…

«Они убили солдатика Бомона!»

Пацаном я обожал этот фильм. Французский диверсант, отправленный в Африку убить диктатора, предан своим начальством и выдан врагу. Суд, скорый и неправый, тюрьма, побег… Через два года Бомон в Париже – платит по счетам. Спецслужба-предатель встает на ноги, но Бомон неуловим. Африканский диктатор искусно подставлен под выстрел тупого спецназовца, выяснены отношения с неверными другом и женой. Под печальную музыку Марикконе Бомон идет навстречу смерти: ему незачем жить…

Они убили солдатика Петрова…

Вышло не так красиво, как у Бомона, можно сказать, совсем скверно. Кино и жизнь соотносятся плохо. «Солдатику» Петрову внушили: Родина озабочена мятежом в горном крае, там нужен конституционный порядок. Что понимал в политике юный лейтенант? Откуда знать ему, что Родина – понятие слишком обширное, представляют ее отдельные лица? Или морды: лоснящиеся от жира, с вороватыми, бегающими глазками?

Лейтенанта с пятью солдатами выбросили в горах с заданием перекрыть дорогу и ждать. При появлении «уазика» без номеров задержать всех пассажиров, при попытке сопротивления – уничтожить. Разведка не подвела – «УАЗ» появился в указанное время. А вот дальше пошло не по плану. На знак остановиться «УАЗ» прибавил скорость и снес жердь, изображавшую шлагбаум. Однако за шлагбаумом лежал в секрете сержант Ванюков с пулеметом Калашникова и четким приказом, что делать…

Когда мы подбежали, «УАЗ» стоял, уткнувшись радиатором в дерево, пассажиры плавали в крови. Вернее, пассажирки. Из пяти человек в машине только водитель был мужчиной. Мы вытащили их на траву, две женщины еще дышали. Юные, испачканные кровью лица… Я связался с базой.

– Спокойно, Петров! – раздался в наушниках знакомый голос майора. – Они не остановились, ты открыл огонь. Все по инструкции. Завершай работу и уходи.

– Что значит – «завершай»?

– «Трехсотых» сделай «двухсотыми», что тут непонятного?

– Это женщины!

– Кому женщины, кому «черные вдовы»! Мы эту группу два месяца пасли. Выполняй приказ, Петров!

Я хорошо знал, кто такие «черные вдовы». У командиров абреков имелись целые гаремы – религия и деньги позволяли. Время от времени и не без нашей помощи командиры отправлялись к аллаху, а юных вдов брали в оборот. Не в том смысле, как вы подумали. Девчонок прессовали, уверяя, что они должны отомстить за мужей, лучше ценой своей жизни. Это гарантирует воссоединение с любимым в раю. Полуграмотные девки верили. Вдовы становились живыми бомбами, подрывавшими гяуров, то есть нас. Поначалу только солдат, впоследствии террор распространили на мирные города России. Четыре обезвреженные «черные вдовы» – это десятки спасенных жизней. Солдатик Петров приказ выполнил…

Назавтра по западным каналам прошел душераздирающий сюжет о мирных жителях, расстрелянных на дороге убийцами-федералами. Окровавленные женские лица крупным планом, сгоревший «УАЗ». Машину мы не жгли, это сделали абреки, только поди докажи! Сюжет показали и по российским каналам – с тем же комментарием. Иного ждать не приходилось: все знали, кому принадлежит родное телевидение. Возмущенные горцы требовали наказания виновных.

Поначалу я эти выступления не принял близко к сердцу: горцы постоянно возмущались и чего-то требовали. Им можно было все: выгонять русских из домов, грабить их, избивать, отрезать живым людям головы… Русским разрешалось лишь безропотно умирать. С точки зрения Запада и его марионеток в России, так было правильно.

Но я не понимал силы общественного мнения. Вернее, сноровки тех, кто его создает. У абреков пиаром заведовал профессиональный актер, и, как говорили, не бесталанный. Он выжал из ситуации все и даже больше. В Кремле решили лечь под Запад. Комбат защищал меня, как мог, но его сломали.

Нас арестовали и отдали под суд. Все прекрасно понимали, что происходит. Профессиональные судьи, ознакомившись с делом, отказывались нас судить, устроители спектакля созвали присяжных. Перед судом их «просветили»: жирные морды в обрамлении генеральских погон заявляли в телекамеры, что такие, как Петров, – позор российской армии, старший лейтенант и его подчиненные заслуживают сурового наказания. Но «морды» не знали свой народ, те, кто кормятся западными объедками, его никогда не знают…

Присяжные нас оправдали, единогласно. «Морды» в телеканалах выглядели кислыми, что-то бормотали о правовой неграмотности, но люди в зале суда ликовали. Нас обнимали, поздравляли и даже пытались качать. Западные каналы показывали это крупным планом, прозрачно намекая, что русские – нация убийц.

Из армии меня все же уволили, после всего случившегося я и сам бы не остался. Я подыскивал себе занятие, как вдруг сообщили: готовится пересмотр дела. Но честные люди в России были всегда, только на больших постах их не часто встретишь. Мне вручили фальшивые документы, дали денег и велели лечь на дно.

Наверное, послушайся я, все бы утряслось. Но у каждого своя мера… Рядом со мной никого не было. Кому быть у сироты, росшего в семье тетки, где ему постоянно и с удовольствием напоминали, что он лишний рот? Вместо того чтоб тихо забиться в какую-нибудь Тмутаракань и сидеть как мышь под веником, я стал пить. Меня пытались урезонить, рассказывая о сумме, объявленной абреками за мою голову, я не верил. Я знал, что абреки любят играть на публику: они покупают вскладчину добитый джип и ездят на нем по очереди, чтоб все видели, какие они крутые. Они будут грозить вырезать вашу семью, но стоит поймать их, как начнут дрожать и мамой клясться, что просто шли мимо. Они заявят о миллионе за вашу голову, чтоб все знали, какие они мстительные, но если кто вдруг поверит и придет за деньгами, ему ответят, что он не туда зашел.