Летопись театра кукол в России XV–XIII◦веков - Борис Голдовский

В 1630-х годах Адам Олеарий, наблюдая в Москве выступления скоморохов, отмечает: «Подобные срамные дела уличные скрипачи воспевают всенародно на улицах, другие же комедианты показывают их в своих кукольных представлениях за деньги простонародной молодежи и даже детям, а вожаки медведей имеют при себе таких комедиантов, которые между прочим тотчас же могут представить какую-нибудь штуку klucht (шалость), как называют это голландцы, с помощью кукол. Для этого они обвязывают вокруг своего тела простыню, поднимают свободную ее сторону вверх и устраивают над головой своей, таким образом, нечто в роде сцены (theatrum portatile), с которою они и ходят по улицам, и показывают на ней из кукол разные представления». [Олеарий А. Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 годах. М., 1870. С. 178–179.]

В первой половине XVII века демонстрирование движущихся фигур входило в репертуар скоморохов, которые «соединяли в себе разные художества». Как отмечает М. И. Пыляев: «Скоморохи носили на голове […] простые доски с подвижными куклами, придавая им различные забавные положения – такие скоморохи, как говорит тот же Олеарий, были как русские так и голландцы; представляемые ими фарсы были в духе и характере народного вкуса, и все они носили на себе яркий отпечаток сальности и цинизма. На такие неблагопристойные представления стекалась большая толпа, и на них не только с жадностью смотрела молодежь, но и дети, и женщины. Цинизм фарсов заключался в передаче движениями марионеток речами и даже телодвижениями скоморохов сладострастных сцен, причем не стеснялись изображением их в самых грубых формах, оскорбляющих стыдливость обоих полов». [Пыляев М. И. Старое житье. СПб., 1897. С.107, 109–110.]

В 1676 году в перечне костюмов и реквизита, необходимых для спектаклей С. Чижинского «Комедия о Давиде с Галиадом» и «Комедия о Бахусе с Венусом», значатся: «Галиаду кафтан большой из пестрых выбоек, латы большие ж от головы до колен, да ему же сделана голова большая клееная полотняная с накладными волосы и с бородою, да на голову большой шелом белого железа, да для вышины подделаны ноги большие деревянные и обиты кожею красною, да руки большие же, да копье деревянные. […] Бахусу бочка на колесах, а в ней на питье мехи кожаные, да на него ж голова большая клееная полотняная, да от головы в бочку две трубки большие и с бородою, да на него кафтан выбойчатой, да штаны большие волчьи, а на верх штаны крашенинные, да шапка большая рогожная, опушена медведем». [РГАДА, ф.159, д.943, л.128.]

В 1697–1699 годах, описывая свое пребывание в Венеции, стольник П. А. Толстой отмечает: «На той же площади многия бывают и по вся дни забавы: куклы выпускают, собаки пляшут, также обезьяны пляшут […]. В других анбарах делают комедии куклами властно как живыми людьми…». [Цит. по: Путешествия русских людей за границу в XVIII веке. СПб., 1914. С. 35–36.]

Осенью 1699 года по прошению датского посланника Павла Генца было заведено дело на «иностранца, комедианта» Ивана Антонова, «прибившего человека оного посланника» Готфрида Каулица. Антонов, живущий «на старом Посольском дворе, что на Покровке», был сыскан и подвергнут допросу. «На допросе сказал, в прошлом (в двести седьмом) годе недель тому с одиннадцать прошли, а именно которого месяца и числа сказать не знает, потому что он грамоте неумеет, приходили Дацкого посланника люди – четверо, а как их зовут незнает, с куклами на двор некоего Дашкова, а как того Дашкова зовут неведает. И при них был иноземец Готфрид и они куклами играли, а в то время и он Иван на том дворе <притулился>, и как играли те куклами видел он тех кукол штук тридцать. И играв у того Дашкова разошлись порознь. А он Иван пошел домой. И после того в скором времени приходил к нему с посольского двора тот иноземец Готфрид. И говорил ему Иван, что ему те куклы надобны. И он у него их купил бы и заплатил два червоных золотом. И он Иван с ним Готфридом пошел на Посольский двор. И за те куклы заплатил он Иван два золотых. И заплатил тое цену неосмотря в той коробке тех кукол, всель они, тое коробку с теми куклами взял […], а он Иван пошел после не с ним Готфридом с Посольского двора <к себе>, и придя домой ту коробку он Иван вскрыл. И почал те куклы осматривать. И в коробке ладились куклы не все, токо ладилось штук шесть, а не все тридцать штук, которые видел. И он Иван почал ему Готфриду говорить. Говорит, для чего ты кукол дал не все? И он Готфрид помолчал немного и сказал ему, что тех кукол токо было, и он Иван начал отдавать тех кукол ему Готфриду назад, а золотых своих, которые дал за куклы, просить назад. И он Готфрид ему сказал, что его золотые деньги на Посольском дворе. И чтоб он шел с ним на посадский двор и те золотые он ему отдаст. И он Иван взяв те куклы пошел на посадский двор. И как он пришел на посадский двор […] Готфрид тех кукол назад не принял и золотые ему не отдал. И бранил его Ивана […] И он Иван, видя что почал его тот Готфрид бранить, сошел с Посольского двора. И как тот Готфрид его Ивана <и жену> его бранил в то время то слышал Дацкого посланника секретарь, а как того секретаря зовут не ведает. А немного после того приходила жена его Иванова на Посольский двор. Говорит о тех золотых ему Готфриду, чтоб он отдал. И он Готфрид тех золотых не отдал. А на великую силу ту кукол все тридцать штук с его женой прислал к нему. И с того времени за той враждой он Иван к нему Готфриду, и Готфрид к нему Ивану нехаживали. А октября <в> первый день ныняшнего <года> был Иван с женой своей у боярина Андрея Ивановича Голицина ради потехи. И будучи у него пришел домой. И как он пришел домой, пришел к нему тот Готфрид на двор не ведомо для чего. И взошел к нему на крыльцо. И он Иван ему говорит зачем он пришел. Намедни он его бранил, а теперь к нему пришел. А он затеял брань. С ним знаться не хочет и начал его со своего крыльца гнать. И он Готфрид не пошел. И стал чинится силой…». [РГАДА, ф.139, д.5, л.3–5.] См.: 1700, 1701, 1702.

На рубеже XVII–XVIII веков в Киеве «во время Праздника Рождества Христова отборные студенты и ученики ходили по домам со звездами, с вертепом или райком, представлявшим куклами Рождество или Воскресение Христово: но после сии представления предоставили цеховым мастерам». [Евгений. Описание киевософийского собора и киевской иерархии с присовокуплением разных граммат и выписок, объясняющих оное, также планов и фасадов константинопольской и киевской софийской церкви и ярославова надгробия. Киев, 1825. С. 215–216.]

XVIII век.

1700

В первой половине года труппа «венгерской нации комедианта» Яна Сплавского: Юрий Бранклоо (или Бранклоу), Петр Долберг, Осип Захаров и Петр Иванов – отправляется в Астрахань. В Указе «о свободном пропуске» комедиантов говорится: «Из Москвы по городам до Коломны и до Переславля резанского и до Касимова и до Мурома и до Нижнего нова Города и до Козмодемьянска и до Казани и до Самары и до Саратова и до Царицына и до Черного Яру и до Астрахани боярам нашим и воеводам и всяким приказным людям по нашему великого Царя указу отпущены с Москвы в Астрахань иноземец венгерской породы комедиант Ян Сплавский и с ним челядников ево трое человек иноземцов же Юрья Бранклов, Петр Долберк, Осип Захаров, да с ними ж русской человек Петрушка Иванов. И как они в который город приедут и по городом боярам и воеводам нашим и всяким приказным людям велеть их сухим и водяным путем пропускать везде безо всякого задержания, и водяным путем стружек и кормщика и гребцов от города до города, а сухим путем по подорожной подводы давать без замедления. А буде он похочет в котором вышеписанном городе для комедиантских потреб пожить навремя и ему со всеми при нем обретающимися вещьми и людьми в котором городе он жить для комедианства похочет позволить жить без запрещеня сколько он похочет и завесть постоялые дворы добрые. А как он приедет в нашу вотчину в Казань и стольнику нашему и воеводе Миките Андривичу Кудрявцеву с товарищи о бытии ему в Казани на время и о даче постоялых дворов и об отпуске в Астрахань во всем учинить по сей нашего великого Царя грамоте, и как он приедет в нашу вотчину в Астрахань и боярину нашему и воеводам Ивану Аляксевичу Мусину Пушкину с товарищи о бытии ему на время в Астхани для комедийного отправления…». [РГАДА, ф.40, д.1, л.4.] См.: 1699, 1701, 1702. Ср.: 1750.

28 августа прусские подданные Самойла Елидов, Христофор Герке и Павел Коцинский подают челобитную, в которой, ссылаясь на то, что по «великого Царя Указу велено нам иноземцам для показания комедиев ехать в малороссийские города», просят дать им для проезда грамоту. Очевидно в последний момент что-то помешало Самойле Елидову сопутствовать землякам. Во всяком случае, в полученной грамоте говорилось: «С Москвы для показания комедийных штук комедианты иноземцы прусской земли скоморохи сиречь: Христофор Герке, Павел Коцинский, да с ним русский Ивашко Иванов, и как они в который город приедут […] и всем для показания тех комедий пожаловать велеть безо всякого препятствия […] и для комедийного представления отводить постоялые дворы […]. И как они приедут в войска малороссийского гетмана обоих сторон Днепра, ко двору Ивана Степановича Мазепе повелеть им быть для отправления в малороссийских городах комедий, где они сколько жить похотят». [РГАДА, ф.139, д.6, лл.2–3.]