Гусман Смелый - Лопе де Вега

Все христиане решили, соединив свои силы, обрушиться на этого варвара. В союзе приняли участие славной памяти святейший римский пастырь, отец всей церкви Пий V, король Испании Филипп II и осторожный венецианский сенат. Главнокомандующим этой святой лиги был назначен благороднейший юноша, честь и слава нашей нации, сеньор дон Хуан Австрийский,[14] которому всегда помогало мужество и завидовала судьба. Принц-герой ваял с собой на это ответственное дело нашего дона Феликса по приказу майордома Педро Гусмана, отца великого дона Энрике, посла в Риме и вице-короля Филиппа II в Сицилии и Неаполе, – Педро Гусмана из рода герцогов Оливаресов, которым я за многое глубоко признателен, вследствие чего меня радует, что хоть в этой новелле я могу упомянуть о них, ибо они – дед и отец того, кто сегодня так счастливо венчает и награждает оружие и литературу:[15]

Nee nos ambitio, nec nos amor urget habendi.[16]

Надеюсь, что ваша милость мне уже простила строку стихов, приведенную выше. Знайте же, что дон Феликс принял участие как солдат в знаменитой морской битве,[17] так подробно описанной многими историками и воспетой поэтами, что мне незачем рассказывать вам о ней, а вам – слушать. Впрочем, в этом случае я мог бы отослать вас к божественному Эррере,[18] который подробно ее описывает стихами и прозой. Но лучше всего отыщите описание ее в одной из моих комедий, где ход сражения понять значительно проще. В этой баталии, как говорят и как должно выражаться на нашем языке, дон Феликс проделывал такие чудеса своей шпагой и щитом, что за ним с тех пор утвердилось прозвище Смелый. Он захватил одну галеру и получил двадцать две раны от стрел и ятаганов; и тем, кто его в этот день видел, он внушал ужас, ибо, покрытый стрелами, он казался ежом, а изрезанный ятаганами, он был похож на быка, когда его, обессиленного, но еще не добитого, уволакивают с арены. Дона Феликса стали лечить, и он чудом остался жив. И мне вспоминается при этом то место у Лукана, где он замечательно описывает подвиги Кассия Сцевы[19] (очевидцем которых был император Юлий Цезарь, упоминающий о них в третьей книге «Гражданской войны»), принесшего с поля боя щит, пробитый в двухстах тридцати местах. А Юлий Цезарь – человек, заслуживающий доверия уже потому, что он был повелителем Рима, а значит, и всего мира. Все же мы не скажем о доне Феликсе того, что говорит Лукан о Сцеве:

О, как ты счастлив именем столь славным.Ты, в бегство обращающий тевтонов,Иберов и кантабров,

ибо он поднял оружие против врагов церкви и родины, возгордившихся после стольких побед, опьяненных кровавыми грабежами и насилиями в мирных водах Архипелага,[20] а не во время гражданских войн. Светлейшему дону Хуану Австрийскому воздвигли достойные его статуи за эту победу, после которой ненависть всей Азии склонилась к его ногам. Одна из этих статуй находится в Сицилии, но, конечно, заслужить бессмертие в истории, где его имя никогда не померкнет, – дело еще более великое, ибо бронза и мрамор поддаются влиянию времени, чего нельзя сказать о славе людской доблести.

Итак, дон Феликс выздоровел и под именем Феликса Смелого некоторое время жил в Неаполе, пользуясь уважением со стороны самых высокопоставленных лиц; после этого он отправился во Фландрию, где с не меньшей славой продолжил свои подвиги. Там он, случалось, дрался по очереди на различных видах оружия; из всех этих поединков он вышел победителем, заслужив рукоплескания представителей разных народов, взиравших на подвиги, совершенные им как на поле битвы, так и в других местах. Между прочим, по примеру прославленного юноши Чавеса де Вильяльбы, победившего на публичном поединке в Риме силача-немца и отстоявшего честь Фердинанда Католика перед другими государями, дон Феликс вызвал на дуэль одного Фламандского капитана. Тот предложил дону Феликсу самому избрать род оружия. Тогда дон Феликс велел изготовить огромные палицы весом в четыре арробы,[21] которые противник едва мог поднять, но дон Феликс фехтовал ими необычайно ловко и поэтому заслужил почет и уважение всей армии. Вашей милости известно, что я вас всегда прошу – там, где вам кажется, что я отступаю от истины, убавлять и прибавлять то, что вы найдете нужным. Следует принять во внимание и то обстоятельство, что, хотя вышеуказанное оружие и очень тяжелое, читателю все же не придется таскать его самому. К тому же я не утверждаю, что эта история действительно имела место в жизни; это лишь собрание вполне возможных обстоятельств, хоть меня и заверяли в точности всех приводимых здесь фактов. Как сказал один старинный испанский поэт:[22]

Умолчать не преминиПро геройство,Ибо людям это свойствоНе сродни.

Правда, я сообщаю их с дрожью неуверенности в голосе, но сила нашего кабальеро была столь велика, что ни в чем из содеянного им вы смело можете не сомневаться. Вам, конечно, известен Херонимо де Айанса[23] – испанский Геркулес, алебарда которого до сих пор хранится в прихожей дома маркиза де Приего в Монтилье. Острием этой алебарды он буквально все превращал в салат; недаром говорится в сонете на его смерть:[24]

Не вздумай, смерть, с ним дерзкий бой затеять,Иль алебардой, как салат, искрошитОн и тебя с твоей косой.

В наши дни девятнадцатилетний Сото тащит на себе и на ходу останавливает повозку с грузом в четыре арробы; одна дама как-то сказала о нем:

Что только натворит он, возмужав!

В Валенсии, на празднествах, сопровождавших бракосочетание короля Филиппа Третьего (да хранит его господь!), я видел одного крестьянина, которого затем граф Лемос увез с собой в Неаполь; человек этот отличался необычайной силой: он поставил колонну какой-то старинной арки, привязал ее к своей спине с помощью пенькового каната и, напрягшись всем телом, приподнял эту колонну на три пальца. Я очень боюсь солгать, и, может быть, поэтому такая незначительная подробность заставила меня привести столько примеров. Заметьте, ваша милость, что сама природа любит иной раз проявлять таким образом свои возможности, хотя и делает это довольно редко. Ну, скажите, пожалуйста, не является ли прекрасная женщина большим чудом, нежели сильный мужчина? Ибо сильнейший может одолеть лишь одного мужчину, тогда как красота побеждает всех, кто на нее взирает. Обширный ум, охватывающий все тайны природы, спасает жизнь человека, находящегося в опасности, борется с болезнями, постигает высокие материи, дает правила наукам и законы государствам, – словом, делает все то, на что, неспособна простая человеческая сила. Вот почему Лукиан аллегорически изображает Геркулеса в левой руке держащим лук, а в правой – дубину и с канатом во рту, на котором он влечет взятых им в плен людей; этим Лукиан[25] намекает на то, что Геркулес этих людей победил не силой и не оружием, а словом:

Оружье уступает тоге, ибоВнять долгу красноречье принуждаетГрубейшие сердца.

Гусман Смелый беззаботно провел во Фландрии несколько лет, и, когда пришло время уезжать оттуда, один солдат, его приятель, рекомендовал ему своего пажа, по имени, Мендоса. Он был из тех, кого обычно называют фертами: плащ, украшенный лентами, широкополая шляпа, лихо заломленная и надетая набекрень, с бляхой и перьями, в меру болтливый, подвижный и скорый на ответ. Вышеназванный солдат отправлялся в Германию с письмами к герцогу Клевскому, стоявшему лагерем под Дюреном[26] – городом, прославившимся тем, что Карл Пятый подверг его обстрелу из сорока пушек, иначе говоря, получившему известность по причине постигшего его несчастья. Солдат этот не мог взять с собой в длинный, тяжелый путь через горы, поросшие лесом, между Рейном и Руром,[27] юного пажа, звавшегося Мендосой. В этих местах, богатых всякой живностью (там водятся даже дикие лошади), герцог развлекался роскошной охотой и наслаждался прохладой прелестных ручейков и плодами деревьев, столь обильными в этих местах. Паж не особенно горевал, расставаясь со своим прежним хозяином, потому ли, что он надеялся скоро его увидеть, или потому, что юноша рад был случаю перейти на службу к столь прославленному господину; надо полагать, что он и сам обладал столь же воинственным нравом. Дону Феликсу представился случай поехать на Мальту, где он рассчитывал быть посвященным в рыцари этого ордена. Он не хотел брать с собой Мендосу, но отделаться от пажа оказалось делом весьма нелегким, ибо тот со слезами упрашивал взять его с собой, подкрепляя мольбы свои тем, что, служа испанцу, он будто бы меньше испытывает тоску по родному дому. Дон Феликс успел уже привыкнуть к нему, так как паж, помимо прочих достоинств, обладал неплохим голосом и играл на гитаре. Они сели вместе с другими путниками на корабль, направлявшийся на Мальту через Ливийское море. Там судно попало в сильную бурю, и они несколько дней плавали по воле ветра и волн, ибо им не удалось пристать к Пеньону де Велес,[28] к которому отнесли их грозные валы. Впрочем, это были уже христианские земли, отвоеванные у мавров Гомеры доном Гарсией Толедским, которого Филипп Второй назначил начальником небольшой эскадры, предназначенной для подавления корсаров. Несмотря на старания моряков и путешественников, им помогавших, как это обычно бывает в минуту опасности, судно никак не смогло пристать к берегу – столь велика была ярость волн, разбивавшихся о прибрежные скалы и превращавшихся в пену. Моряки поэтому попытались укрыться за скалой Полифема, выдававшейся далеко в море. Ночью всем казалось, что они пойдут ко дну, – настолько ужасны были волны и ветер, достигшие наивысшей силы. Гром, дождь и молнии яростно обрушивались на судно, и плывущим временами казалось, что они проваливаются в бездну меж двух океанов, хотя в действительности было то, что происходит с двумя ядами, взаимно уничтожающими друг друга.