Девочка, с которой детям не разрешали водиться - Ирмгард Койн

Мне хочется рассказать папе, что я стала наперсником, но мы дали вице-королю клятву держать все в тайне, иначе «Каменное око Фо» превратится во всепожирающий огонь. «Каменное око Фо» – это очень важная книга. Из нее мы узнали про каменное око. Вместо ока у нас камушек, который мы освятили своей собственной кровью и всегда носим с собой.

Наш долг – помогать слабым и угнетенным. От этого мы не можем отступиться. Мы должны заботиться о слабых, даже если взрослые этого и не понимают. Нас не запугает и эта история с девочкой в белом платье. Дело было так. Однажды к нашей пещере подошли идолы и фетиш и хором доложили: «В пустынной степи на берегу бурного потока одиноко стоит маленький ребенок». «Ява и Того!»—закричал Хенсхен Лаке (это наш боевой клич), и мы все помчались к пруду, где на поляне стояла маленькая девочка в белом платье. «Ява и Того!» – заорали мы и окружили девочку – ведь мы хотели спасти ребенка, хотели дать ему в пещере освежающий напиток и потом отвести к родителям. Но глупая девчонка принялась ужасно кричать. Может быть, она испугалась красных чернил, которыми мы, трое главных, будто кровью вымазали себе лица.

Если бы мы не кричали так громко, то, наверно, услышали бы, что к нам приблизился разъяренный человек. Теперь нам придется в течение семи лет смывать свой позор, потому что этот кровожадный негодяй дал пощечину вице-королю, и фетишу, и мне тоже. Собралось много народу, кровожадный негодяй кричал, что мы хотели обидеть его бедную, ни в чем неповинную маленькую девочку. «Как не стыдно этим грубиянам!» – кричали люди. А фрау Мейзер, ядовитая каракатица, которая тоже стояла в толпе, визжала громче всех: «Эту девчонку я знаю!»

Когда мы побежали, девочка в белом платье бросилась за нами. Она больше не ревела, а, наоборот, хотела с нами играть. Но мы не играем с такими маленькими детьми, мы их только спасаем.

Вечером ядовитая каракатица все рассказала нашим родителям. А перед этим она выследила, где находится наша пещера, и потом выдала нас нашему самому страшному врагу – подлому сторожу парка. Мы зовем его ползучей лесной гадиной, потому что он правда очень противный. В парке есть и хороший сторож, его мы зовем повелителем джунглей. Мы его защищаем и однажды перекопали ему сад, а он дал нам за это молока и развел костер, чтобы мы напекли картошки.

И вот мы, трое главных, снова у себя в пещере и совещаемся; у вице-короля щека распухла, словно его ужалила пчела. На даче моя мама, тетя Милли и другие женщины всегда громко визжали от страха и смешно размахивали руками, когда после обеда над пирогом со сливовым вареньем кружились большие полосатые, страшные осы. Пчел все считали еще опаснее, а шмели, похожие на прелестные жужжащие бархатные подушечки, считались даже в тысячу раз опаснее. В парке я как-то тайком подошла к дереву, сняла с листика пчелу и держала ее в руке до тех пор, пока она меня не ужалила. Для меня это было не так уж страшно, для пчелы было куда хуже: она ведь истратила все свое жало, а другого у нее никогда больше не будет. У меня только немного распухла рука, больше ничего. А я-то думала, что от укуса пчелы бог весть что случится.

Итак, мы сидели в пещере, как вдруг примчались идолы и фетиш. Они дрожали от волнения. Вице-король приказал: «Поклонитесь камням нашей крепости». Они поклонились и прокричали, как греческий хор, а это им приходится каждый раз очень долго разучивать: «Ползучая лесная гадина приближается, о господин!» Но лесная гадина вовсе не приближалась. При слове «господин» она была уже здесь – прямо перед нашей пещерой. Идолы и фетиш сразу же скрылись, не дожидаясь приказания, а мы, трое главных, были пойманы в пещере, и Отхен Вебер, который был третьим по старшинству и сидел наполовину снаружи, первым заработал пощечину. И все из-за того, что нам не разрешается рыть в городском парке пещеры, и еще из-за истории с елью. Но это ужасно подлое подозрение, одна только Лаппес Марьей знает всю правду.

Лаппес Марьей собирает тряпье, она уже совсем старая и бедная, глаза у нее воспалены, а руки дрожат. Мы следим за тем, чтобы другие дети не кричали ей вслед «ведьма» и не бросали в нее камнями. Но этого они почти никогда теперь не делают, потому что нас все боятся.

Ель мы спилили в прошлом году на рождество. Собственно говоря, мы спилили ее только наполовину, потом она сама упала. Если бы не мы, у Лаппес Марьей на рождество не было бы елки. Елка была такая большая, а комната Лаппес Марьей такая маленькая, что мы не могли поставить в ней елку, и нам пришлось положить ее поперек комнаты. Это было похоже на дикие заросли, ель как будто спала. В комнате ни для кого, даже для Лаппес Марьей, больше не было места. Мы стояли в дверях, смотрели на елку и пели «Тихая ночь, святая ночь», а Лаппес Марьей шмыгала носом от счастья и говорила: «Боже мой, какие же у меня будут хорошие дрова, когда осыплются иглы!»

Теперь нам, конечно, придется искать новую пещеру, потому что нас выдала ядовитая каракатица. И еще нам нужно спрятать сокровища пещеры и отомстить ядовитой каракатице.

Я уже нашла место для новой пещеры. Днем мы пойдем к глубокому пруду за фабрикой, где работает мой отец. Вниз надо съезжать по очень крутым песчаным откосам с острыми камнями. Хенсхен Лаке говорит, что это дикая лесная котловина и что теперь у нас пещера будет на берегу бурного озера. Отец строго-настрого запретил нам играть здесь, потому что песок осыпается и может нас засыпать. Но ведь мы вовсе здесь не играем, мы боремся за добро и справедливость, а в пруду ловим головастиков, которых потом кладем в банки из-под маринада, чтобы они там развивались.

Сначала я сказала, что мы могли бы напугать фрау Мейзер черепом, потому что она ужасная трусиха – она только своего мужа не боится. Недавно он рассказывал в пивной, что эта женщина настоящая ведьма и что она ему до смерти надоела. Как-то она ему даже велела стрелять в палисаднике по дроздам. Она живет в первом этаже, так что я легко могу вечером взобраться на ее окно и приставить к стеклу череп. Хенсхен Лаке считает, что этого недостаточно и что нужно бросить череп к ней в комнату. Я тоже думаю, что так будет лучше. Но Отхен Вебер боится, что тогда череп пропадет. А ведь череп принадлежит Отхену Веберу. Отец Отхена врач, и, когда он был студентом, череп лежал у него на письменном столе, а потом череп надоел ему, и он уложил его вместе с другими вещами в ящик и отнес на чердак. Отхен Вебер вытащил его оттуда и пожертвовал в сокровищницу шайки, за что мы повысили его в должности и назначили секретарем. До этого он был простым фетишем. Череп этот очень большой и красивый. Мы приложим все силы для того, чтобы потом снова забрать его у ядовитой каракатицы. Мы стали выяснять, кто из нас самый меткий, и оказалось, что хоть я и девочка, но все же попадаю в цель лучше всех. Поэтому бросить череп в окно было поручено мне.

На улице было темно и очень тихо. Виднелись одни только таинственные тени домов и палисадников. Мы, трое главных, спрятались в палисаднике у Мейзеров. Идолы и фетиш стояли на страже. Затея наша была очень опасной, так как над Мейзерами живут мои родители, а рядом–доктор Вебер.

В комнате у фрау Мейзер горел свет, и она сидела на диване совсем одна. Сначала маленький камушек бросил в окно Отхен Вебер (сделал он это очень искусно, чтобы не разбилось стекло – мы не хотим больше иметь неприятности из-за стекол), потом Хенсхен Лаке, потом опять Отхен. И тут Хенсхен прошептал: «Внимание! Внимание!» Мейзерша скатилась с дивана, распахнула настежь окно и завизжала: «Кто там бросает камни?» В тот же миг я бросила в окно череп, и он пролетел в комнату, чуть не задев ее лица. Ядовитая каракатица отскочила от окна, а мы вплотную прижались к стене и изо всех сил зажмурили глаза, чтобы нас никто не увидел… Вдруг мы услышали ужасный крик – это кричала ядовитая каракатица,–мы сразу же отправились домой и сели за уроки, и моя мама сказала папе, что я когда-нибудь еще стану послушной, кроткой девочкой. А папа возразил, что он ничуть не доверяет моей кротости и послушанию, так как познал людей на собственном горьком опыте. Но мама сейчас же заявила, что этот опыт ничего не стоит по сравнению с совершенно безошибочным инстинктом женщины-матери.

Кончилось все очень плохо. Доктор Вебер сейчас же узнал свой череп. Это еще раз показывает, что взрослые врут, когда говорят, что после смерти все люди равны и ничем не отличаются друг от друга.

Вечером, после истории с черепом, к моим родителям пришел господин Мейзер и сказал, что его послала жена. У нее нервное потрясение, потому что в нее бросили череп, и она уже позвонила в полицию. Нам всем пришлось идти к Мейзерам, а Отхена Вебера даже вытащили из кровати. Пришли мы, трое главарей, наши родители и полицейский. На диване сидела толстая и круглая фрау Мейзер в цветастом халате, а рядом с ней – противная пухлая Траутхен с накрученными локонами; мы ее прозвали гусеницей, потому что она такая же белая и жирная, как червяк. Гусеница смотрела на нас своими подлыми блестящими глазками и все время выкрикивала тоненьким голоском: «Фи, какая гадость! Фи, какая гадость!» Конечно, все очень долго говорили с нами, а мы мужественно молчали и только изредка пожимали плечами. Но когда я заметила, что при мне нет «Каменного ока Фо», я сразу же поняла, что все это добром не кончится.