Ржавый меч царя Гороха - Андрей Белянин

Мои сотрудники, подумав, убрали руки и отва­лили в стороны.

- Бабуль, деньги придержите. Нам ведь есть на что потратить похоронные, правда?

- Дык, а как же, милок?! - всплеснула сухо­нькими ладошками Яга. - Кобылу рыжую подко­вать, на телеге два колеса менять надобно, в бане крыша течёт, а поруб мне вообще преступники да всякие задержанные до выяснения так загадили, что хоть не заходи! На пол плюют, ироды, и срамо­ту всякую на стенах гвоздём пишут...

- Отлично, - согласился я. - Есть повод про­извести капитальный ремонт отделения. Или хва­тит только на косметический?

- Ещё купцы прислать обещалися, - старате­льно припомнил Митька, хлопнув себя по лбу. - Вроде как три свечи пудовые, пчелиного воска, на меду. А ещё три мешка соли заказать. Ну чтоб мо­гилку от души посыпать. Любят они вас, Никита Иванович...

Ага, после наших милицейских рейдов на пред­мет обмера, обвеса и ненадлежащего качества об­служивания покупателей меня так всё купечество «любит», что представить страшно. Однако три мешка соли - это тоже деньги, а деньги лишними не бывают.

- Ты бы, Никитушка, поумирал ещё чуток, хоть до вечера? Мы бы, глядишь, и забор под энто дело обновили...

- Не могу, бабуля, меня царь ждёт.

- Дак он тебя позавчерась ждал. А ноне-то уж что... Уже свершилось всё.

- Что свершилось? - не понял я.

- Сестра евонная, двоюродная, Марьяна-царевна из монастыря прибыла. Жениха себе хочет. Так что опоздал ты, Никитушка, к государю с сове­том прибыть. Ныне сам Горох выкручиваться бу­дет без помощи родной милиции...

- Стоп! - Я резко сел. Митяй сунулся было второй раз давить подушкой, но я выкрутил ему мизинец, и наш богатырь обмяк. - А зачем госу­дарь хотел меня видеть? И при чём тут его двою­родная сестра?

Бабка с Митькой выразительно переглянулись и дружно покраснели. Я что-то не то и не так спро­сил?

- Ну энто с какого боку заглянуть, Никитуш­ка. Может, тебе, сокол ясный, и впрямь покуда в отделении полежать. Ты бы дал девке время подуспокоиться чуток, а то, не ровён час, надорвёт сер­дечко невинное буйными рыданьями-то...

Я окончательно потерял нить логики, потому что так они меня ещё ни разу не запутывали. С ка­кого бодуна надобно быть царской родственнице, чтобы рыдать по какому-то там сыскному воеводе, которого она вообще ни разу в глаза не видела?! Если только не...

- Горох что, опять хотел меня женить? - про­зрел я.

- Да ты у нас ясновидящий, что ль, Никитуш­ка? - восхищённо всплеснула руками Баба-яга, а наш младший сотрудник поднял вверх большой палец.

- Митя, не ноги.

- Чегось?

- Большой палец руки поднимать надо, - на­помнил я, и он послушно сунул босую ступню об­ратно в сапог, а правую руку вскинул в красноре­чивом жесте римских императоров над гладиатор­ской ареной Колизея. Это тоже я научил, но лад­но...

В дверь постучали стрельцы. Не как обычно, громко и настырно, а эдак тихо, скорбно и с пони­манием. Наш младший сотрудник на минуточку выбежал во двор и почти сразу же вернулся, сияя, как царский пятак.

- Шмулинсон гроб привёз! Кра-си-ы-вый!

- Ить вот еврей, а за-ради похорон родной ми­лиции расстарался и скидку сделал, - вытирая сентиментальную слезу, улыбнулась бабка. - Ну давай тащи, поглядим хоть, чего он там нахудожничал...

- Эй, а ничего, что я вообще-то ещё живой?!! - Да тю на вас, Никита Иванович! Нешто за ради таких мелочей нам работу Шмулинсонову опла­ченную взад возвращать прикажете? А ну как он во второй раз не так расстарается да и, поди, денег заломит? Под гарантию, чё вы и впрямь без обману дуба дал и...

- Бабуль, - взглядом попросил я.

Яга мигом отвесила Митяю воспитательный подзатыльник и елейно обернулась ко мне:

- Дак мы его в горницу пущать и не станем. Тока гроб занесём. Ты уж не прогневайся, а?..

В этот момент кто-то деликатнейше поскрёбся в дверь и прокашлялся. Если, конечно, вы можете представить грассирующий кашель с местечковым акцентом...

- Шмулинсон?! - в ужасе переглянулись мы. Яга сориентировалась быстрее всех, одним ма­хом выдрала из-под меня мятую простыню да меня же той простынёй и накрыла. С головы до пят, как положено. Подскочивший Митька сорвал со стены тяжеленную икону и бухнул её мне на грудь, так что я чуть не застонал от боли, а сам встал в сторо­ночке с самым скорбным выражением лица. Моя домохозяйка ещё раз поправила простыню, чтоб я не подсматривал, и смиренно, опустив очи долу, отворила дверь.

- Заходите, Абрам Моисеевич...

- Таки здравствуйте всем, ой вей, какое горе, такой молодой, мог бы жить и жить, все его люби­ли, но что делать, он там, а мы тут, ай-ай-ай, я пла­кал, моя жена плакала, даже дети, ви их знаете, такие шалопаи, шоб они жили сто лет, и те плакали! - на одной ноте зачастил наш популярный гро­бовщик-ростовщик-осведомитель, осторожно шаг­нув в комнату.

- Гроб-то доставил? - печальным голосом, но деловым тоном уточнила Баба-яга.

- Оно уже в сенях! Серый бархат, обивка с лю­рексом, ни одного гвоздика не торчит, ароматиза­ция лавандой и шалфеем - ваши стрельцы таки умиляются до слёз и хотят себе такой же! Я честно сказал Фоме Еремееву, шо за оптовый заказ на всю стрелецкую сотню может быть хорошая скидка, но он меня не услышал. У него тоже горе, смерть лю­бимого начальника, я всё понимаю, но гешефт есть гешефт. Таки, может, вы ему повторите вслух на предмет скидки? Мы могли бы с вами иметь с того неплохой процент...

- Митенька, - едва вклинилась бедная баб­ка, - отдай ты болтуну энтому иудейскому его сребреники и проводи до ворот, а то у меня уже уши закладывает...

Раздался звук долго пересчитываемой мелочи.

- Нет-нет, гривенничек оставьте себе! Оставь­те, оставьте, у меня тоже есть сердце и даже со­весть, а у вас такие траты, шо упаси Господь! Тем более я таки намерен прийти на поминки всем се­мейством, и дети уже со вчерашнего вечера ничего не кушают. Так шо насчёт скидки...

- Митя, проводи!

Судя по кратковременным звукам борьбы, Аб­рам Моисеевич упирался изо всех сил, но с моим младшим сотрудником едва ли могли бы справить­ся все силы Сиона. Ну, с последним я, возможно, переборщил. Хотя как знать, в рукопашных боях против превосходящих сил шамаханов, разбойников или даже самого Кощея Кирдыкбабаевича Бес­смертного он очень неплохо себя зарекомендовал.

- Вставать можно?

- Можно, но осторожно, касатик, - тихо отве­тила глава экспертного отдела, шагнув к окош­ку. - Кажись, к нам ещё гости нежданные пожа­ловали.

- Кто это, интересно? - приподнялся я, гля­нул одним глазком и сам сунулся под простынку. Вот только этого счастья мне ещё недоставало...

Во дворе отделения медленно сползал с могучего коня дородный боярин Бодров, мой главный враг по думской фракции. Это шутка. На самом деле он не главный враг, потому что вся боярская дума меня на дух не принимает. Просто гражданин Бод­ров у них главный по возрасту, богатству и имени­тости рода. А вот по уровню развития мозга лично я бы ему и управление курятником не доверил, не то что в думе законотворчеством заниматься...

- Никитушка, ты уж полежи ещё минуточку, дай честному боярству от смерти сыскного воеводы удовольствие  огрести.  Мы  им  потом  сюрприз устроим...

- Бабуль, вы только побыстрей их отсюда вы­проводите, пожалуйста, а?

Ответить Яга не успела, потому что в дверь вва­лился грузный боярин Бодров. Судя по агрессивно­му перегару, которым можно было насмерть тра­вить даже не убиваемых тапкой тараканов, мои по­хороны этот тип начал праздновать ещё вчера...

- Здорова была, хозяюшка, - вежливо прогу­дел он, потому как за невежливость Баба-яга кара­ла строго. - Слыхали... ик, горе у вас? Сыскной воевода... ик!.. да вроде как богу душу отдал?

- Да тебе-то что с того...

- Как  что?!  Я  ить...  ик!..  удостовериться пришёл. Всей думой боярской... ик!.. направлен с соболезнованиями... - Он, тяжело перевалива­ясь, подошёл ко мне, встал рядом, видимо при­сматриваясь.

Я затаил дыхание. Да я и так от его амбре дышал через раз...

- И впрямь... ик!.. опочил участковый. Пани­хиду-то в каком... ик!.. храме заказали?

- Тем отец Кондрат озабочен. - Бабка решите­льно отодвинула нехилого боярина в сторону, и я осторожно выдохнул.

- Соб... ик!.. соболезную-у...  - Судя по трём глухим ударам и одному звонкому, Бодров от души перекрестился. - Свечу пудовую жертвую-у... ик! И от всей думы камень могильный, пудов на шесть! Чтоб уж... наверняка... Прощевай, хозяюшка, пой... ик!.. ду ужо. Ждут меня в кабаке, помя­нем... ик!.. безвременно усопшего... ик! Празд­ник-то како... тьфу ты! Горе, горе, говорю... ик!.. какое, а?!

Уходил он танцующей походкой, едва ли не вприсядку, шепча: «Всё ж таки есть Бог, есть!» А во дворе отделения ещё и счастливо обнялся с дву­мя сотоварищами, облобызал обоих в щёки, и вся троица, заломив высокие боярские шапки набек­рень, пошла за ворота обмывать скорбное событие.

- Кто ещё в курсе, что я помер?

- Дык, Никита Иванович, - радостно открыл рот доселе молчавший Митя, - почитай весь город рыдает! Простой люд на базаре волосы рвёт, тор­говля встала, бабы воют, мужички виноватого ищут, на царский терем кулаками грозят...