Растерянный рай - Урсула Ле Гуин

Поэт

Когда ей исполнилось четырнадцать, Синь написала стихотворение – вместо домашнего задания по английскому, написала одновременно на обоих ведомых ей языках. По-английски оно звучало так:

Дед моего деда в пятом ПоколенииХодил под небесами Мира иного.Когда я стану бабкой, мне говорят,Я пройду под небесами Мира иного.Но сейчас я живу своей жизнью,В моем миреВ небесах.

Китайский она учила с отцом уже пять лет, и вместе они уже осилили кое-кого из классиков. Когда она читала стихотворение отцу, тот улыбнулся, когда Синь дошла до иероглифов «тьен ся» – «под небесами». А Синь заметила его улыбку, испытывая гордость своими познаниями, а еще больше – за то, что Яо признал их, что их объединяло это почти тайное, почти герметическое понимание.

Учитель попросил ее зачитать стихотворение для старшеклассников второго курса вслух, на обоих языках, в классный день первой четверти. А днем позже ее вызвонил редактор «Четыре-Ч», самого известного литературного журнала в мире, и попросил разрешения опубликовать – его направил к Синь учитель. Редактор хотел, чтобы девушка начитала свое произведение на аудио. «Стихам требуется голос», – утверждал он, могучий бородач 4-Басс Эбби, величественный и самоуверенный, почти бог. Он был груб со всеми, но добр к Синь. Когда она запнулась во время записи, он сказал только: «Сдай назад, поэт, и не напрягайся» – и Синь последовала его совету.

Потом еще не один день ей казалось, что, куда ни сунься, всюду ее голос шепчет из динамиков: «Когда я стану бабкой, мне говорят…», и в школе совсем незнакомые ребята бросали походя: «Эй, слышал твой стих – круто!» Ангелам понравилось особенно, так они и говорили.

Синь, конечно, решила стать поэтессой. Великим стихотворцем, как 2-Элай Али. Только вместо коротеньких непонятных стишков, как Элай, она начертает великий эпос о… собственно, проблема и заключалась в том, чтобы выбрать тему. Например, историческую поэму о Нулевом Поколении. Под названием «Бытие». С неделю Синь ходила как по воздуху и ни о чем другом думать не могла. Но ради такой поэмы ей бы пришлось выучить всю историю, которую на уроках истории она только проходила, и больше мимо, и перечитать сотни книг. И здорово углубиться в В-Дичу, чтобы понять, каково было там жить на самом деле. Уйдут годы, прежде чем она хотя бы возьмется за работу.

А может, лучше любовные стихи? В антологии мировой литературы их была просто уйма. Синь не покидало ощущение, что вовсе не обязательно влюбляться на самом деле, чтобы писать хорошие стихи о любви. Может, если втюхаться по уши, это даже помешает. Вот эдакая сердечная тоска и нетребовательное обожание, какое она испытывала к Бассу Эбби или к Розе в школе, – самое то. Так что Синь накропала изрядно любовных поэм, но по какой-то причине стеснялась показывать их учителю и испытывала только на Луисе. Луис с самого начала не верил, что из нее получится поэт. Надо же ему показать.

– Вот это мне нравится, – заметил Луис.

Синь всмотрелась в экран – которое?

Что за печаль я вижу в глубине твоей улыбки?Обнять хочу ее, как спящее дитя.

Строфа получилась такая короткая, что прежде Синь как-то не обращала на нее внимания, но теперь ей показалось, что вышло неплохо.

– Это про Яо, да? – поинтересовался Луис.

– О моем отце? – воскликнула Синь. Щеки ее загорелись от смущения. – Да нет! Это любовное!

– Ну а кого ты еще любишь, кроме отца? – спросил Луис со своей обычной ужасной прямотой.

– Много кого! И любовь, это… Она бывает разная…

– Да ну? – Он задумчиво воззрился на нее. – Я не сказал, что это стихи о сексе. Мне так не кажется.

– Странный ты, – отрубила Синь, ловко выхватив читник у него из рук и закрыв папку под названием «Оригинальные стихотворения 5-Лю Синь». – С чего ты вообще решил, что разбираешься в стихах?

– Разбираюсь я в них не хуже тебя, – поправил, как всегда, занудливо-честный Луис. – Я писать их не умею. А ты можешь. Иногда.

– Никто не может всякий раз выдавать шедевры!

– Ну… – Когда Луис говорил «Ну…», у Синь всегда ёкало под ложечкой. – Может быть, не буквально всякий, но у великих процент удач на удивление высок – Шекспир, например, или Ли Бо, или Йетс, или 2-Элай…

– Ну а что толку им подражать? – взвыла Синь.

– Я не имел в виду, что ты должна подражать им, – ответил Луис, чуть промедлив и уже другим тоном. До него дошло, что она могла обидеться на его слова, и это его огорчало. Когда Луис огорчался, он всегда вел себя очень вежливо. Синь прекрасно понимала, что он чувствует и почему, и что он сделает теперь, и осознавала яростную, скорбную нежность к нему, которая вздымалась в ее сердце, саднящую нежность.

– Да ерунда все это, – бросила она. – Слова – они такие неопределенные. Предпочитаю математику. Пошли, встретимся с Леной в качалке.

Когда они шли по коридору, Синь пришло в голову, что те строки, что понравились Луису, были не о Розе, как думала она сама, и не об ее отце, как показалось ему, а о нем, Луисе. Но все это были глупости, ерунда. Ну и пусть из нее не выйдет Шекспира. Зато она обожает Диофантовы уравнения.

4-Лю Яо

Как крепко было их прибежище, их защита! Все жители мира находились в большей безопасности, чем любой принц, любой избалованный выкормыш богатеев в прежние времена; в большей, чем любое дитя на Земле.

Здесь нет холодных ветров, на которых можно замерзнуть, или вязкой жары, на которой исходишь потом. Нет эпидемий, простуд, лихорадок и зубной боли. Нет голода. Войн. Оружия. Угроз. Ничто в мире не представляет угрозы, кроме той лишь угрозы, в которой мир находится постоянно. Но это – константа его бытия, состояние, о котором невозможно даже подумать, и только сны порой напоминают о нем – кошмары. Гнутся, трещат, лопаются стены мира. Беззвучный взрыв. Фонтан кровавых капель, и капелька тумана в звездной тьме. Все в мире находилось в постоянной опасности, угроза окружала мир. Такова природа безопасности – она отодвигает угрозу вовне.

А люди живут – внутри. Внутри своего мирка, его крепких стен и крепких законов, созданных и поддерживаемых, чтобы защищать и оберегать людей своей мощью. В этом мире живут люди, и угрозу ему могут создать только они сами.

– Люди опасны, – смеялся Лю Яо. – Растения с ума не сходят.

По профессии Яо был садовник. Это значило, что работал он ремонтником гидропонного оборудования и одновременно – генетическим контролером-ботаником. В садах он проводил все рабочие дни и большую часть вечеров. Жилое пространство 4-5-Лю наполняли растения – плетистые тыквы в вазонах, цветущие кусты в горшках с почвой, эпифиты, развешанные вокруг вентиляционных решеток и светильников. Большая часть растений была результатом генетических экспериментов и быстро погибала. Синь казалось, что ее отец жалеет этих нечаянных уродцев и из чувства вины приносит их домой, чтобы позволить им умереть в мире. Иные плоды опытов под его терпеливым присмотром вызревали и с триумфом возвращались в лабораторию под слабую просительную улыбку Яо.