Загадка невидимого гостя - Антон Иванов

— Кажется, молодой человек, вы серьезно поработали над творчеством скромного современника.

— Я все делаю серьезно, — заверил Муму.

— Тогда я вас слушаю, — сказал Гриппов, и голос у него почему-то сорвался.

— Нервничает, — еле слышно проговорила Варя. — Кажется, Муму, ты его достал.

Ольга Борисовна, по-видимому, была того же мнения и, спеша разрядить обстановку, обратилась к Гриппову:

— Владимир Дионисович, неплохо, если сперва вы сами расскажете о своей жизни, творчестве. А уж потом ребята вам зададут вопросы.

— Извольте, — легко согласился известный поэт и прозаик. — Родился в Петербурге, который тогда назывался Ленинградом. Жил в большой коммуналке, где, кроме нашей семьи, обитало ещё целых двадцать.

— Ну и ну, — прошептала Варвара на ухо Маргарите. — Кто бы мог подумать! Мне-то казалось, что он к нам прямо с Марса свалился.

— Все детство я спал на раскладушке! — все больше вдохновляясь, рассказывал Гриппов. — И на все двадцать семей у нас в квартире имелась только одна уборная. Каждое утро я стоял в большой очереди!

— Слушай, Луна, а какое отношение эта питерская коммуналка с её уборной имеет к его литературно-виртуальной концепции современной реальности? — спросил Герасим у Павла.

— По-моему, самое непосредственное, — усмехнулся розовощекий кудрявый Павел. — Он стоял в очереди и, чтобы отвлечься, думал о разном. Вот у него концепция и возникла.

— Наверное, ты прав, — проворчал Каменное Муму.

— Школу я все-таки закончил, — продолжал тем временем Владимир Дионисович. — Хотя протест мой зрел.

— Как интересно! — воскликнула Наташка Дятлова, которая первый раз в жизни видела живого известного поэта, а к тому же ещё и прозаика.

Владимиру Дионисовичу её внимание польстило. И он, стараясь смотреть на Наташку и не видеть порядком раздражавшего его Герасима, перелистнул ещё одну страницу своей доблестной биографии:

— После школы я поступил в университет. На филологический. Но мои взгляды на искусство не совпадали с концепциями консервативной профессуры. Мы с друзьями и единомышленниками создали литературный кружок «Вольные пилигримы». Разразился жуткий скандал. Нас обвинили в отрыве от народа, масонстве, пропаганде чуждых идей и религии. В общем, нас с треском выгнали. Мы ушли в андерграунд.

— Ах! — воскликнула Наташка Дятлова. Глаза её уже блестели от слез.

Гриппову её реакция нравилась все больше и больше.

— Да. Я ушел в андерграунд! — повторил он. — Подобно лучшим творческим людям того времени, которые жили в нашей многострадальной стране, я устроился кочегарить в котельную. Было трудно, но весело. Какое единство душ и порывов! Мои друзья собирались у меня в кочегарке ночами. Они приносили с собой…

Ольга Борисовна выразительно закашляла. Гриппов осекся. Внимательно посмотрев на учительницу, он крайне неуверенным голосом произнес:

— Стихи приносили с собой. И… рассказы. Мы… — Гриппов снова замялся, — читали их вслух. А потом обсуждали. В общем, я до сих пор считаю это время лучшим в своей жизни. Мы были юными, чистыми и наивными. И, несмотря на удушающую атмосферу окружающей нас жизни, всем казалось, что будущее принадлежит нам.

Голос у Владимира Дионисовича дрогнул. Марсианские глаза подернулись слезами. Гриппов часто заморгал. По всей видимости, воспоминания о мятежной юности порядком его растрогали.

— Владимир Дионисович, — занудный голос Герасима вторгся резким диссонансом в патетическую атмосферу, — а как вы в Москву-то попали?

Гриппов вздрогнул. Ему снова пришелся не по душе вопрос Муму. Ольга Борисовна это почувствовала.

— Ребята, ребята, — обратилась она к классу, — мы ведь договорились: все вопросы потом.

— Как я попал в Москву — это долгая и сложная история, — нашелся наконец Гриппов. — Не буду вас утомлять. В Москве я поступил в Литературный институт. В нашей многострадальной стране уже наступила перестройка. Но мне все равно пришлось бороться.

— И вас снова выгнали? — вкрадчиво поинтересовалась Варя.

Марсианские глаза с отвращением посмотрели на девочку.

— Увы! — воскликнул известный поэт и прозаик. — Талант всегда гоним, и путь его тернист.

— По-моему, мы уже перешли к стихам, — усмехнулся Иван.

— Ошибаешься, — мрачно откликнулся Герасим. — Стихи у него гораздо хуже. А уж о прозе вообще молчу.

Ольга Борисовна безошибочно почувствовала: поэту пора закругляться с автобиографическими экскурсами.

— Владимир Дионисович, может, вы согласились бы почитать стихи?

— В общем-то я сегодня несколько не в форме, — манерно произнес тот. — Но если вы просите…

Одернув модный, но вытянутый свитер, Гриппов направил маниакальный взгляд на Наташку Дятлову и провозгласил:

— Эпизод номера десять, или казус инфернале!

— Это ещё что такое? — осведомился Сеня Баскаков.

— Молодой человек, молодой человек, — скорбно покачал головой Гриппов, — я к вам пришел нести свет искусства, а вы не знаете элементарных вещей.

— Я думал, может, вы мне объясните, — смешалcя Баскаков.

— Придете домой, прочтите в энциклопедии, — не снизошел до объяснения элементарных вещей известный поэт и прозаик. — Итак, эпизод номер десять.

Гриппов засунул руку в карман брюк и, выставив вперед правую ногу, начал:

Однажды под грозу на даче,

Под колыбель дождливых струй,

Ко мне явился призрак в белом.

И разговор повел со мной.

И были речи те туманны,

И я в предвестии нирваны,

Объятый облаком обманным,

В ад грешной заглянул душой.

И, содрогнувшись, ужаснулся.

Туман рассеялся, взметнулся.

А призрак жутко улыбнулся

И растворился, хохоча…

О, где теперь душа моя?

Гриппов умолк. Класс тоже молчал.

— Это все? — спросила Наташка Дятлова.

— Все, — с чувством собственного достоинства подтвердил Владимир Дионисович.

— Гениально! — воскликнула Наташка и от полноты чувств захлопала в ладоши.

Гриппов одарил её благодарным взглядом.

— Гениально? — раздался в это время мрачный голос Герасима. — Вполне допускаю, но я ничего не понял.

— Как раз очень понятно, — неожиданно возразил Сеня Баскаков. — Сидит мужик на даче. Под кайфом. У него, естественно, глюки. Ну, вот ему и привиделось невесть что.

— Молодой человек, — Гриппову совершенно не понравилась такая трактовка, — нельзя же так примитивно воспринимать поэзию. Все мое творчество — это сплошные аллегории.

— Кстати, ребята, — вмешалась Ольга Борисовна, — вы помните, что такое аллегории?

— Помним, — откликнулся Герасим.

— Очень хорошо, — улыбнулась Ольга Борисовна. — Встань и скажи.

Каменное Муму поднялся на ноги.

— Аллегория — это иносказание или изображение отвлеченной идеи посредством образа.

— Молодец, Каменев, — учительница осталась довольна.

— Знать — это ещё не все, — возразил ей Гриппов, — нужно чувствовать.

— Я-то чувствую, — пробубнил себе под нос Муму.

Впрочем, его услышали только сидевшие рядом Варвара, Марго, Павел и Иван.

Гриппов в это время объявил:

— Эпизод номер шесть.

В комнате, в самом углу,

Стоит телевизор.

Он как провизор.

Он выдает информацию.

Нам.

Люди смотрят,

Однако доколе из телеока

Событья наскоком

Нас будут на части рвать?

На сей раз в классе повисла звенящая тишина. И даже восторженная Наташка Дятлова ничего не смогла сказать. Ребята тщетно пытались осмыслить услышанное.

Гриппов такой реакции явно не ожидал. Всех спас звонок.

— Продолжим на следующем уроке, — с облегчением проговорила Ольга Борисовна.

Глава II

ТРИ МЕТКИХ ВЫСТРЕЛА

На перемене Иван, Герасим, Павел, Марго и Варя, которых чаще всего называли Командой отчаянных, устроились у подоконника на лестничной площадке.

— Слушай, Муму, — Маргарита посмотрела на него огромными черными глазами, — чего ты к этому Гриппову прицепился? Тебе физика мало?

С физиком Виктором Антоновичем у Герасима в этом году отношения складывались напряженно. И он уже несколько раз вынужден был сдавать персональные зачеты по нескольким темам.

— Не напоминай мне о физике, — поморщился Муму, который последнюю двойку исправил всего три дня назад.

— Герочка, — поправляя золотистые волосы, вкрадчиво произнесла Варя, — Марго напоминает тебе об этом только затем, чтобы с Грипповым не получилось ещё хуже, чем с Виктором Антоновичем.

— Вот именно, — подхватил Иван. — Нашел, Герасим, с кем связываться! Разве не видишь, что он полный псих.