Дверь в Зазеркалье. Книга 1 - Александр Николаев

Наша судьба многовекторна: она однозначно определена в прошлом и содержит бесконечное множество энергетически равноценных сценариев развития событий в будущем, которое начинается через невообразимо малый квант времени, отделяющий его от настоящего. И в этом одновременном сеансе вселенской шахматной игры изначально не должен быть известен её результат. В противном случае такая партия была бы неинтересна и даже попросту бессмысленна. Её исход, как и имя Гроссмейстера по ту сторону доски, знают только холодные звёзды, под которыми мы родились. И в этот короткий промежуток времени от дебюта до эндшпиля укладывается вся жизнь человека, как видимая её часть, протекающая в реальном времени, так и та, что незримо для окружающих рождается и умирает в его сознании, как результат причудливого смешения вымысла и действительно происходящих событий.

Повседневная жизнь человека для окружающих людей, за редким исключением, не представляет особого интереса и в лучшем случае может вызвать лишь короткий всплеск любопытства. Она, как правило, лишена того элемента необычности, который выделяет её из общего ряда таких же ничем не примечательных существований. И совсем иным кажется её отражение – жизнь невидимая, рождённая в глубинах разума. Обладая соответствующем воображением, эту параллельную вселенную – своеобразное Зазеркалье – всегда можно насытить самыми невероятными приключениями, сделать её яркой, запоминающейся, не похожей на ту, что протекает в действительности.

В совокупности обе жизни – реальная и её фантом – образуют истинную суть человека, результат сложного взаимодействия его сознания с окружающим миром. В попытке отразить эту суть, события, изложенные в книге, только в той или иной степени имели место в действительности. Чаще всего, подчиняясь фантазии автора, это был всего лишь один из многих вариантов их возможного развития.

Опираясь на сказанное, жанр будущего сочинения и был определен, как художественное повествование в форме своеобразного дискретного романа, особым образом приоткрывающего дверь в моё время, в мою жизнь и в моё собственное Зазеркалье.

Совпадения имён и судеб, разумеется, могут быть только случайными и читателю не стоит обращать на это внимание так же, как и не стоит персонифицировать героев последующих фрагментов. Их нет, и никогда не было в реальной жизни в том виде, в котором они представлены автором.

Итак, расслабьтесь, дамы и господа, и приготовьтесь! Впереди чужие судьбы на фоне ограниченного промежутка времени, одна из которых, при определённом стечении обстоятельств и известной доли фантазии, могла бы быть и вашей.

КНИГА ПЕРВАЯ

Провинциальная история

Провинция – местность, находящаяся вдалеке от столицы или крупных культурных центров.

Часть первая. Пацаны

Пацан сказал – пацан сделал.

1. Автобиографический этюд на фоне времени

Жизнь нашу можно удобно сравнить со своенравною рекою, на поверхности которой плавает челн, иногда укачиваемый тихоструйною волною, нередко же задержанный в своём движении мелью и разбиваемый о подводный камень.

Нужно ли упоминать, что сей утлый челн на рынке скоропреходящего времени есть не кто иной, как сам человек?

Я родился в небольшом шахтёрском городке, который в полном соответствии с духом того времени назывался Пролетарск. Позже я узнал, что до Революции наш населённый пункт имел скромный статус села под названием Рубежное, а железнодорожная станция у реки называлась «Насветевич». Такую фамилию носил помещик, имение которого в одиночестве возвышалось на крутом правом берегу Северского Донца. Надо полагать, это было красивое зрелище: белоснежный, утопающий в зелени дом, серебрящаяся внизу лента реки, а за ней и на окрестных холмах, растворяясь у горизонта в дымке, раскинулся девственно чистый огромный лесной массив.

Вокруг здания на нескольких гектарах был разбит ухоженный сад. Его красота угадывалась даже сейчас, после стольких лет смуты и разрушения, в уютных аллеях и скульптурных композициях парка культуры стекольного завода, который пришел на смену помещичьей роскоши. Парк примыкает к школе, в которой я учился, построенной взамен разрушенного восставшим народом имения. Всё изменилось за эти годы, и только местная железнодорожная станция, как и встарь, называется – «Насветевич».

Прошло совсем немного времени со дня моего рождения, и наш небольшой по сути дела посёлок присоединили к довольно крупному и старому городу, известному тем, что в этих местах в Лисичьем буераке более двухсот лет назад впервые были обнаружены промышленные запасы угля. Отсюда, собственно, и начался Большой Донбасс.

Сравнительно недавно закончилась Великая война. Шахты были разрушены и затоплены, а огромной стране был крайне необходим уголь. Промышленность нужно было восстанавливать любым путём, и в Донбасс хлынул поток досрочно освобождённых зэков. Они быстро привнесли свою специфику в жизнь шахтёрских городов – больших и не очень. Высокая зарплата шахтёров влекла в эти места и ту мужскую часть населения, которая совсем недавно вернулась с фронта. Бывшие солдаты, отвыкшие от организованного труда, но научившиеся грамотно убивать и не боящиеся крови, тоже были далеко не ангелы. К тому же многие из них пришли домой не с пустыми руками, оружия было в достатке, несмотря на усилия властей.

И зэки, и бывшие фронтовики были люди гордые. Понятие «гордость» трактовалось ими по-своему, и последствия образования такого человеческого конгломерата с завышенным уровнем гордости при заниженном культурном потенциале не заставили себя долго ждать: по пьяному делу убить могли и за неправильно истолкованный взгляд.

Драки были обыденным явлением. Дрались район на район, улица на улицу, дрались из-за девчонок и просто от избытка адреналина, дрались трезвыми и пьяными. Пацан, не умеющий драться, был человеком неполноценным и уважения по этой причине не заслуживающий.

Взрослое мужское население умело отдохнуть после ударного труда в забоях подземных выработок. Если верить преданиям, в дни получения зарплаты возле шахт сооружались дощатые загоны, внутри которых водку подавали в бочках. Ёмкости для питья были двух видов: гранёный стакан и полулитровая стеклянная банка. Вокруг загонов стояли жёны и наблюдали за своими мужчинами. Время от времени кто-нибудь восклицал:

– Маша (Люба, Валя или кто-то ещё), твой готов.

И Маша (Люба, Валя или кто-то ещё), припомнив весь известный ей набор непечатных слов, сама или с чьей-то помощью транспортировала свою бывшую любовь к родному очагу.

Кстати, очень круто было не пропить все деньги, потому, что сделать это было крайне непросто по причине дешевизны водки и огромной зарплаты, а взять такси на компанию, поехать в Донецк, купить там москвич вскладчину и, разбив его вдребезги на обратном пути, вернуться домой всё на том же такси.

Под ногами у отдыхающих сновали шустрые детишки и подбирали выпавшие купюры. Это был их законный заработок. Дети, при всей дикости царящих в городе нравов, как ни странно, были превыше всего. Им прощали порой недетские шалости, их редко наказывали, их просто любили. Дети беспрепятственно гуляли допоздна на улице, и каждая мама была уверена в том, что с её ребёнком не произойдёт ничего плохого.

Рассказывали, что один только что откинувшийся зэк настырно предлагал подросткам папиросы с дурью. Те робко отказывались, хотя видно было, что перед авторитетом блатного им долго не устоять. Разговор услышали в компании довольно взрослых мужиков, игравших неподалёку в карты. Дело происходило в стенах разрушенного прямым попаданием бомбы старом клубе, который как был по определению местом встреч и отдыха, так им и остался. Не вдаваясь в подробности, зэка избили так, что потом эта история, обросшая деталями, стала легендой, которая естественным путём решала проблему городских мероприятий по борьбе с наркотиками. Не могу говорить об обществе тех лет в целом, но в моём чрезвычайно обширном и далёком от нравственного совершенства окружении никто не принимал планчик, он же гашиш, а о других наркотиках не слышали вовсе. Собственно, проблемы как таковой попросту не было.

Другой категорией людей, которые наравне с детьми были столь же неприкасаемы, являлись, как ни странно, учителя. Компания пьющих пиво мужиков совершенно неинтеллигентной внешности при появлении учителя, идущего мимо по своим делам, тут же оставляла своё непритязательное занятие, все поднимались, почтительно здоровались и наперебой интересовались его здоровьем, состоянием учёбы своих детей. Плохое поведение в школе или, не дай Бог, грубость по отношению к учителям – это был тот проступок, за которым следовало серьёзное наказание. Могли выпороть так, что память об этом переходила в разряд генетической.