Бесшабашный - Корнелия Функе

Теперь-то братец знает: никакие это не сказки.

Джекоб снова накинул соскользнувший плащ на изувеченное плечо братишки. На небе уже показались обе луны.

— Следи за ним, Лиса! — Он встал. — Я скоро вернусь.

— Куда ты, Джекоб? — Лисица заступила ему дорогу. — Ему уже никто не поможет.

— Это мы еще посмотрим. — Он мягко ее отстранил. — Только на башню его не пускай.

Она долго смотрела, как он спускается вниз по лестнице. На этих замшелых каменных ступенях других человеческих следов не было — только его собственные. Сюда давно уже ни одна душа подняться не отваживается. Разрушенный замок слывет проклятым местом, и за все эти годы Джекоб выслушал про него не одну дюжину страшных историй. Однако ни в одной из них не упоминалось ни про зеркало в башне, ни про того, кто это зеркало там оставил. Точно так же, как ему до сих пор ничего не удалось разузнать про отца — был ли он тут и куда подевался.

Мелкий дупляк юркнул ему за ворот. По счастью, Джекоб успел поймать его прежде, чем тот сорвал у него с шеи медальон. В любой другой день Джекоб немедля пустился бы в погоню за воришкой. Дупляки, обитающие в дуплах деревьев, порой хранят там богатые сокровища. Но он и так слишком много времени потерял.

Ошибка, Джекоб!

Ничего, он еще все исправит. Но всю дорогу, пока он спускался с горы, его неотступно преследовали слова Лисы.

Ему уже никто не поможет.

Если это правда, значит, у него очень скоро не будет брата. Ни в этом мире, ни в том.

Ошибка.

ГОИЛ

Поле, по которому Хентцау скакал со своими солдатами, все еще пахло кровью. Дожди затопили окопы рыжей водой, а за брустверами по обе стороны передовой во множестве валялись бесхозные винтовки и простреленные каски. Трупы людей и лошадей Кмен приказал сжечь, пока те не начали разлагаться, а вот павшие гоилы по-прежнему лежали там, где их настигла смерть. Еще несколько дней — и их невозможно будет отличить от валунов, проглядывающих тут и там из земли. Ну а головы самых отважных бойцов, по воинскому обычаю гоилов, свезут в крепость королевского замка.

Еще одна битва. Нет, Хентцау совсем не в радость победоносное кровопролитие, но надо надеяться, что эта битва хоть на какое-то время станет последней. Императрица наконец-то согласилась на переговоры, и даже Кмен не возражал против мира. Порыв ветра принес смрадное облако пепельного праха с вершины холма, где сжигали трупы, и Хентцау прикрыл лицо рукой. Шесть лет на голой земле, шесть лет без спасительной каменной защиты от прямых солнечных лучей. У него давно болят глаза, вобравшие в себя столько дневного света, и с каждым днем все холоднее воздух, буравящий его кожу, делая ее хрупкой, как ракушечник. Кожа Хентцау была из бурой яшмы. Отнюдь не самый благородный цвет в племени гоилов. Он, Хентцау, вообще первый из яшмовых гоилов, кто сумел подняться по ступенькам военной карьеры до одного из высших воинских званий, впрочем, и короля до Кмена у гоилов тоже не было, а самому Хентцау его кожа нравится. Яшма куда лучше пригодна для маскировки, чем, допустим, оникс или лунный камень.

Ставка Кмена располагалась неподалеку от поля битвы, в охотничьем замке одного из генералов вражеской императорской армии, — сам генерал погиб, как и большинство его офицеров. Часовые перед искореженными воротами при виде Хентцау вытянулись по струнке и отдали честь. Кровавый пес короля, его яшмовая тень, — вот как его называют. Хентцау служил Кмену еще с той поры, когда они вместе воевали против других гоильских военачальников. Два года понадобилось, чтобы всех их победить и поубивать, зато в итоге у гоилов появился первый настоящий король.

От ворот до самого замка дорогу окаймляли беломраморные статуи, и Хентцау, проезжая мимо них, не в первый раз тешил ум забавной мыслью, что люди, увековечивая в камне своих богов и героев, питают ужас и отвращение перед такими, как он. Хотя даже они, мягкокожие, вынуждены признать: единственное, что неподвластно тлену, — это камень.

Окна замка были уже замурованы, как во всех зданиях, которые занимали гоилы, но лишь на лестнице, что вела в подвалы, Хентцау наконец-то окутала блаженная черная тьма, какая царит только под землей. Лишь несколько газовых ламп освещали мощные своды, под которыми, вместо съестных припасов, вин и охотничьих трофеев, укрылся теперь генеральный штаб короля гоилов.

Кмен. На их языке это имя означает просто «камень». Его отец командовал одним из самых нижних гоильских городов, но у гоилов отцы немного значат. Детей воспитывают матери, а с девяти лет гоил считается взрослым и уже сам себе хозяин. Большинство спускается все ниже в подземный мир открывать неизведанные пещеры и недра, добираясь до таких глубин, где раскаленный зной непереносим даже для каменной кожи. Но Кмена всегда притягивал только верхний мир, наземный. Он долго жил в одном из пещерных городов, которые гоилы построили и заселили над землей, когда им перестало хватать места в ее недрах, и пережил там два нападения мягкокожих. С тех пор он начал изучать оружие людей, их способы ведения войны, пробирался лазутчиком в их города и гарнизоны, а уже в девятнадцать завоевал первый человеческий город.

Когда стражники знаком позволили ему подойти, Кмен стоял перед разложенной на полу огромной картой, разглядывая занятые территории и позиции неприятеля. Фигурки, изображавшие различные рода войск, он приказал специально изготовить после первой же выигранной битвы. Всадники обозначали кавалерию, имелись тут и пехотинцы, и канониры, и стрелки. Фигурки гоилов были из темно-красного карнеола, императорские войска поблескивали серебром, Лотрингию отлили в золоте, вражеским армиям на востоке досталась медь, а соединения Альбиона мерцали кремовой белизной слоновой кости. Кмен напряженно вперился в карту, словно отыскивая способ разбить все неприятельские войска одним ударом. Он был без мундира, а значит, как обычно, в черном, на фоне которого его кожа, казалось, мерцает оттенками темного пламени. Никогда прежде не было у гоилов правителей с таким цветом кожи. Признаком знатного происхождения считался оникс.

Возлюбленная Кмена, как всегда, была в зеленом, пышные складки изумрудного бархата окутывали ее, как лепестки цветка. Самая дивная красавица из породы людей поблекла бы рядом с ней, как невзрачная галька на фоне отшлифованного лунного камня, тем не менее Хентцау снова и снова строго-настрого запрещал своим солдатам на нее смотреть. Все эти истории про фей, которые одним взглядом способны превратить мужчину то в трын-траву, то в рыбу, беспомощно трепещущую на песке, их ведь неспроста рассказывают. Красота феи — что паучий яд. Она, как и все ее сестрицы, вышла из воды, и при одном ее виде Хентцау охватывал безотчетный страх, как при виде моря, чьи волны неустанно подтачивают все камни мира.