Том 4. Наша Маша. Литературные портреты - Л. Пантелеев

…Были у меня сегодня с Машкой и огорчения. Да, как это ни странно на первый взгляд, а отношения с десятимесячной дочкой у меня довольно сложные.

Иногда мелькнет в ее глазах бесенок, очень хорошо знакомый мне. Упрямство, настырность, дух противоречия… Казалось бы, смешно говорить обо всем этом, когда речь идет о десятимесячном ребенке. Но тем не менее я могу утверждать это: характер девочки уже очень отчетливо виден.

Играем с ней. Она у себя в кроватке, ходит, поднимает игрушки, передает их мне. Настроена благодушно, улыбается, счастлива, что я рядом. И вдруг выскакивает откуда-то бесенок. Машка засовывает палец в рот. Это ей вовсе не требуется, она уже давно вышла из того возраста, когда ребенок все, что подвернется под руку, сует в рот. При этом она смотрит на меня с вызывающей, наглой улыбкой. Дескать, ну что ты скажешь? Вот хочу, сунула и буду держать палец во рту сколько душе угодно.

Я говорю:

– Нельзя!

Она засовывает палец еще глубже.

Я выдергиваю изо рта ее руку.

Она тотчас же сует ее обратно.

Повторяться это может до бесконечности.

Говорят: «Бить надо по ручке в таких случаях». Нет, бить я ее не буду ни при каких случаях. Но как побороть это демоническое упрямство? Пока я вижу только один способ: я поворачиваюсь и выхожу из комнаты. И тотчас же за спиной раздается жалобный рев. За день это повторяется раза три.

Идешь к себе в комнату расстроенный. Что же делать? Пожалуй, лучше всего воспитывать – и здесь, в этом возрасте – на добром примере. Пока я показываю Маше этот пример на животных. Говорю «нельзя» Пальме или коту… Но ведь мы имеем дело не с дрессированными животными. Я говорю: «Пальма, нельзя» – а этот дурак хватает меня за рукав или грязными лапищами кидается мне на грудь. А Машка видит и берет пример.

Иногда, когда бесенок дремлет, бывает и по-другому. Машке действительно понадобилось сунуть палец в рот. Мало ли зачем: зачесалась десна, в зубик что-нибудь попало. Девочка уже тянет палец ко рту и вдруг вспоминает что-то, быстро взглядывает на меня и – отдергивает пальчик.

8.6.57.

Вчера не записал такую забавность.

Я лежал на своей раскладушке. Пришла мама с Машей на руках. Девочка стала шалить. Я сказал: «Нельзя». Она не послушалась. Я повторил. Она смеется. Тогда я протянул палец в сторону двери и грозно сказал:

– Прошу вас выйти.

Девочка посмотрела на мой грозный палец, взяла его и стала водить этим пальцем по своей ладошке, то есть «варить кашку». Суровый отец не выдержал и рассмеялся.

10.6.57.

Вечером сорвалась с цепи Пальма. Носилась как угорелая по саду. Машка испугалась, – вернее, была потрясена неожиданностью, фантасмагоричностью случившегося: собака, которая в ее представлении была до сих пор чем-то вроде живого растения, прикованного к одному месту, вдруг обрела способность передвижения!..

14.6.57.

Опять, Машка, должен извиниться перед тобой. Пропустил три дня. Уставал очень, много работал, да и людей всяких много приезжало…

Что же нового в твоей жизни?

Исчезла Пальма. Пришли два человека – высокий дядя, брат хозяина, и девочка, его дочка. Отмотали цепь, на которой сидела Пальма, и увели собаку – куда-то за тридевять земель, в Тарховку.

А ты что?

А ты и не заметила этого исчезновения! Я принес тебя к разоренному очагу нашей любимицы, ты удивилась, поискала Пальму глазами – и все. Память у тебя короткая, девичья.

11 МЕСЯЦЕВ

5.7.57.

Тетя Маша встретила меня широкой улыбкой:

– Поздравляю тебя, Алексей Иваныч!..

– С чем?

– Пошла.

– Кто? Куда пошла?

– Машенька наша пошла. Поставили ее в саду на стол – она пять шагов сделала.

Этих пяти шагов я не видел, но то, что Машкины попытки ходить самостоятельно с каждым днем становятся смелее, – это истина.

11.7.57.

У Машки уже три зуба. Четвертый лезет рядышком с третьим, как маленький боровичок возле большого гриба.

Очень смешно и даже страшно Машка скрежещет своими тремя с половиной зубами.

Разговорные ее успехи застряли. «Мама», «папа», «баба» бубнит невнятно, но на своем языке лепечет что-то помногу и с воодушевлением, особенно когда обращается к животным. В интонациях улавливается и «нельзя», и «это что такое!», и «уходи!».

Ходит помногу и с удовольствием, но пока все еще с поддержкой. Очень любит ходить с тетей Машей в булочную и на рынок.

18.7.57.

Все эти знойные июльские дни Машка проводит на берегу Разлива, и папа, на которого навалилась срочная работа, видит ее только вечером.

Сегодня мама уезжала в город, дочку нашу пасла тетя Ляля, а в роли подпаска выступала другая тетя – Нина Колышкина.

Перед Ниной мы демонстрировали гимнастику, и она была «буквально потрясена». Один номер у нас действительно совершенно цирковой. Я поднимаю Машу над головой, – держу ее рыбкой, одной рукой за ножки, а другую подложив ей под грудь. Машка берет руками складной металлический стул, поднимает его, и я кружу ее в воздухе вместе со стулом. Надо помнить, что «королеве воздуха» одиннадцать с половиной месяцев.

Очень забавно выглядит и другой номер – уже не акробатический. Я лежу в гамаке, а Машка стоит рядом, раскачивает гамак и напевает: «Бай-бай. Бай-бай».

22.7.57.

Приехала из Тбилиси бабушка Люба. Машка ее, разумеется, не узнала. Не дичилась, не плакала, не отталкивала, но поглядывала на нее первое время с холодной, вежливой, вполне благопристойной, но нисколько не задушевной улыбкой. За три месяца разлуки образ бабушки начисто стерся в ее памяти.

Наибольший переполох приезд Любови Ивановны вызвал у тети Маши. Девочка за это время успела к ней привязаться, и у старухи настоящая ревность. Впрочем, и бабушка Люба ревниво поглядывает на Машкину няню.

1.8.57.

Вчера пришло письмо от К. И. Чуковского, который пишет, что, получив Машин портрет, «более получаса разглядывал его» и нашел, что у девочки «очень индивидуальное лицо». «Одиннадцать месяцев, а уже видно „сквозь магический кристалл“, какой она будет и в школьные и в студенческие годы…»

А ведь и у меня есть – и уже давно – этот магический кристалл. Может быть, с трех, если не с двух месяцев Машка для меня человек, индивидуальность. Я чувствую, куда она может повернуть и куда, в какую сторону, по какому направлению ее следует подталкивать.

3.8.57.

Сегодня истекает последний день первого года Машкиной жизни. Трудный был год, каждый день его и каждый час стоили крови и нервов, а в целом, как и всегда это бывает, промелькнул этот год почти незаметно. Давно ли был он, этот пасмурный августовский день, когда я стоял в подворотне родильного дома имени Видемана и с трепетом читал на доске, среди прочих фамилий, фамилию некоей Пантелеевой-Еремеевой, пол женский, рост 50 сантиметров, вес 3050 граммов! Давно ли, казалось бы, мелькнул и другой, ясный, пронизанный солнцем осенний денек, когда я через ту же подворотню бережно вынес на улицу нечто, завернутое в синее шелковое одеяло, нечто крохотное, живое, шевелящееся, незнакомое и вместе с тем уже бесконечно близкое, вызывающее слезы на глазах! И вот это нечто уже с криком бегает по дорожкам нашего дачного сада!..

Тетрадь третья

9.8.57.

Не по дням, а по часам растет Машка. С каждым днем увереннее и нахальнее бегает она по вышеупомянутым дорожкам.

Лепечет без устали. А отчетливо не произносит ни одного слова, кроме «мама». Да и это слово употребляет, пожалуй, лишь в самых крайних случаях, когда очень уж разобидят ее, оставят одну, например. Понимает же они если и не «всё», как уверяет бабушка, то во всяком случае очень много.

Иногда даже кажется: не может быть, случайно это!

«Машенька, смотри под ноги. Корень!», «Машенька, обойди это дерево», «Машенька, подними куклу и дай маме». Подумает и сделает. Бывает, конечно, что и ошибется. Подаст куклу не маме, а мне… Поправишь ее: «Маме, мамочке дай!» – и бежит к маме.

Это общее мнение, что выглядит она старше своих… впрочем, каких там «своих». Не своих, а своего. Годика!

…Ох, до чего же трудно воспитывать маленького человека! Если не быть равнодушной нянькой, у которой нет других принципов, кроме одного: «чем бы дитя ни тешилось», если любишь ребенка не сусальной, не конфетной, а настоящей любовью, если в годовалом видишь завязь, росток («бутончик», как сказала сегодня Элико) будущего человека, – нет более трудного и сложного искусства, чем ЭТО искусство. Что там романы и повести писать!.. Сколько у меня было рассказов и повестей, которых я не дописал, бросил. А тут – не бросишь. Этот «роман», умеешь не умеешь, ладится не ладится, а будешь писать и писать, пока сил хватает, пока сердце не остановится.