Серебряные коньки - Мери Элизабет Додж

Рафф Бринкер, отец Ганса и Гретель, много лет служил надсмотрщиком при плотине. Однажды во время сильной бури, грозившей наводнением, рабочие укрепляли слабое место около одного из шлюзов. Была темная ночь, и шел дождь со снегом. Бринкер, работавший вместе с другими, поскользнулся и упал с высоких подмостков. Его принесли домой в бессознательном состоянии. С того дня он уже никогда не работал. Он остался жив, но лишился памяти и рассудка.

Гретель была в это время еще крошкой, и у нее не осталось никаких воспоминаний о прошлом. Ей казалось, что отец ее всегда был таким молчаливым, странным, безучастно следившим за всеми ее движениями своим мертвенным взглядом. Но Ганс помнил, каким добрым, веселым человеком был отец раньше, помнил, как тот носил его на плечах, напевая песенку. Напев этой песни иногда чудился ему и теперь по ночам, когда он просыпался и начинал прислушиваться.

Метта Бринкер – так звали мать детей – работала изо всех сил, чтобы прокормить семью, но заработок ее был очень невелик. Она получала маленький доход с огорода, пряла, вязала, а одно время даже нанималась тянуть бечевой барки, перевозившие груз по каналу. Но когда Ганс подрос, он настоял, чтобы мать предоставила ему всю тяжелую работу. К тому же ей хватало забот и с больным мужем, который мало-помалу совсем впал в детство и требовал самого неусыпного надзора. А так как физически он был совершенно здоров и по-прежнему силен, то бедной женщине иногда было довольно трудно справляться с ним.

– Ах, дети, дети! – часто говорила она. – Что за человек это был! Добрый, работящий, умный! Даже сам бургомистр[3] иногда обращался к нему за советом. А теперь… Теперь он даже не узнает свою жену и детей! Ведь ты помнишь, Ганс, каким отец был прежде, да?

– Да, мама. Он знал все на свете и мог взяться за какую угодно работу. А как он пел! Я помню, как ты смеялась, слушая его, и говорила, что от его песен запляшут и мельницы.

– Говорила, говорила! Так ты помнишь и это, Ганс?… Гретель, возьми-ка поскорее у отца вязальную спицу, а то он, того и гляди, выколет себе глаза. Да надень на него башмаки. У него совсем закоченели ноги, а я никак не могу добиться, чтобы он не снимал башмаков.

– Надень на него башмаки. У него совсем закоченели ноги…

И Метта, вздыхая, садилась за свою прялку.

Почти все хозяйство и вся работа вне дома лежали на Гансе и Гретель. В определенное время года они каждый день ходили за торфом и складывали его в клетку, как кирпичи, запасая топлива на зиму. В свободное время, когда мать могла обойтись без них, Ганс нанимался подгонять лошадей, тянувших барки, и зарабатывал этим несколько мелких монет в день, а Гретель пасла гусей у соседних фермеров.

Кроме того, Ганс выучился очень недурно точить разные вещи из дерева и вместе с сестрой работал в огороде. Гретель умела шить, петь и бегать на самодельных ходулях лучше любой девочки на несколько миль в окрестности. Длинную балладу она запоминала наизусть в какие-нибудь пять минут и могла найти и назвать всякую травку или цветок. Но она не любила книг, и часто слезы наворачивались у нее на глаза при одном воспоминании о черной классной доске.

Ганс, напротив, любил учиться и был очень прилежен. Чем труднее был урок да и всякая работа, тем с большим рвением он принимался за них. Мальчики, встречавшие Ганса на улице, сначала посмеивались над его заштопанной курточкой и короткими кожаными панталонами. Но когда он поступил в школу, они вынуждены были уступить ему первенство. Благодаря своему прилежанию, Ганс один из всех школьников ни разу не побывал в том страшном углу класса, где висела плетка, над которой была грозная надпись: «Учись, учись, ленивец, а не то плетка научит тебя!»

Ганс и Гретель могли посещать школу только зимой, да и то не всегда. В последний месяц они совсем не ходили туда, так как мать не могла обойтись без них. Отца нельзя оставить без присмотра, а дел много: то нужно ставить хлеб, то докончить вязанье к базарному дню, то заработать хоть немного денег какой-нибудь посторонней работой.

А в то время, как Ганс и Гретель вернулись в это ясное декабрьское утро домой и стали помогать матери, веселая толпа мальчиков и девочек в ярких костюмах высыпала на лед. Казалось, он вдруг растаял и по воде носится клумба разноцветных тюльпанов.

Глава III. Серебряные коньки. – Ганс и Гретель находят друга. – Домашнее горе

Тут была дочь богатого бургомистра, Гильда ван Глек, в бархатном, обшитом дорогим мехом полушубке, а рядом с ней хорошенькая крестьянская девочка Анни Бауман, очень мило одетая в кофту из грубого красного сукна и голубую юбку, достаточно короткую для того, чтобы из-под нее выставлялись во всей красе толстые серые чулки домашней работы. Тут же была гордая Ричи Корбес, отец которой, мингер[4] ван Корбес, считался важной особой в Амстердаме, и несколько мальчиков: Карл Шуммель, Петер и Людвиг ван Гольп, Якоб Пут и совсем еще маленький мальчуган с очень длинным и неудобопроизносимым именем – Вустенвальберт Шиммельпеннинк. Во всей же этой веселой, оживленной толпе было около тридцати детей.

Они быстро носились взад и вперед по каналу на протяжении полумили, стараясь показать свое искусство и обгоняя друг друга. Иногда какой-нибудь особенно ловкий мальчик проносился стрелой под самым носом величественного адвоката или доктора, который, скрестив руки, не спеша направлялся к городу. Иногда девочки, взявшись за руки, бежали навстречу толстому, пыхтящему от старости бургомистру. Держа для баланса в руке палку с золотым набалдашником, он нерешительно поглядывал на эту живую, несущуюся на него цепь, но она вдруг разрывалась и пропускала его.

Коньки бургомистра были необыкновенно красивы. Подвязанные к ногам великолепными ремнями, они изящно загибались спереди и были украшены золотыми шариками. Но если какая-нибудь девочка делала на льду реверанс обладателю этих коньков, он только открывал немножко пошире свои заплывшие глазки, не решаясь отвечать ей поклоном, чтобы не потерять равновесия.

Но не одни любители спорта и важные господа скользили по каналу. Тут были рабочие с истомленными лицами; рыночные торговки с корзинами на головах; разносчики, сгибавшиеся под тяжестью своих тюков. Иногда по льду пробегал добродушный пастор, может быть, спешивший к умирающему, и время от времени проносилась, направляясь в школу, толпа детей с привязанными за плечами ранцами. На всех были коньки, все бежали по льду, и только изредка по берегу проезжал какой-нибудь закутанный фермер, трясясь в своей тележке.

Дети, о которых говорилось в начале главы, совсем затерялись в пестрой движущейся толпе. Но через некоторое время они сбежались вместе и, остановившись в стороне, окружили какую-то хорошенькую девочку.

– Ты слышала про состязания, Катринка? – закричали они в один голос. – Ты тоже должна участвовать в них!

– Какие состязания? – смеясь спросила Катринка. – Только не говорите все сразу, а то я ничего не пойму.

Все глаза тотчас же устремились на Ричи Корбес, которая считалась лучшим оратором.

– Как? Так ты еще ничего не знаешь? – сказала она. – Двадцатого числа назначены большие состязания на коньках по случаю дня рождения мефрау[5] ван Глек. Это все устроила Гильда. Лучший конькобежец получит великолепный приз.

– Да, да! – подхватило с полдюжины голосов. – Ему достанется пара серебряных коньков с серебряными колокольчиками и пряжками!

– Кто сказал, что они будут с колокольчиками? – запищал мальчуган с длинным именем.

– Я, мастер Вуст, – ответила Ричи.

И все опять заговорили одновременно:

– Да-да, это верно!

– Нет, совсем не с колокольчиками!

– Какой вздор ты говоришь!

– Они будут со стрелами!

– Мингер Корбес сказал моей маме, что они будут с колокольчиками!

Все кричали и спорили, не слушая друг друга.

– Никто из вас ничего не знает, – важно проговорил мастер Вустенвальберт Шиммельпеннинк, пытаясь прекратить этот спор. – Никаких колокольчиков и в помине нет, а…

– Коньки, назначенные для девочек, будут с колокольчиками, – спокойно сказала Гильда, – а для мальчиков будет другая пара, со стрелами.

– Что я говорил? Вот и вышло по-моему! – закричал каждый из споривших.

– Кто же будет участвовать в состязаниях? – спросила Катринка.

– Все мы, – ответила Ричи. – Это будет очень весело! Ты тоже должна быть с нами, Катринка!..

– Ну, потолкуем об этом в полдень, а теперь пора в школу! – раздались голоса.

– Слышите? Это уже последний звонок! – воскликнула Катринка. – Догоняйте меня! – прибавила она и понеслась к стоявшей на берегу канала школе, до которой было около полумили.

Все бросились за ней, но догнать ее было нелегко, и она несколько раз со смехом оборачивалась назад, глядя на своих отставших товарищей.

В полдень, когда давался час отдыха между уроками, школьники опять высыпали на канал и начали бегать по льду.