Тайна желтой комнаты - Гастон Леру

И наконец, в последнем своем сообщении та же газета возвещала, что начальник полиции телеграфировал знаменитому инспектору Фредерику Ларсану, уехавшему в Лондон для расследования дела о похищении ценных бумаг, и просил его немедленно вернуться в Париж.

Глава II, В КОТОРОЙ ВПЕРВЫЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЖОЗЕФ РУЛЬТАБИЙ

Я до сих пор помню, словно это было вчера, как ко мне в комнату вошел в то утро юный Жозеф Рультабий. Было около восьми часов, я еще лежал в постели и читал статью в «Матен» о преступлении в замке Гландье.

Но прежде всего позвольте представить вам моего друга.

С Жозефом Рультабием я познакомился, когда он был безвестным репортером. В ту пору я только поступил в адвокатуру, и мне частенько случалось встречаться с ним в судейских кулуарах, когда я приходил просить разрешения связаться с Мазасом или Сен-Лазаром. Рожица у него была славная, а голова — круглая, как шар, и сам он был очень подвижный; думается, из-за этого-то его приятели газетчики и дали ему прозвище Рультабий, что означает: «кати свой шарик». «Ты не видел Рультабия?.. Да вот он, чертенок Рультабий!..» Он часто краснел, как помидор, и бывал то чересчур веселым, то чересчур серьезным. Как в таком юном возрасте — когда я увидел его впервые, ему минуло шестнадцать с половиной лет — ухитрялся он зарабатывать себе на жизнь газетным ремеслом? Таким вопросом могли задаваться только те, кто, познакомившись с ним, не знал о том, как он начинал. Во время следствия по делу о женщине с улицы Оберкампф, разрезанной на куски — еще одна начисто забытая история, — он принес главному редактору «Эпок», газеты, соперничавшей по части информации с «Матен», левую ногу несчастной жертвы, которой недоставало в корзинке, где обнаружены были мрачные останки. Эту левую ногу полиция безуспешно разыскивала целую неделю, а юный Рультабий нашел ее в сточной канаве, куда никому не пришло в голову заглянуть. Ради этого ему понадобилось наняться чистильщиком канализации в наскоро сформированную бригаду, которую городские власти Парижа направили на ликвидацию последствий небывалого подъема уровня воды в Сене.

Став обладателем столь ценной находки и поняв к тому же, с помощью каких сложных дедуктивных умозаключений этот мальчик нашел путь к ней, главный редактор испытывал непередаваемое восхищение, которое вызвала у него проницательность шестнадцатилетнего юнца — ей мог бы позавидовать любой изощренный в своем деле полицейский, — и радость от того, что мог выставить на всеобщее обозрение в «морг-витрине» газеты «левую ногу с улицы Оберкампф».

— С этой ногой, — воскликнул он, — я сделаю вот такой заголовок для статьи!

Затем, вручив жуткий сверток судебно-медицинскому эксперту, сотрудничавшему с газетой, он спросил юного незнакомца, на какое жалованье тот рассчитывает, если согласится стать репортером отдела судебной хроники.

— Двести франков в месяц, — скромно сказал молодой человек, чуть не задохнувшись от распиравшего его восторга: еще бы, такое неожиданное предложение!

— Вы получите двести пятьдесят, — ответил главный редактор, — но при одном условии: вы всем скажете, что работаете в редакции уже месяц. И давайте сразу договоримся: не вы обнаружили «левую ногу с улицы Оберкампф», а газета «Эпок». Запомните, мой дорогой: отдельная личность здесь — ничто, а газета — все!

Высказавшись таким образом, он не стал более задерживать нового сотрудника, лишь пожелал узнать на прощание его имя.

— Жозеф Жозефен.

— Какое же это имя? — изумился главный редактор. — Это не имя. Впрочем, раз вы все равно не подписываетесь, это не имеет значения…

Новичок сразу же обзавелся множеством друзей, так как был услужлив и отличался веселым нравом. Это приводило в восторг самых брюзгливых и обезоруживало самых завистливых. В кафе адвокатуры, где обычно собирались репортеры, прежде чем отправиться в прокуратуру или префектуру на поиски своей ежедневной порции преступлений, он снискал себе репутацию смышленого малого, который в недалеком будущем (вот увидите!) наверняка доберется до кабинета самого начальника полиции. Когда подвертывалось стоящее дело и по приказу своего главного редактора Рультабий — к тому времени это прозвище уже прочно закрепилось за ним — вступал на военную тропу, ему нередко случалось утереть нос самым знаменитым инспекторам.

Там-то, в кафе адвокатуры, мы с ним и познакомились. Адвокаты уголовной полиции и журналисты в общем-то никогда не враждуют, так как одни нуждаются в рекламе, а другие в сведениях. Мы разговорились, и я сразу же проникся огромной симпатией к этому славному человечку по прозвищу Рультабий. Он отличался таким живым и оригинальным складом ума, такой совершенно особой манерой мыслить, каких я не встречал ни у кого.

Незадолго до этого мне было поручено вести судебную хронику в «Кри дю Бульвар». Моя причастность к журналистике не могла не укрепить и без того установившихся между Рультабием и мной дружеских отношений. К тому же моему новому другу пришла мысль ввести небольшую рубрику в газете «Эпок», которая стала именоваться «Судебное дело», так что я часто давал ему всевозможные юридические справки, в которых он нуждался.

Прошло около двух лет, и чем ближе я узнавал его, тем больше любил, ибо понял: за внешней видимостью веселого чудачества скрывался необычайно серьезный для своего возраста человек. Более того, иной раз мне, привыкшему видеть его очень оживленным, а то и слишком веселым, доводилось наблюдать, как его вдруг охватывала глубокая печаль. Я пытался разузнать о причине столь внезапной перемены в его настроении, но он всякий раз снова начинал смеяться и ничего не объяснял. Однажды, когда я спросил его о родителях, о которых Рультабий никогда не говорил, он вдруг внезапно ушел, сделав вид, будто не слышал моих слов.

Тем временем началось знаменитое дело Желтой комнаты, которое должно было выдвинуть его в ряды лучших репортеров и сделать его лучшим полицейским всего мира, — впрочем, теперь это двойное качество не должно никого удивлять, если принять во внимание, что уже тогда ежедневная пресса начала претерпевать изменения, превращаясь в то, чем стала ныне, — в хронику преступности. Люди мрачного склада ума могут сетовать по этому поводу сколько угодно, я же полагаю, что это отрадный факт. Ибо никакое оружие, будь то общественное мнение или что другое, никогда не будет лишним в борьбе с преступностью. И на это мрачные умы не преминут возразить, что, мол, рассказывая о преступлениях, пресса тем самым как бы поощряет их. Что поделаешь? Есть люди — не правда ли? — которых никогда не переспоришь…

Итак, стало быть, Рультабий явился ко мне в то утро, а именно 26 октября 1892 года. Он раскраснелся еще больше обычного, глаза у него горели, и весь он был охвачен необычайным волнением. Руки у него дрожали, когда, размахивая свежим номером «Матен», он крикнул мне:

— Ну как, мой дорогой Сенклер?.. Вы прочли?

— О преступлении в Гландье?

— Да! «Желтая комната»… Что вы об этом думаете?

— Гм, я полагаю, что это проделки дьявола или Божьей твари. Во всяком случае, преступление совершил кто-нибудь из них.

— Будьте серьезны, прошу вас.

— Так вот, признаюсь вам, что я не очень-то верю в преступников, которые проходят сквозь стены. На мой взгляд, папаша Жак напрасно оставил после себя преступное оружие, а так как он обитает над комнатой мадемуазель Станжерсон, архитектурная операция, которую предполагает начать сегодня судебный следователь, даст нам ключ к загадке, и мы в скором времени узнаем, при помощи какого естественного трапа или потайной двери этот «славный» человек смог ускользнуть, чтобы затем сразу же вернуться в лабораторию к господину Станжерсону, который так ничего и не заметил. Ну что вам еще сказать? Это одна из гипотез!..

Рультабий сел в кресло, закурил трубку, с которой никогда не расставался, и несколько минут безмолвствовал, пытаясь, вероятно, обуздать снедавшее его лихорадочное возбуждение, и только потом решил заклеймить меня презрением.

— Молодой человек! — произнес он тоном, исполненным такой прискорбной иронии, что я даже не стану пытаться передать ее вам. — Молодой человек… вы адвокат, и я нисколько не сомневаюсь в вашем таланте, который позволяет вам оправдывать виновных. Но представим себе, что в один прекрасный день вы вдруг станете судьей. С какой же легкостью вы будете осуждать безвинных людей!.. У вас воистину талант на это, молодой человек. — Он опять затянулся трубкой, потом продолжал: — Никакого трапа не найдут, и тайна Желтой комнаты день ото дня будет казаться все более непроницаемой. Вот почему она так заинтересовала меня. Судебный следователь прав: такого странного преступления никто и никогда еще не видывал…

— У вас есть какая-нибудь идея относительно того, каким способом убийце удалось скрыться? — спросил я.