Альбинос - Левицкий Андрей

Откуда-то издалека донеслись голоса:

– Влас, видел кочевников на Арке? Скоро они здесь будут.

– Видал, видал. Много их, не отобьемся.

– Подсадите меня. Чак, взлетаем! Где брат?

– Да вот он, – пропищал карлик совсем близко.

– Он жив? Что с ним? Если ты его…

Голоса стихли, страшный бетонный коридор исчез, остались только мутные темные волны, накатывающие на рассудок. Потом они схлынули, и стало понятно, что я сижу под стенкой гондолы. Надо мной склонились коротко стриженная женщина с татуированным лицом и конопатый русоволосый детина. Молодой, широкоплечий, с бандитской рожей – свороченный набок нос, шрам под глазом, вверху слева не хватает зуба. Одет он был в мешковатые штаны из черного брезента и короткое грязно-серое пальто с накладными кожаными карманами. Слева под мышкой шов разошелся, в дыре виднелась рубаха.

– Ты правда потерял память? – спросила татуированная.

Через дверной проем в гондолу один за другим залезали люди в черных кожаных куртках и штанах, в круглых шлемах с нарисованной на лбу желтой подковой. Омеговцы, вспомнил я. Они из Замка Омега – клана солдат-наемников.

– Эй, солдатня, крайний створки задвигает! – донесся из кабины голос Чака. – Лестницу, я грю, лестницу поднимите – и взлетаем быстро!

– Так ежели он ничего не… – начал Влас, тыча мне пальцем в грудь, но татуированная пихнула его локтем в бок, и здоровяк замолчал.

Она взяла меня за плечо, склонилась ниже, глядя в глаза, спросила:

– Как тебя зовут?

Я покачал головой, положил ладонь на шею и сглотнул.

– Дай ему воды, – велела женщина.

– Мира, да у меня только водяра во фляге, – ответил Влас.

Не оборачиваясь, она крикнула:

– Дайте кто-нибудь воды! Чак!

– Сами разбирайтесь! – донеслось из кабины. – Мне взлетать надо! Да закройте ж дверь! Канат отвязали от дерева?

Последний из забравшихся в гондолу солдат раздвинул створки-гармошки, и в салоне стало темнее. Пол качнулся: дирижабль начал взлетать. Мне в руки сунули фляжку, я сделал несколько глотков тепловатой воды с неприятным земляным привкусом, потом Влас по приказу Миры схватил меня под мышки и поставил на ноги.

– Назад его отведите, – велел вышедший из кабины Чак. – Там лежанка.

Снаружи донеслись приглушенные выстрелы.

– Баллон мне пробьют! А, мутафага вам всем в глотку, зачем я в это ввязался?! – Коротышка бросился обратно, на ходу вопя: – Стреляйте по ним! От же солдатня тупая!

Влас потащил меня в кормовой отсек. Стало светлее – с лязгом по правому борту распахнулись железные створки, и вставшие под окнами омеговцы подняли оружие. Не все они были затянуты в черную кожу, на троих обычная одежда.

Выстрелы снаружи звучали все громче. Влас толкнул меня на застеленную драным одеялом койку, скинул пальто на пол и бросился назад, стаскивая с плеча оружие, но я схватил его за полу пальто, дернул на себя. Здоровяк развернулся, сжимая такой же, как у Миры, карабин с клинком от ножа вместо штыка.

– Ну, чё?! – рявкнул он.

– Кто стреляет по термоплану? – спросил я. – Кто за мной гонится?

– Да кочевники же! Мутанты из Донной пустыни!

– Зачем? Кто я такой? Что им от меня надо? Кто вы такие, почему мне помогаете?

Влас шмыгнул сломанным носом, вытер его рукавом и сказал:

– Так, слушай, мне не до того щас. Лежи пока, Мира все потом растолкует.

Он бросился к двери. Я хотел остановить его, хотел еще что-то сказать, но не смог – снова накатила боль, и череда темных волн накрыла меня.

Глава 2

Я не сразу открыл глаза – прислушиваясь к происходящему, попытался незаметно оглядеться сквозь ресницы.

Где-то неподалеку тихо играла музыка, ее перемежали треск и шипение. Снизу доносились редкие хлопки выстрелов. Рядом заговорил Влас:

– Вроде не очухался еще. Ты что ему скажешь?

– Сначала надо понять, что он помнит, – возразила Мира.

– А если все помнит?

– Ну, тогда…

Я был уверен, что лежу неподвижно, но каким-то образом она поняла, что я очнулся. Наверное, заметила, как шевельнулись веки.

– Ты пришел в себя, – громко сказала женщина.

Термоплан качнулся, из-за стенки донеслась ругань Чака. Я открыл глаза. Мира сидела на табурете перед койкой, рядом, сложив руки на груди, стоял Влас. Мы находились в кормовом отсеке «Каботажника», за приоткрытой дверью мелькали силуэты омеговцев.

Горло пересохло, в ушах звенело. Опустив ноги на пол, я сбросил с себя пальто Власа, которым меня накрыли, медленно сел и прислонился к стене. Закружилась голова. Я потер виски и потребовал:

– Пить!

Не вставая, Мира кинула мне фляжку и, пока я дрожащими пальцами сражался с туго завинченным колпачком, спросила:

– Ты помнишь крылатую могилу?

Я напился, закрыл флягу, но назад не отдал, положил на койку возле себя.

– Помнишь?

Крылатая могила? Что за бред, о чем это она? Мелкие темные волны все еще накатывали на меня, и сквозь их непрерывную череду я пригляделся к Мире, которая, в свою очередь, пристально смотрела на меня. У нее была родинка над левой бровью. И глаза хищницы – эта женщина не знала жалости и не ценила жизнь. Во всяком случае, чужую. На ремне висел кожаный футляр, из которого торчал ствол и две рукояти того странного пистолета, стреляющего очередями. Одна рукоять изогнута, вторая прямая и более длинная. Это что, короб для патронов? Необычное оружие. Кажется, оно называется… оно называется…

Я сморщился от боли в затылке и спросил, показывая на оружие в чехле:

– Что это?

– Мы называем его автомат. Он появился у меня… в общем, я расскажу тебе потом. Что ты помнишь? – в третий раз повторила женщина.

А любопытная у нее татуировка: закрученная кольцами лоза с узкими лезвиями вместо листьев. Откинувшись назад, я прикрыл глаза. Выстрелы смолкли, из-под пола доносилось гудение двигателя, иногда он сбивался с ритма и кашлял. За задней стенкой автобуса рокотал пропеллер, с другой стороны доносилась музыка.

Откуда я знаю слова вроде «камуфляж», «автобус», «термоплан»? Какие-то они необычные, древние, что ли. В голове всплыло еще одно: «самоход». Ну да, точно, мы внутри самохода. «Автобус» – это старинное название, большинство людей в наши времена никогда его и не слышали, а я знаю. От кого же я его знаю? Кто-то обучил меня всяким древним словечкам, названиям вещей, в основном техники, оставшейся с прежних времен. Кто?

И кто я такой?

– Ты помнишь, как тебя зовут? – спросила Мира.

Со лба на глаза мне упала прядь волос, я собрался дунуть на нее – и замер с приоткрытым ртом. Немытые, спутанные… и серебристые. Я взял прядь двумя пальцами (а пальцы у меня, оказывается, тонкие и длинные, можно сказать – изящные), отвел от лица и скосил глаза. Ну да, точно – серебристо-белые. Даже грязные, они будто посверкивали, искрились инеем. И кожа очень светлая. Так я… я что…

– Альбинос, – сказал я.

Они с Власом переглянулись.

– Точно. Ты вспомнил, Альб? Или услышал, как я кричала на берегу?

Мне не хотелось признаваться в том, что прошлое стерлось из памяти, и каждый раз, когда женщина задавала прямой вопрос, я отмалчивался либо спрашивал в ответ. Это было на удивление легко – не отвечать на прямые вопросы. Кажется, я привык приказывать и требовать от окружающих подчинения.

– Кто вы такие? – спросил я, расправив плечи. – Почему гнались за мной?

У Миры был такой вид, словно она собирается броситься головой в ледяную воду. Она кивнула Власу; попятившись, тот локтем прикрыл дверь и опять сложил руки на груди. Музыка смолкла. Окон в заднем отсеке не было, стало темнее – теперь свет проникал сюда только сквозь щели в фанерной перегородке. Я добавил:

– И кто я такой?

– Управитель Херсон-Града.

– Управитель? Это значит…

– Вождь. Король. Глава. Ты – сын Августа Сида. Помнишь отца? – Тут она заговорила с воодушевлением: – Он был великим человеком. Заключил договор с нижними племенами, впервые смог договориться с Домами Инкермана…