Подводные камни - Нора Робертс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Машина подъехала к дому. Зейн стукнул Мику по кулаку.
– Давай, приятель, хороших праздников.
– Взаимно, – ответил Мика. – Тебе того же.
Пока Бритт и Хлоя обнимались, будто видятся в последний раз, Зейн тихонько выбрался наружу.
– Счастливого Рождества, Хлоя. И вам, миссис Картер. Спасибо, что подвезли.
– Счастливого Рождества, Зейн. Всегда пожалуйста.
Миссис Картер улыбнулась, глядя ему в глаза. Для мамочки она была необычайно хороша собой.
– Спасибо, миссис Картер. Счастливого Рождества, – почти пропела Бритт. – Хлоя, я тебе позвоню!
Зейн закинул рюкзак за спину.
– Зачем? О чем вам разговаривать? Вы и так всю дорогу трепались, не умолкая.
– У нас много тем для обсуждения.
Бритт хоть и была ниже на целую голову, выглядела точной его копией: такие же темные волосы – только их она отрастила до талии и собирала на висках заколками с оленями, – такие же зеленые глаза. Разве что лицо было по-детски круглым, в то время как у Зейна уже проступили скулы. Эмили сказала, он взрослеет.
Правда, бриться еще не приходилось, хотя каждое утро он проверял, не отросла ли щетина.
Зейн не упустил случая уколоть сестру:
– Вы же ничего не обсуждаете. Только стонете: «О-о-о, Джастин Тимберлейк».
Он зачмокал губами, изображая поцелуи, отчего Бритт покраснела. Она тайком (хоть и не слишком скрываясь) вздыхала по Тимберлейку, и Зейн прекрасно об этом знал.
– Заткнись.
– Сама заткнись.
– Нет, ты!
Препираясь, они дошли до веранды, где немедленно замолчали, лишь обменялись злыми взглядами – потому что знали: если мать услышит споры, долгой лекции не избежать.
Зейн достал ключи: отец требовал, чтобы замки запирались вне зависимости от того, есть ли кто-нибудь дома. Он открыл дверь и сразу услышал крик.
Бритт побелела. Она распахнула глаза, которые заполнились страхом и слезами, и заткнула руками уши.
– Иди наверх, – велел Зейн. – Живо к себе. И не выходи.
– Он опять ее бьет. Снова!
Вместо того чтобы бежать в свою комнату, Бритт рванула в гостиную и встала на пороге, зажимая уши руками.
– Хватит! – закричала она. – Хватит, перестаньте, хватит!
Зейн увидел на полу пятна крови – мать пыталась уползти. Свитер у нее был порван, одна из туфель слетела с ноги.
– Идите к себе! – рявкнул Грэм, хватая Элайзу за волосы. – Вас это не касается.
Бритт истошно визжала. Зейн сгреб ее в охапку, пытаясь увести.
Отец свирепо уставился на дочь. В душе у Зейна всколыхнулся новый страх, прожигая все насквозь.
Он ни о чем не думал, не знал, что собирается делать. Просто оттолкнул сестру и встал перед ней, закрывая от отца худеньким телом.
– Отойди от нее, сукин сын!
Зейн налетел на Грэма. Тот – больше от неожиданности – отшатнулся.
– Пошел на хрен!
Для Зейна такое было впервые. В свои четырнадцать он ни разу не дрался, только изредка получал тычки и подзатыльники.
Отец размашисто заработал кулаками, метя в живот, иногда по почкам.
Туда, где не остается следов.
Один из ударов пришелся по лицу, и перед глазами все взорвалось. Зейна ударили еще дважды, и он упал, от дикой боли забывая про ярость и страх. Мир стал серым, сквозь пелену вспыхнули звезды.
Чувствуя по рту горечь крови и слыша крики сестры, он потерял сознание.
Следующее, что он помнил, – как отец, закинув его на плечо, идет наверх по лестнице. В ушах звенело, но он слышал, как Бритт плачет, а мать уговаривает ее молчать.
Отец грубо кинул его на матрас так, что Зейна подбросило, и от новой боли скрутило все тело.
– Еще раз проявишь неуважение и сломанным носом не отделаешься. Ты – сопляк, понял меня? Ты пустое место. Все, что у тебя есть – включая возможность дышать, – появилось благодаря мне.
Отец, нависая над ним, говорил спокойно и невыразительно. Зейн видел наверху двоящийся силуэт, но не мог даже кивнуть. Его трясло, зубы стучали от страха.
– Не выйдешь из комнаты, пока я не позволю. Общаться с посторонними я запрещаю. Я запрещаю рассказывать о личных делах нашей семьи, иначе сегодняшнее наказание покажется легкой разминкой. Вдобавок тебе никто не поверит. Ты пустое место. Я в этом городе царь и бог. Я могу убить тебя во сне, и мне ничего не скажут. Помни об этом, когда в следующий раз решишь показать характер.
Отец вышел, закрыв за собой дверь.
Зейн снова потерял сознание. Плавать в забытье было легче, чем терпеть боль и вспоминать отцовские слова, ранившие едва ли не сильнее кулаков.
Когда он очнулся, в комнате заметно стемнело. Еще не вечер, но почти.
Нос совсем не дышал. Тело ломило, как при сильной простуде. Зейна трясло, ужасно кружилась голова, от боли пульсировало в глазах. В животе невыносимо саднило.
Он хотел сесть, однако комната заплясала вокруг, и Зейн испугался, что его стошнит.
Дверь хлопнула, и он съежился, готовый умолять, плакать, стоять на коленях, лишь бы его не били.
Вошла мать, щелкнула выключателем. От света больно резануло глаза, пришлось зажмуриться.
– Отец велел умыться, а потом приложить к лицу пакет со льдом.
Она говорила спокойно и равнодушно, ее слова резали по свежим ранам.
– Мама…
– Отец велел не вставать. Только в туалет. Как видишь, он забрал компьютер, игровую приставку и телевизор – все свои подарки. Тебе запрещено общаться с кем-то, кроме него или меня. Все рождественские праздники проведешь здесь один.
– Но…
– У тебя грипп.
Зейн искал у нее на лице хоть малейшую жалость или сочувствие.
– Я хотел помочь тебе. Испугался, что он ударит Бритт. Я думал…
– Я не просила твоей помощи и не нуждаюсь в ней. – Голос был до того отрывистым и холодным, что Зейна бросило в дрожь. – Это наши с отцом дела, не надо в них лезть. У тебя два дня на то, чтобы обдумать свое поведение.
Она повернулась к выходу.
– Делай, что тебе говорят.
Когда мать вышла, Зейн заставил себя подняться. Голова кружилась так сильно, что пришлось закрыть глаза и дышать через раз. На трясущихся ногах он доплелся до ванной, где его вырвало, и он опять чуть не потерял сознание.
Кое-как выпрямившись, он взглянул на себя в зеркало над раковиной.
Отражение было незнакомым. Рот распух, нижняя губа вздулась. Нос – как красный шарик. Оба глаза черные, один заплыл и почти не открывался. По всему лицу – подтеки засохшей крови.
Зейн поднял руку, дотронулся до кончика носа и охнул от боли. Лезть в душ было страшно – голова до сих пор кружилась, – поэтому полотенцем он кое-как оттер кровь,
