Школа нашей любви - Людмила Толмачева

В глаза ударил солнечный луч. Щурясь от ослепительного света октябрьского солнца, Лида выглянула в окно. Там разгорался чудесный день. От вчерашнего уныния не осталось и следа. Асфальт просох, на домах и деревьях играли веселые зайчики, тонкая лазурь неба как будто и не знала нашествия серых туч – победоносно сияла первозданной чистотой, маня в свои высоты последние стаи птиц.

Первыми в комнату вошли две девочки, поздоровались, зашушукались о чем-то своем. За ними шумно и напоказ бесшабашно ввалилась стайка мальчишек.

– Здрасте, Лидия Петровна! – за всех поздоровался бойкий паренек, тряхнув белобрысой головой.

– Здравствуйте, – улыбнулась Лида. – Рада вас видеть.

Вскоре за всеми столами сидели дети, и началось занятие.

– Сегодня у нас новая тема, – обведя группу двенадцатилетних дизайнеров внимательным взглядом, начала Лида. – Она называется: «Моя комната». Перед вами рабочий материал и необходимый инструмент. С помощью этих средств вы должны изобразить интерьер комнаты, в которой живете. Сначала нарисуйте комнату на бумаге, тогда легче будет воспроизвести интерьер в пластилине. Всем понятно задание? Да, Рита! О чем ты хотела спросить?

Одна из девочек, что пришли первыми, звонко затараторила:

– А мы вместе с сестрой живем в комнате. Это тоже считается?

– Ну, конечно считается. У вас, наверное, есть своя кровать, свое место за столом. Ведь так?

– Да. У нас даже два стола, – похвастала девочка. – И два кукольных дома.

– Ха! Ты чо, Кошкина, еще в куклы играешь? – насмешливо пробасил белобрысый мальчик, оторвавшись от листа бумаги, на котором рисовал зеленым фломастером.

– А вот и играю! Тебе-то что? – обиделась Рита и показала белобрысому язык.

– Эдик! – перешла на строгий тон Лида. – Не отвлекайся, а то не успеешь закончить работу.

– Ничего, успею, – проводя горизонтальную линию красным фломастером, ответил Эдик. – А можно я комнату будущего изображу?

– Нет. Комната будущего – это следующая тема.

– Ладно.

Эдик скорчил недовольную рожицу и громко зашептал своему другу, Андрею Таранову:

– На фига мне моя комната! Чо я в ней не видел? Тоже мне, интерьер! Лучше бы комнату в космической станции задали…

– Гурин! – сурово сдвинув брови, окликнула болтуна Лида. – Или ты работаешь, или я отправлю тебя домой.

– А чего? Я ничего, – округлил глаза нарушитель порядка. – Я уже почти нарисовал, сейчас лепить буду.

– Это было последнее замечание. Ты понял? – не сдавалась Лида.

– Угу, – кивнул Эдик, меняя красный фломастер на фиолетовый.

Лида покинула свое место, чтобы понаблюдать за тем, как движется работа. Возле стола Риты она задержалась.

– Рит, тебе не кажется, что кровати чересчур большие? Ведь в интерьере очень важно соблюдать пропорции…

– Ой, правда, – расстроилась Рита. – А я, главное, не пойму, почему один стол вошел, а второй никак не влазит.

– Ничего страшного, – успокоила ее Лида. – Можно уменьшить. Комната у тебя какой длины?

– Не знаю. Наверное, пять метров.

– Так. А кровать обычно двухметровая. Значит, она короче стены во сколько раз?

– В два с половиной раза, – ответил за Риту неугомонный Эдик. – Тоже мне, Маша и три медведя. Наворотила гигантских кроватей. Кто спал на моей кровати и сломал ее?

Все ребята дружно рассмеялись, даже Рита не выдержала, прыснула в кулачок.

– Лидия Петровна! А мне пластилина не хватает, – плаксивым тоном сообщила черноволосая худенькая девочка в розовом свитере. – У меня шкаф маленький получается.

– Возьми на стеллаже, Ева, – подсказала Лида.

– Еще одна гигантоманка, – фыркнул Эдик и покосился на Андрея.

Тот засмеялся, наклонившись над столом, да видно не рассчитал, задел свою пластилиновую конструкцию, уронил предметы.

– Блин! – вырвалось у Андрея. – Все из-за тебя, Эдька! Кончай смешить!

– Андрюша, ты не помнишь, о чем мы договаривались? – спокойно поинтересовалась Лида.

– А что я сделал? – вытянул веснушчатое лицо паренек.

– И все же. Ты понял, о чем я?

– Понял, – после паузы, тихо ответил Андрей и покраснел.

Лида подошла к нему и слегка потрепала за плечо, затем обратилась к его другу:

– Так, а у тебя, Эдик, все предметы вошли? Ну-ка, покажи, что получилось?

Мальчик не без гордости приподнял над столом доску с поделкой, чтобы всем было видно. Лида наметанным глазом сразу увидела ошибки, но ее поразил общий вид комнаты Эдика – гармоничный, уютный.

– Неплохо, – суховато похвалила она. – Но есть ошибки. Посмотри внимательно, сам ты ничего не замечаешь?

– В смысле? – по-взрослому уточнил Эдик.

– В смысле пропорций, – в тон ему ответила Лида.

– Пропорций? – наморщил лоб юный дизайнер, разглядывая свое изделие со всех сторон. – Та-ак… Посмотрим… А-а! Понял! Вы имели виду торшер, Лидия Петровна? Его высоту?

– И не только, – усмехнулась Лида. – Что-то мне не приходилось видеть на письменном столе телевизор.

– Телевизор? Да это же… этот… планшетник!

– А его размеры?

– А-а! – протянул Эдик и стукнул ладонью себе по лбу. – Семен Семеныч! Щас, исправим.

– Наворотил гигантских планшетников, – не преминула съязвить Рита. – Гоблин по имени Эдуард.

– Но-но! Потише там, кукольный домик! – весело огрызнулся Эдик.

– Ребята! – прикрикнула Лида. – Уважайте труд своих коллег, тогда с уважением отнесутся к вам. А у тебя, Катюша, как дела?

Бледнолицая девочка с тощими косичками нерешительно вертела в пальцах серый брусок, очевидно, в чем-то сомневаясь.

– Та-ак. Давай вместе подумаем, – предложила Лида, присаживаясь возле Кати. – На чем ты остановилась? Шкаф-купе? А двери у него зеркальные?

– Угу, – робко подтвердила девочка.

– Значит, какого цвета возьмем пластилин?

– Серого, – неуверенно прошептала Катюша.

– А я бы, например, использовала слоновую кость. Так будет наряднее. Согласна?

– Угу.

– Ну, вот и разобрались.

Лида направилась к своему столу и услышала за спиной девичий ехидный шепоток:

– Учись, как надо. Вся из себя – муси-пуси… Таким вечно помогают.

Не выдержав, Лида оглянулась. Две девочки, только что, очевидно, шептавшиеся, опустили ресницы. Одна из них, Ева, сидела с капризно поджатым ртом, другая, по имени Полина, сердито косилась на Катю.

«Я их за несмышленышей держу, – подумала Лида, усаживаясь за стол. – А тут все по-взрослому: и ревность, и зависть, и даже ненависть».

Через полчаса занятие закончилось. Пряча улыбку, Лида наблюдала, как дети бережно ставят на полки новые поделки, как, уходя, подолгу любуются ими, запечатлевая в памяти творения своих рук.

Еву и Полину она проводила серьезным задумчивым взглядом.

Оладьи все время подгорали, так как хозяйка, занятая далекими от стряпни мыслями, не спешила переворачивать их.

– Мам, у тебя дым коромыслом. Смотри, соседи пожарных вызовут, – заглядывая в кухню, проворчал долговязый юноша с модерновой стрижкой.

– Что соседи? – рассеянно переспросила Лида, но тут же спохватилась, начала спешно переворачивать оладьи.

– Ты хоть бы окно открыла.

– Петь, открой, пожалуйста, сам. Видишь, у меня горит.

– Да уж вижу. Хоть топор вешай.

Петя поставил створку окна на проветривание, сел за стол, взял из блюда пышный оладий, откусил сразу половину.

– Мм! Есть можно, – невнятно пробормотал он. – Я думал, хуже будет.

– Ты же сам просишь все поджаристое, – оправдывалась Лида, наливая в раскаленную сковороду новые порции теста.

– Ладно, – смилостивился сын. – Не парься. Все о, кей. А молоко есть?

– В холодильнике. Вылей в кастрюлю, согреть надо.

– Вот еще! Горячие оладьи и холодное молоко – это ж самый кайф. Контраст, понимаешь?

– А если ангину подхватишь?

– Не боись. Не подхвачу. Я теперь на балконе гантели тягаю. В одних трусах, заметь. А температура там чуть выше, чем на улице.

– Каждое утро?

– Ну, не каждое… Если опаздываю, как-то не до зарядки, сама понимаешь.

– Если нет системы, то и толк не велик.

– Ничо, будет толк. Я, пожалуй, еще в самбо запишусь.

– Самбо? А не поздно?

– В профессиональное – поздно. А я одну школку надыбал, в Сети, Реклама гласит: для всех желающих повысить самооценку и научиться элементарной самозащите.

– Реклама обнадеживает. А это не халтура?

– Не-е, я уже сгонял туда, посмотрел на занятия. Все по уму. Не фуфло какое-нить.

– Небось, дорого?

– Я уже с папиком перетер. Он профинансирует.

– Петь, ну когда ты из детства выйдешь? Папик… Это же несерьезно.

– А как мне его называть? Папа? Как-то язык не поворачивается. Батя? Тоже не очень. Димон зовет своего батей, так это нормально. Он у него офицер, клевый мужик, воевал…

– Разве обязательно нужно воевать, чтобы тебя уважал твой сын?

– Мам, а ты сама…

– Что «сама»?

– Ты уважаешь папика, ну, то есть отца?

Лида промолчала, не зная, что ответить, засуетилась со своими оладьями, скрывая замешательство.