Материнское сердце - Василий Шукшин

Начальник был несколько удивлен, хоть тоже старался не показать этого. Прочитал записку... Мать заметила, что он несколько удивлен. И подумала: "А-а". Ей стало маленько полегче.

- Проводи, Мельников.

Мать думала, что идти надо будет далеко, долго, что будут открываться железные двери - сына она увидит за решеткой, и будет с ним разговаривать снизу, поднимаясь на цыпочки... А сын ее сидел тут же, внизу, в подвале. Там, в коридоре, стриженые мужики играли в домино... Уставились на мать и на милиционера. Витьки среди них не было.

- Что, мать,- спросил один мордастый,- тоже пятнадцать суток схлопотала?

Засмеялись.

Милиционер подвел мать к камере, которых по коридору было три или четыре, открыл дверь...

Витька был один, а камера большая и нары широкие. Он лежал на нарах... Когда вошел милиционер, он не поднялся, но, увидев за ним мать, вскочил.

- Десять минут на разговоры,- предупредил длинный, И вышел.

Мать присела на нары, поспешно вытерла слезы платком,

- Гляди-ка - под землей, а сухо, тепло,- сказала она.

Витька молчал, сцепив на коленях руки. Смотрел на дверь. Он осунулся за ночь, оброс - сразу как-то, как нарочно. На него больно было смотреть. Его мелко трясло, он напрягался, чтоб мать не заметила хоть этой тряски,

- Деньги-то, видно, украли? - спросила мать.

- Украли.

- Ну и бог бы уж с имя, с деньгами, зачем было драку из-за них затевать? Не они нас наживают - мы их.

Никому бы ни при каких обстоятельствах не рассказал Витька, как его обокрали,- стыдно. Две шлюхи... Мучительно стыдно! И еще - жалко мать. Он знал, что она придет к нему, пробьется через все законы, ждал этого и страшился.

У матери в эту минуту было на душе другое: она вдруг совсем перестала понимать, что есть на свете милиция, прокурор, суд, тюрьма... Рядом сидел ее ребенок, виноватый, беспомощный... И кто же может сейчас отнять его у нее, когда она - только она, никто больше нужна ему?

- Не знаешь, сильно я его?..

- Да нет, плашмя попало... Но лежит, не поднимается.

- Экспертизу, конечно, сделали... Бюллетень возьмет...- Витька посмотрел на мать.- Лет семь заделают.

- Батюшки-святы!..- Сердце у матери упало.- Что же уж так много-то?

- Семь лет!..- Витька вскочил с нар, заходил по камере.- Все прахом! Все, вся жизнь кувырком!

Мать мудрым сердцем своим поняла, какое отчаяние гнетет душу ее ребенка...

- Тебя как вроде уж осудили! - сказала она с укором,- Сразу уж жизнь кувырком.

- А чего тут ждать? Все известно...

- Гляди-ка, все уж известно! Ты бы хоть сперва спросил: где я была, чего достигла?..

- Где была? - Витька остановился.

- У прокурора была...

- Ну? И он что?

- Да вот и спроси сперва: чего он? А то сразу - кувырком! Какие-то слабые вы... Ишо ничем ничего, а уж... мысли бог знает какие.

- А чего прокурор-то?

- А то... Пусть, говорит, пока не переживает, пусть всякие мысли выкинет из головы... Мы, дескать, сами тут сделать ничего не можем, потому что не имеем права, а ты, мол, не теряй время, а садись и езжай в краевые организации. Нам, мол, оттуда прикажут, мы волей-неволей его отпустим, Тада, говорит, нам и перед своими совестно не будет: хотели, мол, осудить, но не могли. Они уж все обдумали тут. Мне, говорит, самому его жалко... Но мы, говорит, люди маленькие. Езжай, мол, в краевые организации, там все обскажи подробно... У тебя сколь денег-то было?

- Полторы сотни.

- Батюшки-святы! Нагрели руки...

В дверь заглянул длинный милиционер:

- Кончайте.

- Счас, счас,- заторопилась мать.- Мы уж все обговорили... Счас я, значит, доеду до дому, Мишка Бычков напишет на тебя карахтеристику... Хорошую, говорит, напишу.

- Там... это... у меня в чемодане грамоты всякие лежат со службы... возьми на всякий случай...

- Какие грамоты?

- Ну, там увидишь. Может, поможет.

- Возьму. Потом схожу в контору-тоже возьму карахтеристику... С голыми руками не поеду. Может, холст-то продать уж, у меня Сергеевна хотела взять?

- Зачем?

- Да взять бы деньжонок-то с собой - может, кого задобрить придется?

- Не надо, хуже только наделаешь.

- Ну, погляжу там.

В дверь опять заглянул милиционер:

- Время.

- Пошла, пошла,- опять заторопилась мать. А когда дверь закрылась, вынула изза пазухи печенюжку и яйцо.- На-ка поешь... Да шибко-то не задумывайся - не кувырком ишо. Помогут добрые люди. Большие-то начальники - они лучше, не боятся. Эти боятся, а тем некого бояться сами себе хозяева. А дойти до них я дойду. А ты скрепись и думай про чего-нибудь - про Верку хоть... Верка-то шибко закручинилась тоже. Даве забежала, а она уж слыхала...

- Ну?

- Горюет.

У Витьки в груди не потеплело оттого, что невеста горюет. Как-то так, не потеплело.

- А ишо вот чего...- Мать зашептала: - Возьми да в уме помолись. Ничего, ты - крещеный. Со всех сторон будем заходить. А я пораньше из дому-то выеду - до поезда - да забегу свечечку Николе-угоднику поставлю, попрошу тоже его. Ничего, смилоставются. Похоронку от отца возьму...

- Ты братьям-то... это... пока уж не сообщай.

- Не буду, не буду. Только лишний раз душу растревожут. Ты, главное, не задумывайся, что все теперь кувырком. А если уж дадут, так год какой-нибудь - для отвода глаз. Не семь же лет! А кому год дают, смотришь - они через полгода выходют, Хорошо там поработают, их раньше выпускают. А может, и года не дадут. Милиционер вошел в камеру и больше уже не выходил.

- Время, время...

- Пошла.- Мать встала с нар, повернулась спиной к милиционеру, мелко перекрестила сына и одними губами прошептала:

- Спаси тебя Христос.

И вышла из камеры... И шла по коридору, и опять ничего не видела от слез. Жалко сына Витьку, ох, жалко. Когда они хворают, дети, тоже очень их жалко, но тут какая-то особая жалость - когда вот так, тут просишь людей, чтоб помогли, а они отворачиваются, в глаза не смотрят. И временами жутко становится... Но мать - действовала, Мыслями она была уже в деревне, прикидывала, кого ей надо успеть охватить до отъезда, какие бумаги взять. И та неистребимая вера, что добрые люди помогут ей, вела ее и вела, мать нигде не мешкала, не останавливалась, чтоб наплакаться вволю, тоже прийти в отчаяние,- это гибель, она знала. Она - действовала.

Часу в третьем пополудни мать выехала опять из деревни - в краевые организации. "Господи, помоги, батюшка,- твердила она в уме беспрерывно.- Не допусти сына до худых мыслей, образумь его. Он маленько заполошный - как бы не сделал чего над собой".

Поздно вечером она села в поезд и поехала.

"Ничего, добрые люди помогут".

Она верила, помогут.