Голос крови - Елена Арсеньева

– Ох, – спохватывается Марина Сергеевна, торопливо отряхивая руки и поднимаясь. – Ася, прошу вас, подметите тут… Конечно, извините, господа, прошу вас вернуться в кабинет. Анализы готовы, их необходимо запечатать в особый конверт и…

– Хватит с меня! – рявкает Олег. – Сами запечатаете! Мы кровь сдали, у сына анализ взяли – ну и довольно!

– Такой порядок, – растерянно разводит руками Марина Сергеевна. – Запечатать в особый конверт, потом расписаться на бланке, которым заклеивают конверт, потом его запечатывают «живой печатью» – то есть самой что ни на есть официальной, не штамп какой-то там брякают…

– Ну уж печать вы без нас сможете поставить? – брюзгливо перебивает Олег, по-прежнему пытаясь стереть грязь с рубашки, но у него ничего не получается, и от этого он еле владеет собой. Ася давно заметила, что мужчины, которые очень следят за собой, становятся раздражительны, как женщины, даже хуже, если что-то в их отутюженном облике вдруг нарушается. – Или она уж такая живая, что может убежать?

Наталья фыркает, поглядывая на красивого блондина с явным удовольствием. Он в ответ улыбается, по всему видно, немного успокаиваясь и отходя. А вот на Асю, которая тоже хихикнула, он даже не поглядел.

А впрочем, она уже привыкла, что на нее никто никогда не обращает внимания. Тем более если у мужчины такая жена!

– Девушки, вы давайте уж скорей, – суетится молодая женщина, быстро поворачивая голову то к Наталье, то к Марине Сергеевне. Ее волосы заплетены в косу, и эта коса мечется по ее спине, словно змейка – игривая такая, черная змейка. Косая прядь гладких до зеркального блеска волос выбилась на виске из прически и иногда свешивается на глаза; девушка резко смахивает ее, а прядка снова и снова прикрывает лицо.

Ася достает из подсобки возле гардероба швабру, но пол не подметает, а стоит, исподтишка любуясь этой черной игривой косичкой.

Она всегда ужасно хотела быть брюнеткой. Всегда, с детства! Роковой такой брюнеткой с темно-карими блестящими или черными, как ночь, мягкими глазами. Ну ладно, глаза пусть останутся светлыми, но непременно чтобы волосы – смоляной волной по плечам! Гладкой волной, без этих дурацких кудряшек! И вот однажды, когда очень уж надоело видеть в зеркале свою блеклую сероглазую физиономию, окруженную тускло-русыми, нелепо вьющимися прядями, она взяла да и купила «Garnier Color Shine», оттенок «Чернично-черный». Покрасилась сама – согласно подробной инструкции: решила сэкономить на парикмахерской. И целых полчаса пребывала в робкой надежде, что к ней вот-вот явится неземная красота. Потом, когда в ванну потек с головы некий грязевой поток, надежда стала потихоньку линять. И вот наконец Ася взглянула в зеркало, высушив волосы… и даже зажмурилась. Но отнюдь не от восхищения. Сказать, что «чернично-черный» – не ее цвет, значило ничего не сказать. Вот именно такими – бледными, остроносыми, с бесцветными глазами и с волосами цвета грязи – должны быть ужасные существа, которые называются кикиморами. Она стала совершенно неузнаваемой! Главное, нос-то почему сделался острый, птичий?! Бабушка всегда звала Асю курноской! И эти провалившиеся глаза, которые казались вообще белыми в окружении темных кругов. Ну, круги, предположим, это просто от плохо смытой краски. Надо потщательней умыться. Но волосы! Да разве можно выйти в люди с такими жуткими волосами! И кудри развились… Всю жизнь Ася пыталась бороться с кудрями, но, когда они вдруг исчезли, поняла, что ей их явно не хватает. Эти черные, тусклые, обвисшие космы… Небось даже Киса Воробьянинов выглядел гораздо симпатичней со своими зелеными волосами! Неужели и Асе придется, как бедному Кисе, побрить голову, чтобы избавиться от этой «неземной красоты»?

Пришлось Асе все же идти в парикмахерскую. Там ее, конечно, не брили, но сердобольная мастерица, невзирая на то что было уже семь часов и салон вскоре закрывался, сделала для ее несчастных волосиков истинную ванну из воды с нашатырем – и вся чернота утекла в мойку. Волосы стали слабыми, ломкими, но опять закрудрявились и обрели родной унылый русый оттенок, которому Ася все же искренне обрадовалась, как когда-то радовалась мужу, когда он, наездившись на свои бардовские фестивали (их следовало непременно называть «фесты») и вволю нагулявшись, возвращался домой – скучный, злой, ехидный, раздраженный тем, что привязан к этой невзрачной женщине, не имеющей ни голоса, ни слуха, ни вкуса, не любящей бардовские песни, костры, палатки и прочую туристскую житуху, а не к какой-нибудь развеселой фемине, которая готова сидеть у костра ночь напролет, посылая пылкие взоры хриплоголосому романтическому барду, а потом еще и перепихнется с ним под ближайшим кустом, ничего от него не требуя и ничего ему не навязывая, чтобы на другой вечер посылать пылкие взоры другому барду и валяться под кустом с другим, и все это происходит легко и необременительно, как песни по кругу вокруг костра, как сигарета, которая идет от певца к певцу, как бутылка, которую распивают на троих… Впрочем, к таким феминам совершенно невозможно быть привязанными, да и они ни к кому особо привязываться не хотят, за что и ценятся.

Ася же была другая. Она хотела ходить на любимую работу или сидеть дома и воспитывать детей, она боялась случайных связей и никогда в жизни в них не вступала, а песни под гитару, которые казались такими очаровательными в юности и из-за которых, честно говоря, она и влюбилась в Виталика, почему-то потеряли для нее всякий интерес, когда она повзрослела.

А муж не повзрослел… Он бесился, когда его называли не Виталиком или Виталькой, а Виталием, тем более – Виталием Петровичем, он кричал, что не хочет тратить жизнь на работе, не хочет таскать с собой на фестивали сопливую детвору. Ася робко возражала, мол, детвора может оставаться с ней дома, она-то на фесты все равно не ездит, но Виталик не слушал. Слова «должен» он боялся как огня. Он хотел вечно оставаться молодым… и остался. Три года назад, возвращаясь домой с очередного феста поздней ночью, он уснул за рулем своей потрепанной «Лады-Калины» – и врезался в фургон, разбившись насмерть сам и прихватив с собой жизни двух своих приятелей и одной общей фемины. Хотели они тоже вечно оставаться молодыми или предпочли бы слегка постареть, но еще пожить, – это осталось неизвестным.

Сначала Ася плакала по Виталику, но довольно скоро смирилась с этой потерей. Она все равно большую часть своей семейной жизни проводила одна и привыкла рассчитывать только на себя. Но все же часто вспоминала Виталика и горевала по нему, потому что по-прежнему хотела детей, а завести их теперь было не с кем. Случайных связей она все так же боялась, писать объявления на сайты знакомств стеснялась – так и жила одна. Вековала, как раньше писали в книгах. Куковала, как пренебрежительно выражалась Наталья Левашова, которая терпеть не могла Асю. Впрочем, об этом уже шла речь. Ну почему, спрашивается?! Да вроде нипочему, но только доброго слова от Натальи Ася в жизни не слышала.

А впрочем, нет! Повод к жгучей Натальиной неприязни, честно говоря, был. Полгода назад лаборатория получила заказ на обработку анализов крови, взятых у участников войны в честь Дня Победы. Это была благотворительная акция, которую проводила городская администрация. Кровь у стариков брали на биохимию, на сахар… И в конце дня все эти материалы были привезены в главную лабораторию «Вашего анализа» и торжественно сданы на обработку. В тот день Асе снова «повезло» замещать захворавшую Катерину. Совсем как сегодня! Весна была совершенно гнилая, болели вообще все подряд. Марина Сергеевна, которая целый день украдкой чихала, к концу рабочего дня совершенно расклеилась и уехала домой на такси. И тут Асю позвали к врачам-лаборантам. Это – особая каста во всех аналитических лабораториях. Они-то, собственно, и проводят исследование всех «биологических жидкостей» и с посетителями не общаются. Именно поэтому к ним позвали Асю – как администратора, в чьи обязанности общение с клиентурой как раз и входит. В тот день дежурила старший врач-лаборант Ирина Семеновна – дама почтенная, давно пенсионного возраста, обладающая огромным опытом. Встретила она Асю почти в состоянии нервного припадка и обрушила на нее весь свой яростный гнев, который, вообще-то говоря, надо было обрушить на тех, кто задумал акцию внешне эффектную, но по сути – бесполезную. Никто из стариков, у которых брали анализы, заранее не был предупрежден о том, что это произойдет. На квартиры к участникам войны просто приезжали… среди дня, когда все позавтракали, а многие даже успели пообедать. И результаты настолько расходились с нормами, что порой они казались смехотворными. Опытному человеку нарушение правил сбора образцов было видно, так сказать, невооруженным взглядом.

– Ася, немедленно созвонись с этими варварами, – от возмущения задыхаясь, воскликнула Ирина Семеновна. – Преданалитический этап нарушен не просто грубейшим – преступным образом! Мы на себя ответственность за эту липу взять не можем!