Ловушка Пандоры 2 (СИ) - Стас Кузнецов

колебались между добром и злом. Их не успевали принимать ни ад, ни рай, зато успевала пожирать она…

— Что опять за на хрен, такое?! — вызверился Матфей.

Варя вздрогнула. Судорожно пытаясь понять, что она сделала не так. Что, если он узнал, что она натворила? И теперь…

Нет, Матфей обращался не к ней. Он раздраженно размахивал руками перед почти узнаваемым стариком.

В воздухе загустели красные крупинки. Они так уплотнились, что даже дышать стало тяжело. Магма над головой разжижилась еще сильней и, казалось, вот-вот начнет стекать им на головы.

— Мы же идем, почему мы стоим?! — допрашивал он старика.

— Полагаю, здесь для того, чтобы ходить, нужно стоять как можно быстрее, — устало прокряхтел старик. — Ох-ох, не по летам мне такие путешествия.

Варя старалась не смотреть на этого сухонького старика — коленки начинали дрожать, и хотелось бежать, бежать, как можно дальше. Она почти вспомнила его, но от этого становилось так страшно, что она сама же и отталкивала свои воспоминания.

А Матфей с ним так говорил… Так раздраженно, так смело, так бездумно… А ведь это и не старик вовсе.

— Что?! — взвыл Матфей. — Не время сейчас для вашей ерундистики!

Песок шипел, выпуская пар. Туманное марево песчинок сгущалось, размывая все вокруг до едва уловимых контуров. Пару капель магмы упали Варе под ноги. Горло зажгло. Варя закашляла, на ее белой-белой коже проступили красные пятна.

— А что ж ты хотишь, милок, чтобы всё в миру работало, как на серединных землях?! Я здесь вот тоже не бывал. Сынок, знаешь ли, больно осерчал и в гости меня не звал.

— Как я его понимаю — я бы тоже вас никуда не звал!

— Вот оно значит как, Матюша, — хихикнул старик. — Вы с ним по темпераменту похожи с сыночком-то моим. Оба горячие, да за горячностью своей ничего вокруг не наблюдаете.

— Меня мутит от этого дерьма вокруг! — взвыл Матфей. Сверху тяжелыми каплями им под ноги стекала магма. Он беспокойно огляделся и наткнулся взглядом на Варю. — Эй, ты! Ты же нас сюда затащила?! Теперь вытаскивай!

Варя вся подобралась. Выпрямилась, сжала губы и, насколько это было возможно, смерила его надменным взглядом, давая понять, что столь грубое обращение в отношении неё неприемлемо.

— Ты оглохла?! — не понимая намека, продолжал давить Матфей.

— Вежливость вам не повредит, я все-таки девушка, — прямо заметила Варя, встретившись с ним глазами.

Глаза у него, что две расплавленные, золотые монеты, смотреть в них было больно и вместе с тем томительно. Матфей смутился, и первый потупил взгляд.

Но эта маленькая победа вовсе не порадовала Варю. Наоборот, она как нельзя остро ощутила всю свою глубинную ничтожность. Разве она имеет право требовать от него вежливости, уважения, обходительности? Она — чудовище, пожравшее собственную мать. Она, сотворившая столько горя, столько страданий, заслуживает только презрения. А он слишком добр к ней, он должен быть еще жестче. Как она посмела перечить ему в его праведном гневе?

Душа споткнулась об эту истину и полетела прямо в пекло. От этого в висках застучало, по щекам поползли слезы. Сознание затопила боль. Отдаваясь этой боли, она медленно стала оседать на песок.

— Извини… Только не ной, а? Меня просто накаляет все это… — примирительно затараторил Матфей. — Ну, вот, блин, опять… Вставай, я не хотел тебя обидеть.

— Ты просто мастер по общению с противоположным полом, — вставил из кармана свои пять копеек Сидор.

— Заткнись, — в очередной раз попросил Матфей. — Варя, ну елки палки, я не хотел тебя, то есть вас, обидеть.

Но Варя не могла подняться и ответить ему не могла. Она опять оказалась там, внутри своей боли. Опять в ней замелькали события, лица, крики о помощи. И огонь. Она поджала под себя ноги и обняв колени смотрела на этот огонь. И ничего больше не стояло между ней и огнем.

— Варенька, вы уж извините этого холопа невежественного… — через стену огня в неё проник голосок старика.

Она вздрогнула, подняла на него глаза, она знала, кто он такой. Сердце сжалось в панический комок и стало настолько боязно, что всё едино.

— Я помню вас. Это вы тогда убили меня, — прошептала она, вглядываясь в морщины старика. — Хоть и переменили лик, но вы это, я знаю.

— Я-с, Варенька, я, — не стал отпираться старик. — Выхода тогда другого не было. Обычно-с я ж не вмешиваюсь, но уж больно страшное ты в себе носила. Я пытался остановить это…

Маменька уходила постепенно, уходила мучительно. Сначала изувечила тело самобичеванием и постами, а кончила тем, что, запершись в церкви, подожгла себя заживо во имя искупления грехов.

В следующую ночь деревенские пришли за Варей. Немного их осталось, вымерли все за пару лет. Горстка испуганных селян с керосиновыми лампами, свечами, да иконами загомонили под окнами. Науськал людей пришлый старик, мол, дочка барыни — ведьма, со свету людей сживает и не успокоится, пока всех не изведет до последнего младенца.

Огнем. Огнем вспыхнуло тело. Молча толпился деревенский люд перед Варей. В голове толпы стоял старик и тыкал в неё обличающим перстом. Речи говорил и помогал разжигать дрова вокруг столба, к которому её привязали. Вздыхали люди, крестились, молитвы шептали, бабы голосили, мужики бороды пощипывали.

Ужасом дышала ночь, в костре горела она, тишина пылала рядом.

Так и не разорвал ожидаемый крик боли эту горящую ночь. Огонь медленно пожирал плоть: белую кожу, длинные, цвета вороного крыла волосы, выедал глаза, оголяя череп.

Но огонь не пожрал Хаос в ней. Плоть её, хоть и погорела, но сама извращенная суть осталась в миру, и тенью встала она над людьми.

На заре, как дым рассеялся, и солнце показало первые лучи, люди стали расходиться. У многих на душе впервые за долгие годы было спокойно и радостно.

По дороге судачили: «Все-таки нелюдем была, хоть и красива — чертовка! Вон как, даже не кричала! А мне привиделось, что у нее рога и хвост имелись! Да это ты спьяну, Васька! Да, точно были, зуб даю! Итак ужо, без зубов остался, зачем последними-то разбрасываешься! Уф, главное, что ведьма помёрла, и её проклятье потеряет силу! Заживем теперь, как встарь!».

Не ведали они, что проклятье вовсе не миновало. Не ведали, что они лишь приблизили свой конец. Ибо через неделю деревня пала окончательно. Хаос пожрал всех — от мала до велика. И пошел гулять по свету, разнося войну, голод, болезнь и смерть.

— Знаю, — согласилась со стариком Варя. Боль, что запоздала на сотню лет, сжала горло, не выпуская слова, поэтому слова приходилось комкать