Выстрелы в замке Маласпига - Эвелин Энтони

Однажды ночью он явился в ее дом на Шестьдесят седьмой улице. Было два часа ночи, и он ее разбудил. А потом, присев на кровать, рассказал ей обо всем без утайки. Это началось в последний год его обучения в Принстоне. Кто-то принес с собой «лошадку» – сначала она не поняла этого жаргонного словечка, которое в ходу у наркоманов. Наркота, героин. Он уже курил марихуану со своими ровесниками. В этом не было ничего особенно возбуждающего; и в ту ночь ему захотелось испробовать чего-нибудь покрепче... Она держала его в своих объятиях, а он, весь в слезах, дрожа, рассказывал о том, как пытается избавиться от этой страшной привычки. Не может!.. Вот этого ее родители и не могли понять. Единственного слова.

Он перепробовал все виды лечения: психиатрию, групповую терапию и прочее, прочее, совершил долгий круиз с Катариной, которая ушла с работы, чтобы поехать вместе с ним, но ничто ему не помогало. У матери случился сильный сердечный приступ, и с тех пор двери родительского дома были закрыты для него. Катарина так и не смогла простить отца за то, что тот бросил на произвол судьбы своего сына.

Семь лет она жила вместе с братом, семь лет боролась за него вместе с ним, переходя от отчаяния к надежде, от надежды – к отчаянию, видя, как близкий ей человек становится совершенно чужим. Лгун, вор, способный стянуть у нее за спиной все что угодно, отверженный, чувствующий себя спокойно лишь вместе с другими наркоманами. Если бы она не поддерживала его, он наверняка присоединился бы к армии наркоманов, которые торгуют наркотиками.

Ей пришлось совершить длительную поездку, чтобы добраться до кладбища в Новой Англии, где захоронена теперь урна с его пеплом. И вот она сидит вместе с Беном Харпером и Фрэнком Карпентером в этом придорожном кафе и обсуждает судьбу брата.

Ее направили в центр обучения, принадлежащий Бюро по борьбе с наркотиками. Центр находился в Манхэттене. Там-то ее и нашел Фрэнк Карпентер. Это была их первая встреча после похорон. Карпентер был резок и раздражителен. Он не щадил ее в то первое утро. «Если вы полагаете, что проникнуть в такую организацию, как Маласпига, дело нехитрое, лучше сразу же уматывайте отсюда и займитесь благотворительностью. Вам придется туго, мисс Декстер. Конечно, у вас есть большое преимущество: вы можете представиться своей бабушке, как ее родственница, но дальше вам придется полагаться только на себя».

Он, похоже, относился к ней так же неприязненно, как и к ее заданию.

Это был первый случай, когда он разошелся во мнении со своим шефом. Карпентер прослужил в Бюро двенадцать лет; последние четыре года он был в прямом подчинении у Бена Харпера. И до тех пор, пока тот не завербовал Катарину Декстер, у него не было повода критиковать его общую линию или конкретные решения. Карпентер был вообще против использования женщин для выполнения особо опасных заданий, а уж посылать с таким заданием женщину неподготовленную означало, по его мнению, неминуемый провал. Когда он выезжал на похороны, у него не было никаких дурных предчувствий. Он не сомневался, что у девушки, кто бы она ни была, хватит здравого смысла отказаться. Он даже напомнил Харперу о Фирелли, потому что не верил в успех всей этой затеи. Однако когда Харпер сообщил ему о согласии Катарины Декстер, он горячо запротестовал; завязавшийся спор кончился тем, что он громко хлопнул дверью и поспешно вернулся в свой кабинет.

– Это наш единственный шанс, – настаивал Харпер. – Мы знаем, что тут замешаны подонки, стоящие на самом верху общества. Мы пытались добраться до них, но у нас ничего не вышло. Они слишком продувные бестии, чтобы открыть доступ кому-нибудь в свою организацию. Эта девушка для нас – единственный шанс из миллиона.

– То же самое мы думали о Фирелли, – напомнил Карпентер. – А ведь с виду это был железный человек. Опытнейший агент; вполне подходящая биография; хорошее знание антикварного дела. И он исчез. Великолепный стрелок, дзюдоист, человек необыкновенно способный. Но исчез. И никаких, абсолютно никаких следов. Некому предъявить обвинение. Извини, Бен, ты хочешь, чтобы я подготовил эту девушку к работе в таких опасных условиях. Это чистейшее безумие, ты хорошо знаешь, что мы посылаем ее на верную смерть.

– У нас нет выбора, – ответил Харпер. – Мы должны расколоть этот орех. Я хочу, чтобы ты обучил эту девушку всему, что сам знаешь. Я уже видел, как ты превращаешь грубое сырье в отличный материал. Ты можешь это сделать, и я не приму никаких отговорок. Да, она женщина, а я знаю, ты против того, чтобы женщин привлекали к нашей работе. А тут еще человек совершенно посторонний, без всякого полицейского образования, без каких-либо служебных связей. Но ведь это дело поправимое; женщина она, во всяком случае, способная. Даю тебе месяц на ее подготовку. Отбрось свои предрассудки и натаскай ее как можно лучше. Это приказ.

Дело было не из легких. К счастью, Катарина оказалась умной и дотошной женщиной; она как будто ощущала его враждебность и прилагала все старания, чтобы превзойти его ожидания; в скором времени он вынужден был признать, что способности у нее исключительные. Великолепная память, редкая наблюдательность. Она научилась управляться с электронными жучками, научилась идентифицировать. Она не проявляла никаких признаков нервозности, столь естественных для женщин, когда они занимаются чисто мужским делом. И все это время никто ее не видел. Она не выходила из той секции зданий, где помещался центр специального обучения. Через три недели она достигла таких успехов, что Карпентер должен был отрапортовать Харперу, что подготовка будет скоро закончена.

Вечером накануне отлета Катарины в Италию Фрэнк Карпентер пригласил ее на ужин. Они пошли в небольшой ресторанчик на Восточной Сорок второй улице. Усаживаясь напротив нее, он вдруг вспомнил, что со дня своего развода ни разу не ходил с женщиной в ресторан. Последние недели обучения он смотрел на нее совершенно равнодушно, заставляя ее трудиться так же упорно, как если бы она была мужчиной. Против своей воли он с безукоризненной точностью следовал всем указаниям Харпера.

Он обучил ее всему, что только могло пригодиться ей при выполнении задания, в том числе и разумным мерам предосторожности, чтобы как-то ублажить свою совесть. Он не скрывал от нее, что задание сопряжено со смертельной опасностью. И, глядя сейчас на нее, он еще раз ощутил сильное беспокойство. У нее был очень утомленный вид, круги под глазами. Она была недурна собой, хотя и не на всякий вкус, ибо сильно отличалась от стандартных, хорошо упакованных американских красоток. Удлиненное, с четкими чертами лицо, редкое сочетание золотых волос и карих глаз. Обычное выражение – задумчиво-серьезное.