Мартин, Мартин... - Йорген Йоргенсен

Мальчишка, который произнес эти слова, резко толкнул Мартина в грудь, так что тот упал на кровать.

Ли встал:

— Так-так, — сказал он.

Мальчишка обернулся к нему:

— Что там вякает обезьяна? Может, проучить тебя надо?

И мальчишка грозно шагнул к нему. Но Ли не стал ждать, когда тот ударит его. Все произошло так быстро, что Мартин не сразу осознал, что случилось.

Ли повернулся боком к драчливому мальчишке и невероятно высоко вскинул ногу. Он двинул задиру ногой в подбородок, и тот с треском рухнул на пол.

Тут на Ли стал наскакивать другой мальчишка, но косоглазый со всего размаху стукнул его ребром ладони в лицо.

Спустя мгновение на полу уже корчились оба. Мальчишка, которого лягнул Ли, ревел, а другой сплевывал на пол кровь.

Ли широко распахнул дверь. И пальцем указал в коридор.

— Так-так, — только и проговорил он, насмешливо оглядывая своих врагов, когда они выползали из комнаты.

Ли тихо закрыл за ними дверь и снова уселся на кровать. А Мартин трясся всем телом. От страха его чуть не стошнило.

— Идиоты проклятые…

Вынув из-за пазухи кусок хлеба, Ли принялся его есть как ни в чем не бывало.

Потом он вопросительно взглянул на Мартина.

— Ты Матин? — спросил он.

— Мартин, — поправил тот.

Ли удовлетворенно кивнул.

— Мартин, — повторил он.

В тот вечер их больше не трогали. Мартин боялся выйти из комнаты — понимал, что дело приняло скверный оборот. Может, ему еще аукнется эта драка. Ли — тот только и повторяет свое «так-так»; может, он вообще по-датски не говорит.

Но оказалось, что говорит. Конечно, датским языком это не назовешь, но все же Мартин разобрал, что Тибет — где-то рядом с Китаем. Еще Ли немного знал по-немецки, но немецкий Мартин понимал не лучше, чем ту тарабарщину, какой Ли изъяснялся у себя на родине.

Ли распахнул окно и достал откуда-то крошечный окурок.

В гольфах у него были спрятаны спички и серная полоска от спичечной коробки. Все это он протянул Мартину.

— Нет, спасибо, я не курю.

Ли удивленно взглянул на него и ухмыльнулся.

— Так-так, — только и сказал он.

Чуть позже к ним снова зашла Улла. Она взглянула на них с изумлением, но ни о чем спрашивать не стала.

Улла принесла им две матерчатые сумки с учебниками, пеналами, оберточной бумагой для книг и моточками клейкой бумаги.

— Вы должны спуститься вниз в девять утра. Я провожу вас в школу.

Она взъерошила Мартину волосы и приветливо кивнула Ли.

— Смотрите вовремя ложитесь спать! Может, директор проверять вас придет.

Ли вскочил с кровати, подошел к Улле и легонько обнял ее.

Улла опять изумленно глянула на него.

Когда она вышла за дверь, Ли с ухмылкой вытащил из-под рубашки пачку сигарет и помахал ею в воздухе. Мартин сообразил, что его товарищ стащил у Уллы сигареты.

«Ну и дела!» — подумал он.

Посреди ночи Мартин сквозь сон услыхал, что Ли поднялся и стал рыться в его вещах, даже одежду и карманы обыскал. У Мартина не было сил этому помешать. Он чувствовал себя совсем разбитым, да и что мог бы он поделать? Видел же он, как Ли расправился с двумя большими мальчишками, — лучше уж лежать смирно.

На другое утро он с удивлением убедился, что все его вещи лежат на своих местах.

Глава 3

На кухне они завтракали одни. Завтрак был почти такой же, как и вчерашний ужин: бутерброды и к ним маргарин.

— Сами сделайте себе бутерброды, которые возьмете с собой в школу, — сказала Улла, как только вошла в кухню. — Скоро сюда директор придет, будет говорить с вами.

Улла чуть-чуть запнулась:

— Что, у вас там драка вчера была?

— Не мы ее начали! — ответил Мартин.

Хотя сам-то он и пальцем никого не тронул, а все равно сказал «мы».

Ли понял, о чем разговор.

— Так-так, — отозвался он.

— Что значит «так-так»? Дерутся только хулиганы. Скверно начали вы здесь свою жизнь. Стéну выбили зуб, а у Эрика голова набок клонится — так сильно вы избили его…

— Мальчишки первые к нам полезли, — сказал Мартин.

— Директор очень строг в этих делах, а уж такая зверская драка — хуже не придумаешь!

Не успела она договорить, как в кухню вошел директор. Он смерил обоих мальчиков суровым взглядом. Ли и бровью не повел, а Мартина бросило в дрожь.

— Так, стало быть, вот они, наши новые хулиганы, — начал директор.

Мартин хотел было возразить, но какой-то внутренний голос подсказал ему, что лучше промолчать, и он молча понурил голову.

— Сам я не признаю насилия, но уж если иначе нельзя, готов принять в этом деле личное участие. Может, при всей моей скромности, мне удастся преподнести господам небольшой урок благородного искусства самообороны…

Мартин подумал: «Вот черт, понять бы, что он такое несет».

От ярости у Германа затрясся двойной подбородок. Он подошел к Ли, схватил его за волосы и встряхнул.

— А уж тебя, смуглолицый приятель мой, я знаю как облупленного. Я хорошо изучил твое личное дело — чего только не числится за тобой! Уж тебя-то я определю куда следует!

Ли молча взглянул на него. Его глаза, обратившиеся в две узкие щелочки, горели ненавистью и презрением.

Не только Мартин увидел это. Увидел и директор. И выпустил мальчишку.

Герман вытер ладони о брюки, громозвучно прокашлялся и объявил:

— Вот этого трудного мальчика мы переведем на особый режим. Уж я научу его уму-разуму, чего бы мне это ни стоило.

Директор подался к выходу, но в дверях обернулся назад:

— Отведи их в школу, а после приведи назад. Я не потерплю, чтобы они по пути забегали куда-то, — сказал он Улле.

Директор резко захлопнул дверь, Улла даже ничего не успела ему ответить. Она повернулась к мальчикам — было видно, что она очень волнуется.

— Поторопитесь, — сказала она, — времени у нас в обрез.

Улла помогла мальчикам запастись бутербродами, и полчаса спустя все трое уже шагали по дороге, которая вела в школу.

Когда они пришли в школу, была как раз переменка. Во дворе стояли Стен с Эриком. Стен так и подскочил, увидав Мартина и Ли. Он сразу зашептал что-то Эрику, и тот восторженно закивал. У Мартина мороз по коже прошел: он понимал, к чему дело идет. С ними наверняка расправятся.

Он испуганно прижался к Ли. Тот спокойно подмигнул ему: так-так.

И дружески, но решительно сжал руку Мартина. Вдвоем они вошли в класс — на первый урок в своей новой школе.

Ли усадили за парту рядом с высоким рыжим веснушчатым пареньком, а Мартина — рядом с худенькой девочкой, которую звали Хáйди.

Датский язык был на первом уроке, а учебник датского Мартин знал хорошо: здесь учились по тому же учебнику, что и в копенгагенской школе. Только в этом классе, видно, уже больше прошли.

Ли притворялся, будто следит за чтением, но вряд ли он понимал все, что читали. Но может, он даже не хотел понимать…

Наконец прозвенел звонок, и ребята выбежали во — двор.

У колонки стояли Стен с Эриком. Мартин весь сжался. Что теперь будет?

Стен и Эрик двинулись к новичкам, за ними шагал высокий парень, с жевательной резинкой во рту. Высокий пристально оглядывал Мартина и Ли.

— А вот и наши малыши! — зычным голосом проговорил Стен. — Малыши позволили себе лишнее, так что придется их наказать…

Ли сразу уловил угрозу в его словах. Он слегка наклонился вперед и выставил пальцы рук, будто когти. Настороженно оглядывал он всех троих.

Было ясно: смиренно принимать удары раскосый не станет. Что-что, а сдачи дать он сумеет. Те трое тоже поняли, что голыми руками его не возьмешь и ждать от него можно всякого. Как знать, до чего тут дело дойдет! Уж этот раскосый спуску не даст никому. Трое парней нехотя попятились.

— Ничего, мы еще до вас доберемся! — прошипел Эрик.

Странным образом на этом дело и кончилось, остальные парни не тронули ни Ли, ни Мартина. И никто их не тронул — они спокойно вернулись домой из школы. Теперь у них было время, чтобы побольше разузнать о других обитателях детского дома, который директор именовал хутором.

Оказывается, на хуторе всего семеро мальчиков. («Какой же это детский дом?» — удивился Мартин.) Бóльшую часть дня занимает работа в конюшне или же на хуторе. Дел в хозяйстве невпроворот, и сколько ни старайся, начальству не угодить.

Каждый вечер, после ужина, начинался «разнос».

Все мальчики собирались в большой гостиной, сидели там и долго-долго ждали директора.

Наконец появлялся Герман. Он подходил к столу с пачкой листков в руках и начиная читать нотации своим питомцам.

Чаще всего он выговаривал им за мелкие промахи — в обычной семье никто и не подумал бы придираться из-за такого. А у Германа был особый дар изображать эти мелкие промахи как некие преступления, а речь-то шла чаще всего о мелочах: кто-то, к примеру, забыл во дворе метлу или что-нибудь в этом роде.