Бастионы Дита - Юрий Брайдер

Кое-как соорудив примитивную острогу, я попытался рыбачить самостоятельно, но тут же подвергся атаке разобиженных местных жителей. Не знаю, кем я им казался, но ни моя меховая доха, ни стальной нож, ни даже извлеченное из зажигалки бледно-фиолетовое пламя должного впечатления не произвели. Однако этих коренастых короткоруких молодцов нельзя было назвать мастерами боевых искусств, и, очень скоро убедившись, что мериться со мной силой — себе дороже, они отступили. В порядке компенсации за причиненный моральный ущерб я изъял некоторую толику их последнего улова.

Так и повелось — я брел от полыньи к полынье, иногда рыбачил сам, но чаще брал свою долю из общей добычи, всякий раз кулаками доказывая право на это. Никаких угрызений совести я, естественно, не испытывал — утоляющего голод нельзя обвинять в краже или в разбое.

Мне уже стало казаться: еще одно последнее усилие — и я вырвусь из студеных объятий Леденца. Но он был куда коварнее, чем я предполагал. В один не слишком прекрасный, но и не обещавший никаких особых сюрпризов день ледяная броня внезапно треснула во всех направлениях. От неспокойной замутившейся воды потянуло теплом. Льдины, сталкиваясь, крошились и наползали друг на друга. Меня утешало лишь поведение аборигенов, случайно оказавшихся со мной в одной компании. Они равнодушно вязали новые сети, нянчили детей и чинили одежду. Недостатка в пище тоже не ощущалось: огромные крабы сами выбирались на лед поохладиться, а играющую рыбу ничего не стоило подцепить острогой.

Довольно долго нас носило по вскрывшемуся океану, а затем случилось то, что впоследствии мне довелось наблюдать неоднократно — волны улеглись, воды вновь просветлели и стали остывать пугающе быстро. Дрейфующие льдины застряли в обильной, неизвестно откуда взявшейся шуге, и скоро неживая искристая белизна вновь объяла весь окоем.

С тех пор путь мой уподобился трудам проклятого богами хитреца и стяжателя Сизифа. Как бы далеко я ни проникал в глубь Леденца, после очередного возвращения тепла все приходилось начинать сначала. Аборигены уже узнавали меня и, добровольно наделяя рыбой, естественно, самой костлявой, живо лопотали не то ободряющие слова, не то проклятия.

В один из моментов глубочайшего отчаяния, когда я из последних сил ковылял от одной полыньи к другой, мне в небе, столь же бледном, как и сливающаяся с ним ледяная пустыня, почудилась так хорошо знакомая ярко-красная точка.

В следующую секунду окружающий мир был сметен Звуком чудовищной, апокалипсической силы, и все вокруг исказилось: светлое небо вдруг потемнело и приблизилось, в лицо пахнуло копотью и гнилью, каменные громады зданий вознеслись там, где только что поблескивал лед, отполированный ветром не хуже, чем полы во дворце Снежной Королевы.

Льдина весьма причудливой формы, на которой, кроме меня, находилось еще немало всякой замерзшей гадости, всегда отмечавшей кочевые пути полудиких рыболовов, неведомым образом оказалась впечатанной в серую кремнистую твердь порожденного технологической цивилизацией города. От того места, где я находился, до самого дальнего конца льдины было шагов полтораста, а до ближайшего — не больше тридцати. Как вскоре выяснилось, это имело весьма немаловажное значение.

Рассуждать над тем, что же именно сейчас произошло, было недосуг, но случившееся, без сомнения, не могло быть зрительной иллюзией, а тем более моим собственным бредом. Не бывает такого детально проработанного бреда! Судя по всему, я только что был насильственно перемещен в другой мир Тропы, а возможно, и за ее пределы. И мне еще повезло. Шансов оказаться в обжитом и даже благоустроенном местечке у меня имелось не больше, чем у посланной наобум стрелы угодить в жирную утку. Впрочем, первое впечатление еще ничего не значило, и мне предстояло самому оценить степень безопасности этого нового мира.

Чувствительность к моим барабанным перепонкам все еще не вернулась, зато зрение служило по-прежнему исправно. Ближайший ко мне край льдины вплотную примыкал к высокому каменному зданию весьма утилитарного вида. Эдакий многоэтажный барак безо всяких признаков украшательства — улей для самого непритязательного человеческого роя. Угол его серой стены был вскрыт сверху донизу, и я мог видеть винтовые лестницы, закопченные потолки, какие-то ржавые решетки и выходящие на противоположную сторону полукруглые окна. В самой нижней клетушке располагалось что-то вроде мясной лавки (по крайней мере так мне тогда показалось). Среди развешанных на крючьях ободранных туш — каждая побольше бараньей, но поменьше телячьей — в позе крайнего удивления застыло существо вполне человеческого вида с ножом в руках. Лезвие ножа было косо срезано почти у самой рукоятки и сейчас, судя по всему, вместе с исчезнувшей частью здания и всем остальным, что раньше находилось на месте моей льдины, тонуло в соленом океане Леденца. Дверь в лавку пропала вместе со стеной, и мясник оказался как бы в нише, из которой был только один выход — на лед. Но на лед он не хотел, а пялился на меня как агнец на волка и непосредственной опасности, даже принимая во внимание обломок ножа, явно не представлял.

На всякий случай дружески помахав ему рукой (он немедленно ответил тем же), я обернулся в другую сторону. Точно такие же серые, скупо снабженные окнами, но неповрежденные громады подковой окружали льдину. Дальний ее край соседствовал с пустырем, образовавшимся, очевидно, в результате пожара. Именно оттуда ко мне приближался неуклюжий многоколесный экипаж, за которым следовала густая цепь одинаково одетых и, несомненно, вооруженных людей. Меня всегда шокировало излишнее внимание к моей особе, тем более что быстрота, с которой явилась эта публика, и слаженность их действий свидетельствовали о наличии заранее отработанного плана. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть по сторонам. Промежутки между зданиями были уже перекрыты, а вдали маячило несколько бочкообразных машин, аналогичных первой. Мне они почему-то сразу очень не понравились.

Бежать скорее всего было уже поздно. На поверхности льдины, края которой начала заливать вода (видно, сюда перенеслась и частичка океанской бездны), я был заметен как апельсин на березе. Я не до конца понимал намерения людей, методично и споро окружавших меня, но по крайней мере потолковать с ними стоило. Если меня собираются арестовать — заранее согласен. А если хотят возвести на престол или провозгласить живым богом, решительно отказываюсь. Не по моему нынешнему профилю.

Экипаж, от которого почему-то явственно тянуло брагой, уже подкатил к границе, разделяющей серое и белое. Из-под его днища ударила длинная струя коптящего пламени, прокатившаяся через всю льдину.