Так начиналась война - Иван Баграмян

Мудрость партии и Советского правительства предотвратила эту угрозу. Заключение с Германией пакта о ненападении сорвало очередную попытку международной реакции уничтожить первое в мире социалистическое государство руками германских и японских милитаристов.

Конечно, уверенности в том, что фашистское правительство Германии надолго удержится на позициях добрососедства, не было ни у кого. Советские люди знали, с какой звериной ненавистью фашисты относятся к государству рабочих и крестьян. Однако заключенный между Советским Союзом и Германией пакт о ненападении не только сорвал замыслы международной реакции, но и давал нашему народу драгоценный выигрыш во времени, которое было так необходимо для укрепления оборонной мощи страны.

Помнится, в преподавательских кругах и среди слушателей Академии Генерального штаба все чаще разгорались споры о перспективах военных действий в Европе. Многие прямо говорили о возможности поворота гитлеровских полчищ после разгрома Франции на Восток, против нашей Родины.

Вполне обоснованное неверие в миролюбие гитлеровского руководства Германии проскальзывало во всех разговорах. Спрашивает тебя товарищ о здоровье и тут же вопрос:

— Ну как, война будет?

Эту настороженность образно выразил Николай Тихонов в одном из своих стихотворений:

Уходит лондонец в свое бомбоубежище,Плед по асфальту мокрый волоча,В его кармане — холодок ключаОт комнат, ставших мусором колючим.Мы свой урок еще на картах учим,Но снится нам экзамен по ночам…

Да, мы понимали, что обезумевший от жажды мирового господства фашизм, сбрасывающий сегодня бомбы на мирные города Англии, сможет завтра с еще большим ожесточением обрушить их на наши головы.

Можно ли быть спокойным, когда по соседству с тобой льется кровь мирных жителей, когда их жилища превращаются в руины? Советские люди с тревогой следили за событиями на Западе. Ставшие крылатыми слова: «Фашизм — это война» — напоминали народу об опасности. Быть постоянно настороже побуждало нас и то, что с лета 1940 года мы на большей части западной границы, по существу, стали непосредственными соседями с гитлеровской Германией, а это было весьма опасное соседство.

Тревожные мысли не покидали меня. И именно поэтому хотелось поскорее снова вернуться в войска. Я рад был бы оказаться в любом западном военном округе, но больше всего тянуло в Киевский, из которого ушел на учебу. Я понимал, что в этой неспокойной обстановке армии особенно нужны командиры, получившие необходимую оперативную подготовку в Академии Генерального штаба.

Пока ждал ответа из Киева, в академической поликлинике мне предложили путевку в Кисловодск. Занятий не было, поэтому я с удовольствием согласился, считая, что укрепить здоровье никогда не мешает, и через три дня уже наслаждался чудесной природой Северного Кавказа.

Среди отдыхающих нашлось много знакомых. Люди военные, мы и на досуге не могли избавиться от разговоров об армейской службе, об обстановке в Европе.

Товарищи с удовлетворением отзывались о кипучей деятельности нового Наркома обороны Семена Константиновича Тимошенко, о его стремлении поднять боевую готовность войск, еще более укрепить дисциплину. Генерал-майор Михаил Иванович Потапов, приехавший из Киевского военного округа, с увлечением рассказывал о начавшемся формировании механизированных корпусов, о предстоящей замене устаревшего танкового парка новыми замечательными машинами.

Дни отпуска промелькнули быстро. Однако и во время отдыха меня не покидала мысль: что ответит мне Жуков? Когда уже потерял надежду, поступила телеграмма. Генерал армии Жуков сообщал, что по его ходатайству нарком назначил меня в войска Киевского Особого военного округа. Мне предписывалось немедленно выехать в Киев.

В Москве, в Управлении по начсоставу, я ознакомился с приказом наркома о назначении меня начальником оперативного отдела штаба 12-й армии и последней аттестацией, которую дало на меня командование академии.

Случается иногда по пословице: мягко стелет, да жестко спать. О нашем начальнике кафедры генерал-лейтенанте Василии Константиновиче Мордвинове так не скажешь. «Стлал» он жестко: не прощал ни малейшего упущения в работе, безжалостно критиковал нас, молодых преподавателей. Так что на добрый отзыв я и не рассчитывал. Но начал читать собственноручно написанную им аттестацию — и глазам своим не поверил. Столько хвалебных слов, что я невольно усомнился: обо мне ли это? Заканчивалась аттестация выводом: «Должности вполне соответствует и заслуживает присвоения звания „генерал-майор“.

И все эти добрые слова высказаны человеком, которого мы всегда считали самым скупым на похвалу!

Получив командировочное предписание и подобрав необходимые материалы, я сентябрьским вечером простился с семьей, которая впервые за всю мою долгую армейскую службу не следовала за мной. Сын и дочь начали учебный год, да и назначение состоялось так неожиданно, что о совместном отъезде не могло быть и речи.

ЗАДАНИЕ КОМАНДУЮЩЕГО

На следующий день я уже был в Киеве на улице Чкалова, где размещался штаб округа.

Принял меня молодой командир, в петлицах гимнастерки которого поблескивали по три красных прямоугольника.

— Старший батальонный комиссар Сергеев, — представился он, подчеркивая слово «старший».

Начальнику отдела кадров было тогда не более тридцати пяти лет, а выглядел еще моложе. Но он уже обрел снисходительный тон и важность, свойственную некоторым старым кадровикам.

— Мне командующий уже говорил о вас. Пока оформляйтесь, а завтра в одиннадцать позвоните мне. Я сообщу, когда командующий сможет вас принять.

Попрощавшись с Сергеевым, я поехал в гостиницу. Вечером долго бродил по городу. В Киеве я не впервые. Но каждый раз восхищался им, его прекрасными зданиями, обрамленными зеленью, его улицами, которые живописными террасами спускаются с холма к самому Днепру, широкому, привольному и всегда затянутому легкой серебристой дымкой. Шеллинг утверждает, что архитектура — это застывшая музыка. Когда любуешься многоликой архитектурой Киева, вобравшей в себя вдохновение зодчих на протяжении многих веков, изумляешься целостности этого города. Седая древность неразрывно переплетается, гармонирует с новью. И, несмотря на смешение самых разных архитектурных стилей, город сумел сохранить свой национальный колорит. Идешь по его улицам и невольно думаешь: вот-вот оживет мертвый камень — и ты услышишь хватающую за сердце украинскую песню.