Плакучее дерево - Назим Ракха

— Так какой расклад? — спросил Гефке.

— Простите, сэр?

— Ставлю сотню долларов на то, что, как только вы скажете этому парню Роббину, что его время настало, он со всех ног помчится к телефону жаловаться своему адвокату. Ни за что не поверю, что он станет сидеть сложа лапки и ждать, когда мы пустим его в расход. Это противоречит человеческой натуре.

— Я бы не стал зарекаться, — ответил Мейсон. — Его действия трудно предугадать, такой уж это парень.

— Да, да, посмотрим. Будьте осторожны. Пусть с вами будет кто-нибудь из надзирателей, а лучше даже двое, когда вы все ему скажете. Как бы чего не вышло.

Мейсон задумался над словами шефа. Характеристика Роббина была безупречной. Никаких нареканий. Чище чистого. Действительно, он ни с кем не конфликтовал, много читал и рисовал. Ему даже разрешили учиться.

— Я не думаю, что возникнут проблемы. Тут дело в другом. Когда я сообщу об этом Роббину, со мной будет Уотерс. Вы его знаете, начальник охраны. Но он сейчас охотится в горах вместе с сыном. Его не будет всю неделю.

— Поступайте как знаете. Можете выбрать кого захотите.

— А вы?

Гефке рассмеялся:

— Вряд ли, дружище. Как я уже сказал, это ваш подопечный. Я займусь политическими делами, вы берете на себя процедуру. Вам все ясно?

— Да, сэр, — ответил Мейсон. — Мне все ясно.

Глава 4. Октябрь 1983 года

Веки над бледно-голубыми глазами пастора Сэмюэля Уайта сильно опухли и были ярко-красными, как свежее мясо. Пастор пребывал в задумчивости — локти на столе, руки скрещены, средний палец постукивает по столешнице. Ирен высморкалась и вытерла нос смятым носовым платком. Да как же ей было не расстроиться? Они же переезжают. Этим утром Нэт звонил из Орегона. Он принял предложение о работе и даже подписал бумаги на дом в каком-то городке под названием Блейн.

— Прекрасный дом, — сообщил он. — Отличная местность. Замечательный городок, красивый и маленький. Очень похож на Карлтон.

Но Ирен не стремилась жить в Блейне. Не желала даже слышать это название. Переезд не имел никакого смысла, абсолютно никакого. Но что ей оставалось делать?

— Что? Скажите мне, что я должна сделать, чтобы этого не допустить? — спросила она пастора.

— Послушайте, Ирен. — Пастор Уайт сложил руки и прислонился к столу, вернее, к огромной деревянной платформе, заваленной церковными брошюрками, сборниками церковных гимнов и стопками писем. — Не будет ничего доброго для вас, если вы станете так переживать.

Ирен нахмурилась. Ее сестра Кэрол заявила ей то же самое.

— Вы поедете туда, где есть работа, — сказала Кэрол, абсолютно игнорируя тот факт, что у Нэта уже есть работа, дом без ипотеки, церковь, друзья и семья. Ирен устала вечно повторять одно и то же.

Пастор Уайт посмотрел поверх очков и посоветовал своей прихожанке успокоиться и принять решение мужа. Это ее долг как жены — поддерживать супруга в его начинаниях.

— Это ваш долг, — повторил он и выпрямился.

— Но мои дети…

— С Блисс и Шэпом все будет в порядке. Помните, вы бы не столкнулись с этим вызовом судьбы, не думай Господь, что ваша семья готова принять его. Я имею в виду вот что — кто знает, что ждет вас там? Вы должны доверять мужу, вот и все. — С этими словами пастор опустил голову и начал молиться за эту женщину и ее семью. Ирен же стояла в этой старой деревянной церкви, вместилище тысяч воспоминаний, чувствуя, как ее воля постепенно начинает слабеть и подчиняться мужу и его желаниям.

Как будто так было всегда.

На следующий день Нэт вернулся из Орегона с пачкой открыток и закладной на дом под номером 111 на Индиан-Ридж-Лейн. Жене он описал Блейн как милый сельский городок, а свою работу назвал «интересной и более ответственной. Короче, то, что надо». Судя по открыткам, место действительно было красивым — в окружении гор, покрытых снежными шапками и густо поросших лесом, среди которого журчали речки с хрустально-чистой водой.

— Это действительно нечто, — сообщил Нэт своей семье. — Мы научимся кататься на лыжах, будем подниматься в горы. Рядом океан. Все лето там проводят родео. Черт возьми, самое крупное родео всего Орегона. Орегона, а не нашего Илли-ной-за, как его называют туристы.

Тут он прав, Ирен ни разу не встречала в Карлтоне туристов. Юг Иллинойса представлял собой типичное шахтерское захолустье: озера, болота, скалы и городки, названные в честь угледобывающих компаний и месторождений угля, который местное население извлекало из земных недр. Зимой здесь холодно, летом полно насекомых и змей. Сюда совершенно не тянет людей из других мест. Туристы не стремятся сюда так, как стремятся, допустим, в Озрак в Арканзасе или Нэшвилл в Теннесси. На улицах Карлтона нет магазинчиков, торгующих футболками и сладкой помадкой. Здесь вы не увидите фигурок деревянных индейцев, выставленных перед входом в лавку или фасадом бревенчатых хижин возле озер. Ее родной Карлтон был крошечным городком с еще меньшими амбициями, но именно за это Ирен и любила его. Он дарил ей ощущение спокойной, безопасной жизни. Неудивительно, что ей казалось: уехать из него — значит совершить непоправимую ошибку.

Однако они все-таки уехали. 19 октября 1983 года они заколотили досками свой старый дом, попрощались с друзьями и родственниками и под аккомпанемент осеннего дождя уехали в Орегон.

Через четыре дня они прибыли в орегонский городок Блейн с населением пять тысяч человек, который когда-то явно знавал лучшие времена, а теперь медленно, но верно приходил в упадок. Нэт ехал во взятом напрокат грузовике вместе с одиннадцатилетней Блисс, которую посадил к себе в кабину. Ирен с Шэпом следовали за ними в их семейном «шевроле»-пикапе. Ее тринадцатилетний сын спал, положив голову ей на колени. Они всю дорогу ехали вместе, а все потому, что Шэп отказался ехать в одной машине с отцом. Впрочем, Ирен не имела права винить его.

Незадолго от отъезда Нэт допустил по отношению к сыну бестактность.

— Грузовик полон, — заявил он, захлопнув дверь машины. — Пианино оставляем. Для него нет места.

— Нет! — крикнул Шэп.

— Что ты хочешь этим сказать — нет места? — удивилась Ирен, открывая дверь грузовика. — Там обязательно должно быть место.

Но места для пианино там действительно не было.

Она предложила вытащить и оставить диван, обеденный стол, кровать, да все, что угодно. Нэт категорически отказался:

— Я не собираюсь ничего вытаскивать из грузовика только для того, чтобы засунуть в него старое пианино, которое наверняка займет полгостиной в нашем новом доме.

Через несколько часов Ирен обнаружила Шэпа скорчившимся в комок в дальнем углу спальни.

— Извини, — сказала Ирен и, зябко кутаясь в кардиган, опустилась на колени рядом с сыном. — Знаешь, пианино плохо перенесет переезд. Там другая высота над уровнем моря, более холодно и сыро, да и дожди идут чаще… — Она вздохнула и огляделась по сторонам. Это спальня, в которой она выросла. Одно окно выходило на восток, на дорогу, перед другим росла яблоня, которую отец посадил, когда она была еще ребенком. Сейчас дерево почти полностью закрывало окно, и несколько яблок, оставшихся на ветвях, были похожи на елочные украшения, с той разницей, что они украшали собой небо, на котором повисли темные, как олово, облака. При взгляде на них она едва не расплакалась. — Мы купим там новое пианино, сынок. Я тебе обещаю.

Шэп уткнулся головой в колени, и пряди его золотистых волос упали ему на лицо.

— Он не любит, что я на нем играю.

— Успокойся, Шэп!

Ее сын начал играть на пианино, когда ему исполнилось два года. Он забирался на деревянную скамеечку и тыкал пальчиком в клавиши, но не ударял, как это делает большинство малышей, а именно слегка касался их, воспроизводя каждый раз одну и ту же ноту. Это продолжалось несколько недель подряд, он регулярно воспроизводил одну ноту за другой. Шэп все так же сидел за пианино, уставившись на пожелтевшие белые клавиши, как будто мог видеть звуки. Затем, как будто из ниоткуда, он начал сводить ноты воедино, составляя из них песенки — «У Мэри был ягненок» и «Колеса автобуса», простенькие мелодии, которые можно исполнить одной рукой, и что-то напевал себе под нос. Ирен начала петь с сыном более сложные мелодии, затем стала покупать пластинки — желала убедиться, что Шэп может воспроизводить и другие песни. Прежде чем она поняла это, он уже по слуху играл «Радость человеческого желания», «К Элизе» и «Аве Мария». В четыре года он брал уроки у церковного органиста, а когда ему исполнилось семь, Ирен достала для него с чердака старую отцовскую трубу. После этого она окончательно убедилась в том, что ей больше не нужны подтверждения существования Господа Бога. Ибо каждый день слышала, как ее сын при помощи трубы возвещает о том, что в этом мире имеется много такого, что раньше ей было неведомо.