Пушкин. Русский журнал о книгах №01/2008 - Русский Журнал

Сюжет другой книги и вовсе возводит нечтение в доблесть. Дэвид Лодж в своем «Академическом обмене» («Changing Places») рассказывает об игре под названием «уничижение». Роман Лоджа, кажется, положено прочитать уже всем, но если кто-то этого еще не сделал (а это совсем, совсем не стыдно), расскажу. Суть игры заключается в том, что в компании каждый по очереди называет очень известное произведение, которое он, однако, не читал. Сколько других членов компании его читали, столько очков и получает называющий. Таким образом, выигрывает тот, кто не читал что-то оголтело популярное и всеми заведомо читанное. В лице доцента английской литературы Рингбаума нашла коса на камень: он и панически боится выказать свою неосведомленность, и обожает выигрывать. Именно в «уничижении» эти два императива сплетаются в суровый double bind. На очередной вечеринке с коллегами, когда доходит его очередь, он называет… «Гамлета». Компания, конечно, дружно ему не верит. Ну, это как если бы профессор русской литературы заявил, что не читал «Ревизора»: дело-то происходит на филфаке английского университета. Рингбаум принимается уверять, что видел фильмы и спектакли, но текста не читал, – ничего не помогает, ему не верят. Он обижается, хлопает дверью. Инцедент тем не исперчивается, потому что три дня спустя факультетская комиссия отказывается продвинуть его по служебной лестнице и тарифной ставке: никто не решается произвести в профессора английской литературы человека, не читавшего «Гамлета».

Согласно тонкому анализу Байара, трансгрессия Рингбаума состоит вовсе не в том, что он не читал какого-то произведения, пусть даже и Шекспира. Он нарушил конвенцию, состоящую в сохранении двусмысленности. Никто не требует, чтобы ты прочитал и помнил всё, но не нужно опускаться до дихотомии «читал – не читал», лишая себя и, главное, других всякого «допуска», всякого пространства для маневра. Иначе универсум игры и разговора (которым является мир культуры) превращается в мир истины-лжи, а значит надзора и контроля. Школьный учитель литературы, конечно, должен проверять, действительно ли читал ученик изучаемое произведение, но было бы абсурдно в нашей взрослой жизни примысливать тень Большого Другого, который читал и помнит всё, и который постоянно нас экзаменует. Жить в присутствии такого тиранического абсолютного читателя с розгами означает, среди прочего, считать книги некими замкнутыми и окаменевшими конструкциями, не зависимыми от постоянно меняющегося положения в универсальной и коллективных библиотеках, во «внутренних библиотеках» своих читателей, наконец, от речевых реакций в ходе обсуждений этих книг. Именно в разговоре о книгах и по их поводу возникает то, что Байар называет книгами-фантомами – эти эфемерные силуэты, порхающие, как тени на пересечении высказываний, книг-экранов и наших внутренних книг. Как правило, мы говорим о книгах не ради них самих, а в конкретных обстоятельствах разговора и в целях, ими диктуемых. И книги-фантомы неизбежно воздействуют на «сами» книги, собирают их по-другому.

Став объектом рецензии, книга временно уступает бытие также своего рода фантому, только менее эфемерному, так как, в отличие от простого трепа, закрепленному полиграфией. Разница между книгой опубликованной и книгой рецензируемой может быть гигантской: «критический текст относится к самой книге не более, чем флоберовский роман – к реальности». Все тот же Уайльд считал литературную критику единственно приемлемой формой… автобиографии. Все равно, говоря о книге, говоришь о себе, и никто по сути другого от тебя и не ожидает.

Поэтому, заключает Пьер Байар, «если на то хватает смелости, нет никакого резона скрывать, что не читал той или иной книги, и ни к чему при этом воздерживаться от высказывания мнения по ее поводу». Если наилучший способ говорить о себе – это говорить о книгах, то, вероятно, и наилучший способ говорить о книгах – это говорить о себе. Разговор же о нечитанных книгах открывает уникальную перспективу: «Помимо возможностей познания самого себя, говорение о нечитанных книгах помещает нас в самое сердце творческого процесса, даруя субъекту этого говорения сакраментальное мгновение отделения от самого себя и от книг, когда читатель, освобождаясь, наконец, от речи других, обретает в самом себе силы на то, чтобы изобрести собственный текст и самому стать писателем». По сути, Байар выступает против однозначности и нерушимости альтернативы «(активное) творчество – (пассивное) потребление». Свою задачу педагога он видит в том, чтобы показать студентам, что книга заново придумывается при каждом чтении. «[Филологическое] образование не справляется с десакрализующей ролью (которая, однако, на него возложена), и поэтому наши студенты не позволяют себе придумывать книг. Будучи парализованы преклонением перед текстом и запретом что-либо в нем менять, принужденные заучивать его наизусть или знать, что он „содержит”, большинство студентов утрачивают внутреннюю способность к отвлечению и запрещают себе обращение к собственному воображению…». Мир творчества закрывается перед ними как раз в тот момент, когда им кажется, что они «знают литературу».

Будем надеяться, что бодрящую книгу Пьера Байара скоро смогут прочесть и русские читатели.

Только не нужно ждать этого момента, чтобы начать говорить о ней!

КРОХИ

Свежий доклад американского Национального Художественного Фонда (National Endowment for the Arts) нелицеприятен: 53% американцев не прочитали в прошлом году ни одной книги. Что само по себе и не ново. Ново другое: причина того, что американцы – не читатели, кроется, оказывается, в том, что они писатели. В 2007 году в США было опубликовано (или дистрибюировано) 400000 книг (против 300000 в 2006). Отмечается рост по экспоненте книг-по-требованию (print-on-demand, например, на BookSurge) и индивидуальных репринтов уже раскупленных изданий. Основанная в 1999 году компания самопубликации iUniverse печатает 500 названий в месяц, с ежегодным приростом в 30%. Множатся мастерские, ателье и мастер-классы по «творческому письму», не считая блогов, которых рождается в мире, если верить одному специализированному исследованию, 175000 ежедневно. В Штатах лозунгу «пиши и самореализуйся» следуют в той или иной форме примерно 15 млн граждан. Грядущему – и пока гипотетическому – «поколению читателей» будет что полистать на досуге.

Я не только не умерла, но даже никогда не была блядью, спавшей со всеми подряд. Следовательно, мой сын – брехло. Вот так, вкратце, можно резюмировать разногласия г-жи Люси Секальди со своим сыном, Мишелем Уэльбеком, сформулированные в ее последней книге Невинная [L'innocente, Scali 2008]. Мишель порвал с матерью из-за разных взглядов на 1-й конфликт в Персидском заливе. Но у разрыва была и прелюдия: мать очень рано передала свое чадо на воспитание своей свекрови, чью девичью фамилию, Уэльбек, Мишель в знак благодарности сделает своей. У Люси впереди было покорение горных вершин, экзотических стран и мужских сердец. Тут не до детей. Пятьдесят лет спустя мама настроена почти примирительно: «С моим сынком я заговорю в тот день, когда он выйдет на площадь [Сенная сгодится? – примечание Пушкина] со своими Элементарными частицами в руках и скажет: „Я врун, самозванец и паразит. Я ничего в жизни не совершил, кроме зла окружающим. И я прошу прощения». Надолго миролюбия у мадам Секальди не хватило: «Мой сын? Да е… ись он как и с кем хочет! Пусть даже книжку новую напишет, мне абсолютно наплевать. Но если он опять меня туда сунет, я ему точно все зубы выбью. Ни Фламмарион, ни Файар [издатели М. Уэльбека] меня не остановят».

По случаю 100-летия со дня рождения Симоны де Бовуар авторы документального фильма «Я хочу от жизни всего – Свобода, согласно Симоне де Бовуар», Паскаль Фотрие и Пьер Сеген, пригласили видных французских интеллектуалов высказаться о роли, которую сыграла в их жизни ее книга «Второй пол». Опубликованная в 1949 г., она произвела эффект бомбы, отчасти замедленного действия. Через личные признания возникает панорама феминистской революции, произошедшей за истекшие полвека с лишним. Фраза «Женщиной не рождаются, ею становятся» изменила жизнь целому поколению женщин. Доступ к труду, политике и контрацептивам были бы невозможны без этой эпохальной книги. «Мои претензии к Симоне де Бовуар состоят в том, что (…) мне не дали возможности прочитать ее вовремя», – писала в блестящей рецензии Мария Арбатова десять лет назад, еще в том «Пушкине», по поводу выхода «Второго пола» по-русски (пер. А. Сабашниковой, И. Малаховой и Е. Орловой, вступ. статья С. Айвазовой, коммент. М. Аристовой. М.: Прогресс; СПб.: Алетейя, 1997).

Дирекция Google сообщила, что автономный европейский филиал под названием GooglePrintBook. Inc, создаваемый совершенно случайно в Майнце, на родине Гутенберга, полностью возьмет на себя печатную продукцию фирмы (примерно полсотни названий в год).