Прекрасная авантюристка - Барбара Картленд

Сейчас на календаре 1802 год – значит, в то лето, когда они жили в Линче, ему, вероятно, было лет семнадцать, думала Друзилла, ей же только-только исполнилось десять.

В Линче он томился от скуки, так как из-за болезни его матери нельзя было устраивать вечеринки в их огромном особняке. Поэтому появление маленькой девочки, обожавшей его и следовавшей за ним по пятам, готовой быть у него на побегушках и, как он называл это, трудиться на пользу старшего товарища, очень обрадовало его.

Он постоянно поддразнивал ее, вспоминала Друзилла, потому что она была рыжей. «Пошли, Морковка», «Ты где, Рыжик?» – только так он и обращался к ней.

И ей это нравилось, она была счастлива, что ей дозволено следовать за ним по лесу во время охоты на голубей, она была горда, когда он разрешал ей нести его добычу.

Однажды он повез ее кататься по озеру и случайно перевернул лодку. Когда они выбрались на берег, Друзилла походила на мокрую курицу. В таком виде она и заявилась домой.

Прячась от садовника, они таскали лучшие персики из оранжереи, а потом, сидя на солнышке, ели их, и сознание, что они добыли их преступным способом, делало персики особенно вкусными.

Она на спор с ним прошла по высокой кирпичной стене. Ей было ужасно страшно, но она никак не показала ему, что боится упасть и сломать шею. Она скакала за ним верхом, наравне с ним брала такие препятствия, к которым и близко бы не подошла, если бы не опасалась, что он назовет ее трусихой.

Поэтому, когда ее отец оставил свой приход в Линче, она была в полном отчаянии, что больше никогда не увидит кузена Вальдо.

А теперь, размышляла Друзилла, он стал взрослым, таким же, как все мужчины, которых она встречала после того, как осталась одна, – разодетым в пух и прах тщеславным щеголем, которого не интересует ничего, кроме погони за женщинами, и который превращает жизнь зависящих от него людей в ад.

– Я ненавижу его! – громко сказала она.

Он растревожил ее, он отнял у нее обретенное в этой классной комнате чувство покоя и безопасности – и слишком резко швырнул ее обратно в весь тот ужас, в котором она жила последние два с половиной года после смерти отца. И за это она возненавидела его еще больше.

Наверное, думала Друзилла, мир, в котором она очутилась, кажется ей таким жутким только потому, что она выросла в тихом и спокойном доме священника. Наивность и целомудрие вынуждали ее воспринимать внимание мужчин не просто как нечто неприятное, а как самое настоящее зло. Ее не раз охватывал панический ужас, и в эти минуты в голову закрадывались мысли о том, что жизнь слишком страшна, чтобы жить дальше.

Но со временем презрение к тем, кто обижал ее, стало давать ей новые силы, восстанавливало душевное равновесие и вдохновляло ее на борьбу с ними.

Однако же в замок Друзиллу привел совсем другой страх, именно он заставил ее умолять герцогиню дать ей какую-нибудь работу в доме. Как выяснилось, без рекомендаций невозможно не то что найти работу, а даже встать на учет в бюро по найму домашней прислуги, и Друзилла вынуждена была признать тот факт, что однажды ей придется отдать себя в руки кого-нибудь из тех мужчин, которые постоянно обхаживали ее и терпеливо ждали подходящего момента, чтобы заполучить ее.

– Лучше умереть, – не раз говорила она себе, пока наконец смерть не стала реальностью.

И тогда Друзилла решила поставить все на карту и отдать себя на милость герцогини. Ради этого она потратила все оставшиеся у нее деньги на билет в дилижансе, который и привез ее к воротам замка.

По счастливой случайности она оказалась там в тот момент, когда герцогиня уволила мисс Лавлейс и некому было заменить ее. Друзилла честно рассказала герцогине о причинах, заставивших ее уволиться с работы.

Герцогиня тоже была откровенна.

– Я возьму вас, если вы, мисс Морли, четко уясните себе, что я не допущу никаких ухаживаний в моем доме. Ни его светлость, ни я не потерпим этого.

– Ничего подобного не будет, ваша светлость, – твердо заверила ее Друзилла.

Но, произнося эти слова, она с отчаянием вспоминала о том, что происходило в других домах, где она работала, – о мужчинах, тихо крадущихся по ночам в классную комнату.

О мужчинах, которые прятали ключ, чтобы она не могла запереться на ночь; о похоти, отражавшейся на их лицах в тот момент, когда она попадалась им на глаза; об их руках, тянущихся к ней; об их губах, жаждущих ее губ; о хохоте, которым они встречали ее сопротивление.

«Мужчины – я их всех ненавижу! – сказала она себе. – И Вальдо всего-навсего один из них!»

Друзилла вздохнула, так как поняла, что, если она немедленно не возьмет в руки иголку, платье герцогини так и не будет готово к утру. Вышивание, да и другая работа, которую должна была бы выполнять горничная, не входили в обязанности гувернантки, но однажды ее светлость обнаружила, как искусно шьет Друзилла, и на столе в классной стали появляться дополнительные задания.

А вдруг, не раз думала Друзилла в минуты крайней безысходности, ее искусство послужит для герцогини еще одной причиной, чтобы держать ее при себе.

От долгого сидения согнувшись над вышивкой у нее разболелась спина. Появление в классной Вальдо разволновало ее, и она никак не могла унять сильное сердцебиение. Ее все не оставлял страх, что его могли видеть. Если хоть один слуга заметил, как он входит к ней или выходит от нее, герцогиня – и это не вызывало у Друзиллы ни малейшего сомнения – узнает обо всем рано утром.

Вся челядь боялась шпиона ее светлости, ее камердинера. Он читал надписи на промокательной бумаге, приставив листок к зеркалу, он шарил в мусорных корзинах, он подслушивал через замочную скважину. Очень немногое ускользало от его всевидящего ока, и обо всем, происходящем в доме, – даже о мелочах – тут же докладывалось герцогине.

При этой мысли Друзиллу передернуло. Внезапно она почувствовала, что замерзла, и, пройдя в спальню, переоделась в ночную рубашку и теплый фланелевый халат. Она распустила пучок – и золотой водопад, низвергшись на плечи и на спину, окутал ее искрящимся облаком.

Осторожно, чтобы не потревожить спящую девочку, Друзилла прошла через комнату, освещая себе путь свечой, взяла щетку для волос и вернулась в классную. Как и учила ее мама, она каждый вечер перед сном сто раз проводила щеткой по волосам, но сегодня на это у нее просто не было сил, к тому же оставалось еще много работы.

Друзилла лишь тщательно расчесала волосы, добилась, чтобы они засверкали живым блеском, а потом заплела их в косу и завязала зеленой лентой, отчего стала походить на школьницу.

Теперь можно было приступать к работе, однако беспокойство, все еще владевшее Друзиллой, мешало ей сосредоточиться. Она бросила взгляд на поднос и решила, что холодную курицу не стоит даже пробовать. Отрезав кусочек сыра и намазав хлеб маслом, она собралась было поужинать, но, почувствовав, что есть она не в состоянии, решительно переставила поднос, села за стол и стала прикидывать, сколько времени уйдет на то, чтобы вышить оставшуюся часть каймы.

Друзилла работала уже полчаса, когда внезапно услышала, что кто-то бежит по коридору. В классной царила полная тишина, поэтому громкий звук шагов сильно напугал девушку, и она подняла голову. Шаги затихли около ее комнаты, в дверь постучали.

Друзилла окаменела. И тут она услышала шепот.

– Друзилла, это я, Вальдо. Ради бога, открой.

Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что открывать не следует, и все же, почти против воли, она поднялась и подошла к двери.

– В чем дело? – спросила она.

– Впусти меня, умоляю. Прошу тебя, Друзилла!

Звучавшая в его словах настойчивость и на этот раз заставила ее отмахнуться от предостережений внутреннего голоса. Она повернула ключ. Вальдо, поспешно распахнув дверь, створкой чуть не сбил ее с ног.

– Быстро иди к столу, – скомандовал он. – Если кто-то войдет – я здесь уже целый час, и мы вспоминаем детство. Поняла?

– Что произошло? – спросила Друзилла.

– Только ты можешь мне помочь, – ответил он. – Умоляю тебя, Друзилла. Я в отчаянном положении – иначе я не просил бы тебя.

Она колебалась, но тут в конце коридора послышались шаги.

– Быстро, делай, как я сказал, – повторил Вальдо. – Ты не можешь выдать меня, Друзилла, ты же всегда выручала меня!

Последние слова решили все. Друзилла рванулась к столу и схватила платье герцогини. Быстрота, с которой она выполнила его указание, удивила ее саму. Вальдо же подвинул к столу стул и сел, закинув ногу на ногу.

Только сейчас Друзилла заметила, что фрак у него переброшен через руку, галстука и вовсе нет, воротник белой батистовой рубашки расстегнут, а волосы взъерошены, хотя еще час назад они были в идеальном порядке, уложенные по последней моде, введенной принцем Уэльским.

Она собиралась было сказать ему об этом, но он уже перекинул фрак через колено и стал застегивать манжеты. Едва он успел привести себя в порядок, как дверь с грохотом распахнулась, и в комнате возник герцог Уиндлгэм.