Последний дубль - Valery Angulys

— Просто пошла на свидание, — выдвигаю встречную гипотезу.

— Не смеши, — бросает презрительно. — А то я не раньше не замечала. Ее бесит наш ум и красота. Она всегда не дотягивала. Середнячок.

— Не думаю, — начинаю неуверенно.

— Ой, ладно, — хохочет. — Как устроилась к нотариусу, так и задрала нос. Но в прокуратуру вообще не хватило мозгов пролезть. Теперь корежится от злобы, глядя на твой успех. А я не пошла вкалывать по специальности, это еще сильнее выбешивает.

Солнце светит слишком ярко, приходится зажмуриться. В ушах ультразвуком клокочет голос матери, обещает, что покроюсь морщинами с ног до головы.

Но мне лень надевать очки с темными стеклами, расслабленно устраиваюсь на лавке, не желаю лишний раз шевелиться.

Моя мать явно имеет внеземное происхождение. Ее одежда никогда не мнется, а волосы всегда в идеальном порядке. Фарфоровая кожа буквально сияет изнутри.

Совершенство. Мама не любит сладкое и обожает спорт. Обладает точеной фигурой, от природы грациозна, не идет, а плывет, мягко рассекает воздух. Мужчины сходят по ней с ума. Она воплощение всего того, чем мне никогда не стать.

— Слушай, — неожиданно мрачным тоном произносит Ника. — Если бы тебе понадобилось спрятать важную вещь, куда бы ты ее положила?

— Туда, где никто не станет искать, — пожимаю плечами.

В архив нашей прокуратуры. Там непроходимые джунгли. Бумажные завалы самого черта запутают.

— А поконкретнее? — настаивает подруга.

— Зависит от размера.

Ника хмурится, недовольно морщит нос.

— Да не знаю я, — вздыхаю. — Дедушка хранил деньги в книгах Драйзера. Их бы никто не стал читать.

Впрочем, в моей семье никакие книги не стали бы читать. Маму куда больше волновали свидания, бабушку — встречи с подругами.

— Мне нужно спрятать не деньги, — многозначительно хмыкает Ника.

— Тогда что? Оружие? Наркотики?

Подруга молча забрасывает ногу на ногу и не торопится прояснить ситуацию. До чего роскошно смотрятся эти новые джинсы. Хотя на таких невероятно длинных ногах любая одежда будет выглядеть прекрасно.

Я вгрызаюсь в гамбургер и чувствую себя преступником-рецидивистом. Мать бы хватил удар, узнай она, чем дочь питается вне дома. Газировка и вредная булка. Подобное тянет на расстрел.

Не скажу, что я очень толстая. Во всяком случае, никто не показывает на меня пальцем, не кричит «какая жирная, давайте сожжем ее или сбросим с обрыва». Однако судя по взору матери, вешу не меньше центнера.

В знак протеста подставляю лицо солнечным лучам. Пусть на дворе только март, ощущаю приближение лета и новый виток унижений.

— Ты уверена, что хочешь надеть это платье? — холодно интересуется мама.

Изумленно приподнятые брови как бы намекают: стоит переодеться. Немедленно. Даже в сорокоградусную жару мне лучше нацепить скафандр. Или паранджу. Или плащ-палатку.

Пройдет совсем немного времени, и на приеме у психолога я буду вдохновенно стенать о том, как мать сломала всю мою жизнь, искалечила и изувечила нежную, ранимую душу, нанесла непоправимую моральную травму.

Ведь все наши проблемы родом из детства. Недолюбили, недобаловали, недоласкали. Об этом обожают ныть инфантильные слабаки типа меня.

— Знаешь, кто-то обыскивал мою комнату, — Ника нарушает сеанс рефлексии. — Вроде все на месте, однако ощущение странное. Подумала бы на очередную папину пассию, но вряд ли он давал ей ключи от квартиры. Трахает на стороне, в дом не тащит.

— Может, показалось? — спрашиваю изумленно. — С чего ты вообще это взяла? Пропала какая-то вещь? В чем загвоздка?

— Хм, проехали, — достает пудреницу, придирчиво изучает отражение в зеркале. — Пора колоть ботокс.

После таких слов гамбургер в рот не лезет.

— Зачем? — искренне поражаюсь.

— Морщина на переносице, — намеренно кривится. — Видишь?

— Нет, — признаюсь честно. — Стой, если кто-то реально копался в твоей комнате, надо разобраться.

— Дяде сообщить? — спрашивает с долей сомнения. — Он с ума сведет расспросами, еще и выставит охрану.

— Да, — нервно сглатываю. — Уверена, стоит ему рассказать.

— Посмотрим. Не хочу напрягать.

— Вопрос серьезный, не затягивай, — заявляю твердо.

Ника только пожимает плечами, старательно пудрится.

— Скоро приедет Артур, — говорит она, извлекает из сумки бумажный пакет с розочками и сердечками. — Через пару дней у него день рождения, сегодня купила ему подарок, домой занести не успею. Пока оставлю тебе на хранение. Не возражаешь?

— Хорошо, сама клади, — киваю на свою объемистую сумку. — Когда вернуть?

— Потом, — бросает уклончиво и меняет тему: — А у тебя как на личном?

— Нормально, — скрываю враз нахлынувшее смущение за глотком колы.

— До сих пор грузишься из-за Антона? — даже не пытается замаскировать презрение. — Он полный кретин. Сопливый малолетка. Нищий, перспективы ноль. Правильно, что послала его.

Не спорю. Бесполезно.

Антон наш ровесник, работает официантом. Не шикует, но и не бедствует. Закончил только школу, однако я не вижу тут никакой проблемы.

Наше расставание произошло по другим причинам.

— Лучше бы замутила с моим отцом, — деловито продолжает Ника. — Кстати, крутая идея. Ты бы стала моей мачехой, прикинь?

Она смеется, и я тоже выдавливаю смешок.

Черт.

Практически в цель.

— Найди нормального мужика, — заключает напутственно.

А если уже нашла?

Кусаю язык, чтобы не разболтать главный секрет.

— Ты девочка упакованная, папа моряк, — перечисляет неоспоримые достоинства. — Ты выгодная партия для многих кандидатов.

Но не для твоего дяди.

Наверное, не слишком хорошо скрывать, да? Шифроваться, уперто молчать.

С Никой общаюсь чуть ли не с пеленок, с Ритой познакомилась в университете. Однако лучшей подруге не могу ничего доверить. Она хороший человек, только секреты в ней долго не держатся.

Я влюблена в идеального мужчину.

Николай Александрович Градский. Всеобщий пример для подражания. Человек, раскрывший огромное количество резонансных дел.

— Пойдете против системы, вам п*здец, — обещал нам преподаватель по криминальному праву на первой же паре.

Масштабы поражения осознаешь не сразу. Под «системой» имеется ввиду отнюдь не свод официальных законов. Однако даже при таком весьма печальном раскладе мой босс выгодно выделяется. С ним непросто договориться. Бандиты его уважают, боятся.

— Вот увидишь, все наладится, — Ника широко улыбается, поправляет волосы. — У меня отличное предчувствие.