Учитель химии - Ярослава Пулинович

Я. Кто?

Федор Иванович. Парень с синими глазами и темным каре. Я знаю, что он придет, Таня. Он опередит всех вас на много веков вперед. И только его, его одного можно будет учить. Учить, понимаешь, Татьяна, учить, а не мучить.

Я (неуверенно). Понимаю.

Федор Иванович. Я часто ищу его в толпе учеников. Думаю, а может, он здесь. А может, это я, старый дурак, не замечаю гения среди посредственностей?

Я понимаю, что Федор Иванович, как всегда… Нужно сматываться, но я не знаю, как. Звенит звонок.

Я. Извините, Федор Иванович, мне пора.

Федор Иванович. Иди… Только он придет. Когда-нибудь обязательно придет. Синеглазый парень с длинным каре. Ты не обращай внимания, что я иногда выпиваю… Но ты помни, Таня, он обязательно придет. Может, сбежит из дома, может, оборванный, может, пешком. Как Ломоносов, Таня, понимаешь?

Я киваю и быстро исчезаю за дверями школы.

Звонок с урока. Перемена вторая.

На заднее крыльцо школы подтягивается народ. Выходят Михалыч с Пашкой, девчонки – одноклассники мои ненаглядные, в общем. Утопила бы их всех или топориком зарубила бы, как Раскольников. Но нет во мне маньячных талантов. Все курят. Ну я тоже курю, не для того, чтобы быть, как все, а так – дурная привычка.

Артур. Люди, вы как насчет экзаменов вообще? Сами или родители помогать будут?

Маша. Я сама. Отец мог бы, но не будет. Он у меня принципиальный в этом плане.

Артур. Не повезло тебе. А у меня папаша сразу сказал: мол, одиннадцать классов – фигня. Это не деньги даже – так, копейки. Главное – потом, институт.

Михалыч. А ты куда собрался?

Артур. В Москву, куда же еще-то? Москва – это сейчас все. Столица, мать ее! На финансовый. Если у папаши все срастется. А если нет, то в архитектурный, там дешевле. А ты, куда потом пойдешь?

Михалыч. А тебе какая разница?

Маша. В ПТУ он пойдет, у него родители на большее не потянут.

Михалыч. Дура крашеная! Я, может, в МГУ собрался!

Все смеются.

Маша. В МГУ!.. Ну ты загнул. Да тебя в педагогический даже не возьмут! На рожу твою посмотришь – и сразу все понятно. В МГУ! Ну ты, блин, даешь!

Михалыч. Да идите вы все! Со своими папашами и мамашами. Блин, ну чё за фигня, все настроение попортили!

Зло бросает сигарету, уходит.

На крыльцо выходит Клавдия Михайловна. От нее никто даже и не прячется уже. Ну, девятиклассники еще пытаются сделать вид, что они тут ни при чем, так – свежим воздухом подышать вышли, а однокласснички мои, те уже ничего не пытаются, а зачем – и так все понятно.

Клавдия Михайловна. Девятый класс, бросили сигареты, зашли в школу!

Девятиклассники робеют, бросают зажатые в кулак сигареты, потихоньку рассасываются.

Клавдия Михайловна. Одиннадцатый, хрен с вами, курите, сколько влезет. Все равно уйдете через три месяца. Что за поколение пошло, а? Таня, тебя почему на уроке не было?

Артур. А ей зачем? Она у нас и так, типа, умная.

Клавдия Михайловна. Тебя не спрашивают, Артур! Так почему тебя не было?

Отмазываться поздно, да и не хочется. Не то настроение.

Я. А я сегодня умерла перед первым уроком, Клавдия Михайловна.

Клавдия Михайловна. А зачем тогда в школу пришла, если умерла?

Я. А я потом воскресла.

Клавдия Михайловна смотрит на меня почти по-матерински заботливо, качает головой, щурит близорукие глаза.

Клавдия Михайловна. Доведете вы меня когда-нибудь. Все.

Маша. Вы тогда в монастырь уйдете, Клавдия Михайловна?

Клавдия Михайловна. Нет, возьму автомат Калашникова, поставлю всех к стенке и расстреляю. И не дай вам бог дожить до этих светлых времен.

Достает из сумки пачку «Явы», закуривает.

Артур. Клавдия Михайловна, бросьте эту гадость, возьмите лучше «Парламент».

Протягивает учительнице пачку сигарет.

Клавдия Михайловна. Я бы на вашем месте, Артур, постыдилась бы такое предлагать учителю.

Учительница смотрит презрительно на Артура, берет у него сигареты, внимательно их рассматривает, достает одну, закуривает. Остальную пачку кладет к себе в сумочку, уходит.

Паша. Во дает!

Лена. У нас какой следующий урок?

Маша. История, кажись.

Артур. Вот невезуха, а! Я домашку не сделал. Иринка, дашь перекатать?

Ира. Дам. Только он все равно не поверит, что ты сам это сделал.

Артур. Куда он денется! А если не поверит, то мне вообще фиолетово, честно говоря. На экзамене все равно отл поставит. Ему деваться некуда – семья, дети, все такое.

Паша. Ну и скотина же ты, Артур.

Артур. Чё ты сказал? Кто скотина, ну-ка повтори!

Паша. Ты! Привык все проблемы за папин счет решать!

Артур. Эй, парень, ты гони да не загоняйся!

Паша. Да идите вы все! Достали, дальше некуда. Окончу школу и пойду в пед назло всем!

Артур. Во-во, туда тебе и дорога! Педовка!

Паша. Потом сами же ко мне своих детей учиться приведете! Я вам слово даю, что на первом же уроке их завалю. Хоть миллион долларов предлагайте. Назло таким, как ты!

Артур. Ага, конечно, аж рассыпался весь в предложениях!

Паша. Уроды!

Паша нарочно громко хлопает дверью, заходит в школу.

Маша. Они чё, все сговорились что ли сегодня?

Артур. А хрен их знает. Травы вчера перекурили. Да ладно, не грузись. Сами потом еще придут. У меня денюха через месяц. Вот увидишь, через неделю на цыпочках ходить будут, только бы пригласили их.

Маша. Ну мы-то, надеюсь, в списках?

Артур. Посмотрим. Там люди серьезные будут, Маха, понимаешь? Им нравятся умные девушки, как Иринка, например. Сечешь?

Маша фыркает, берет под руку Лену, они уходят. Ира остается одиноко стоять на крыльце школы. Без девчонок она стала как будто бы еще меньше. Ей одной и курить неловко, да и не умеет она – так, вдохнет дым и выдохнет, не затягиваясь.

Артур. А ты чё осталась?

Ира. Так.

Артур. А ты одна вообще никуда не ходишь?

Ира. Почему? В магазин хожу одна. За продуктами. Ну, в театр иногда.

Артур. Ого! Ты еще и в театр ходишь! И как, нравится?

Ира. Когда как.

Артур. Придешь ко мне на день рожденья?

Ира. Приду.

Артур. Точно?

Ира. Точно.

Артур. О’кей, договорились. И не красься, тебе это не идет. И не сутулься!

Ира (выпрямляясь). Хорошо.

Артур. И дур этих не слушай.

Ира молчит.

Звенит звонок.

Артур. Ну все, иди, а то на урок опоздаешь.

Подталкивает ее к двери. Ира уходит.

Артур стоит на крыльце, задумчиво смотрит в небо. Если не знать его мелкой натуры, то можно и вправду решить, что он поэт.

Артур (мне). А ты почему не идешь на урок?

Я. Не хочу.

Артур. Думаешь, одна такая, да? Я вот тоже не хочу, а что делать? Посещаемость, мать ее, должна соответствовать.

Я. Я домашку не сделала.

Артур. Я, что ли, сделал? На уроке у Иринки перекатаю, перед звонком сдам. Это ж просто, как два пальца об асфальт. Чего ты грузишься? Все хорошо.

Артур подходит ко мне, треплет мне волосы. Я недоуменно смотрю на него. Странные у меня одноклассники, все-таки.

Артур. Ну, чего ты? Через три месяца мы окончим школу и разъедемся, кто куда. И будем вспоминать друг о друге только по глубокой пьяни. А если лет через двадцать и встретимся случайно на улице, то вполне возможно, что даже не узнаем друг друга в лицо, просто пройдем мимо и все… Так что стоит ли переживать? Странная ты… Недаром тебя сумасшедшей считают.

Артур наклоняется ко мне, целует меня в щеку и быстро уходит. Я ошарашено смотрю ему вслед. Уж если у кого и не в порядке с головой, так это уж точно не у меня. Я сижу неподвижно. Минута, десять, двадцать. Я не пошла на урок истории, потому что не люблю оправдываться. Я и в самом деле не сделала домашнее задание. Мне не хочется придумывать причину, к тому же причина слишком очевидна, как для меня, так и для Николая Геннадьевича – было просто лень. Другой педагог, может, и простил бы, но только не наш историк. Для него уважительная причина, по которой ученик не выучил урок, только одна. Смерть ученика. И то скоропостижная, потому что, по убеждениям нашего чокнутого папы Коли, если бы ученик знал, что он умрет, он бы обязательно выполнил домашнее задание. Мимо меня проходит Федор Иванович. Он разговаривает сам с собой. Ходят слухи, что его давно хотят отправить на принудительное лечение в психдиспансер. Но учителей в школе немного, а учитель химии – всего один.