Улюха - Светлана Багдерина

— Жалую тебе, Никита, за наше с его гельвитанским величеством развлечение серебряный рубль. А теперь ступай. На кухню. Там тебя твой… поклонник… покормит.

— А с меня — десять золотых гельвихов! — улыбаясь от уха до уха, радостно поддержал высокого гостя Ан. — Я так не смеялся с тех пор, как пьяный тесть на нашей с королевой свадьбе вместо пряника съел кусок мыла!

— А уж ее величество-то как, наверное, смеялась… — степенно покачал головой Митроха. — Особенно когда узнала, кто ему это мыло подложил…

— А… ты откуда знаешь? — краска уже не веселья — конфуза залила щеки короля.

— Что знаю? — захлопал редкими короткими ресницами князь. — Я ничего не знаю, ваше величество. Я только догадываюсь.

— А-а… — то ли с облегчением, то ли с новой настороженностью протянул Ан, вопросительно глянул на Василия, потом снова на Митрофана, и для ясности предпочел забыть о старом инциденте, едва не стоившего веселому парню его брака, трона и половины королевства.

— Ну, что ж, господа лукоморцы, — похохатывая в густые усы, протянул руку генерал Артикул, — прошу в домик, освежимся, пропустим по стаканчику-другому старого гельвитанского, пока старик Бергамо готовит нам уток.

— И пока я придумываю желание, которое проспорил нам наш добрый Василий, — подмигнув, добавил де Труа.

— Ну, с желанием-то, наверное, всегда просто, — мужественно запихнув неудачу поглубже и подальше, улыбнулся уже более искренне Василий Двенадцатый королю.

— Я полагаю, полцарства в бессрочную аренду ты мне не дашь? — невинно захлопал глазками король.

— Только навынос, — решительно проговорил Граненыч.

Правители и их советники рассмеялись, постукивая друг друга игриво кулаками по плечам и спинам, и дружной гурьбой направились в дом.

— Э-эй… ваше величество… А как же… вот… это?.. — недоуменно и жалобно воззрился на удаляющуюся спину царя позабытый Улюха, протягивая на дрогнувших отчаянно руках свое творение.

— Вот это… что… кстати? — прикусывая и глотая добрые тихие слова в адрес так опозорившей их перед державами платиновой головы лукоморского обоза, оглянулся и ворчливо поинтересовался Граненыч.

— Лукоморский армейский нож! — мужичок пылко указал рыжеватой бороденкой на мирно покоящееся у него на руках и притворяющееся безобидным бревно.

Дальнейшие его слова — если таковые и были — бесследно потонули во взрыве истерического ржания хозяев.

Повар выронил на траву ковш и сполз под подоконник. Де Труа в последнем отчаянном жесте дипломатической доброй воли спрятал лицо в ладонях. Артикул закрыл слезящиеся глаза пухлыми кулаками…

Никита, наконец-то, заподозрив, что сказал или сделал что-то не то, растерянно опустил руки, и лукоморское армейское сверхоружие с глухим стуком ткнулось одним концом в землю.

— Ваше величество… Вы простите меня… коль не так чего… — вытянулось жалостно лицо мужика. — Мы ж люди простые, не ученые…

— Не ученые — так учитесь, пока умные люди дают, гаврики, — сердито буркнул Граненыч и повернулся идти в дом, где на пороге уж заждались их гостеприимные хозяева.

— Так я же хотел…

— А-а, ладно, иди уже… обедай… — бросил сердиться и махнул рукой царь. — Что сделано — то сделано. Но если Ан загадает, чтоб я с крыши прокукарекал, я туда лезть тебя заставлю, понял?

— Понял… Как не понять, ваше величество… — с видом побитой собаки ссутулился и глянул исподлобья Улюха, упрямо не принимая ни шутливого тона, ни прощения. — Я ж понимаю… что перед державами… Но ведь я же хотел…

Верхняя ступенька крыльца скрипнула под ногами, лукоморцы повернулись, готовые отшучиваться или пить штрафную — в зависимости от вектора обстановки в гельвитанском дипломатическом театре — и замерли.

В дверях, бледный как снег, с поднятыми за голову руками, показался король, за ним — потерянный, испуганный генерал Артикул…

За их спинами в украшенной комнате Рассказов королевского охотничьего домика маячили четверо плечистых незнакомцев в зеленых куртках, черных масках и с арбалетами в руках.

— Кто это?.. — начал было ошеломленный Василий, как из-за угла дома выступили еще четверо точно таких же, только с мечами наголо.

— Власть переменилась. Лукоморцы отойдут в сторону и завтра утром уедут домой, — непререкаемым тоном, словно астролог, зачитывающий предсказания будущего, произнес один из громил с мечом — наверное, старший.

И тон его более чем ясно намекал на то, что если в сторону отойти лукоморцы не пожелают, то уедут они прямо сейчас, и не домой, а в те края, откуда не возвращаются.

Василий сосредоточенно задумался на секунду и старательно кивнул.

— Понял, не дурак, — обратился он к похитителям гельвитанского правительства, потом повернулся к Граненычу: — Князь, отходим.

— А как же?.. — под неласковым взором арбалетчиков изумленно вскинул брови Митроха, и получил исчерпывающий ответ:

— А так им и надо. Будут знать, как над нашим братом гоготать. Скоморохов нашли, умники.

С самодовольным видом человека, враз получившего компенсацию за все несправедливости жизни вместе взятые, царь Василий Двенадцатый отступил с дороги вооруженного отряда и грубо дернул за собой замешкавшегося Граненыча.

Остатки надежды, теплившейся еще в глазах короля, потухли, как огонек догоревшей спички, и он, ссутулившись, под издевательскими взорами пленивших его заговорщиков, сделал шаг вперед…

И упал, споткнувшись о растянувшегося у него под ногами вожака похитителей.

Тут же, рассекая воздух, свистнул богатырский кулак, и рядом с верховодом со свороченной челюстью и контузией грохнулся второй меченосец.

Двое оставшихся, не теряя ни секунды, набросились с поднятыми мечами на непонятливого гостя страны…

Но не тут-то было.

Легким движением руки Василий выхватил из судорожно сжатых пальцев Никиты супероружие — лукоморский армейский нож, взмахнул им как дубиной, и оба атакующих злоумышленника повалились в кучу-малу — один сраженный вылетевшим из недр лезвием овечьих ножниц, другой — скошенный неожиданно для всех[5] выскочившим полотном косы.

Арбалетчики, отделенные от поля боя наглухо перекрывшей проход толстой спиной Артикула, заметались по комнате.

Один высунулся было в окошко, но получив в глаз вылетевшим из «штукуёвины» поленом на веревке — рабочей частью цепа — лег на дар-эс-салямский ковер отдыхать до вечера.

Воспользовавшись замешательством противника, Артикул, как истинный стратег, бросился зигзагами наутек, не забыв подхватить на бегу и сунуть подмышку короля.

Арбалетчики, изрыгая проклятия и угрозы, сталкиваясь и мешая друг другу, ломанулись в дверной проем вслед.

Самого проворного там встретила и оставила с обломком приклада в руках почти лысая, но увесистая палица.

От удара о косяк двери крышка пенала на чудо-оружии Улюхи оторвалась, и вылетевшие со скоростью и эффективностью раздразненных шершней оставшиеся шипы на несколько мгновений заставили оставшуюся парочку заняться чем-то иным, нежели охотой на короля.

Ни сказать что-либо по этому поводу, ни выхватить меч первый стрелок не успел, потому что секунду спустя противоходом ему на голову наделось раскладное ведро, а сверху опустился железный кулак царя.

Пользуясь моментом замешательства в рядах противника, Василий с громовым лукоморским «…твою родительницу!» и творением Никиты наперевес бросился в притихшую комнату…

Где на самом пороге его встретила короткая арбалетная стрела.

Со звоном срикошетив о высунувшееся от удара из рукояти полотно лопаты, она пригвоздила к полу воротник попытавшегося пошевелиться первого стрелка.

Перезарядить выстреливший в царя арбалетчик уже не успел: лукоморский армейский нож оставил на его лбу глубокий отпечаток длинного ряда ступенькообразных зазубрин — народную примету обширного сотрясения мозга и неспокойного отдыха в лазарете до третьей звезды…

После обещания убрать страшное оружие и оказать первую медицинскую помощь в виде удаления воткнувшихся шипов из всех пораженных частей тела, оставшийся заговорщик выбросил из своего укрытия — перевернутого стола — бесполезные против оружия века арбалет и меч и сдался на милость победителя.

На то, чтобы надежно связать медленно приходящих в себя и всё еще пребывающих в царстве грез заговорщиков ушли следующие пять минут. Покончив с делом, Василий хотел уже было отправлять свой маленький отряд прочесывать лес в поисках хозяев, но Граненыч вдруг обрадовано ухнул и ткнул пальцем в сторону дальних кустов:

— Да вон же они, вроде!..

И верно: после выкрика Митрофана ветки курчавых зарослей на дальнем конце поляны зашевелились, и на обозрение лукоморцам осторожно показались вооруженные толстыми сучьями де Труа и Артикул.