Драконья незабудка - Броня Сопилка

попыталась настроиться на разговор за дверью, но концентрация уже сбилась, и я никак не могла поймать нужный звук: то услышала своё имя из уст одноклассников («Я тебе говорил, что Каська глухая?» – угу, ещё какая!), то выпала за пределы здания, поймавшись на птичий посвист, чем-то похожий на голос замректора, наконец – почти услышала его самого, но меня снова пихнули.

– Подслушиваешь, Касс? – прошептал в ухо Реми, и меня бросило в дрожь от перепада звуковых ощущений, окончательно сбивая с концентрации.

– Никогда Не Шепчи Мне На ухо! – потребовала я, увы, уже не в первый раз, и вряд ли в последний.

Приятелю очень нравилась эта моя реакция, и прежде за такие проделки он был не единожды бит, но затем мы как-то притёрлись, сдружились. Нас, хм, даже парочкой дразнили периодически. Да и я сама… ай, не хочу вспоминать об этом. Но и Реми, если не другу, то доброму приятелю, не признавалась я в своих способностях. Вот и сейчас с невинным видом возразив:

– И кто вообще так подслушивает? – я указала на прижавшуюся к замочной скважине Саньку – мол, вон как надо!

– Ну, с твоим слухом станется, – Реми всё ещё надеялся вывести меня на чистую воду.

А вот всё равно не скажу! Пусть лучше считает глуховатой мечтательницей.

– Я задумалась о будущем, а ты мне мешаешь. Брысь!

­– Мечтаешь, как будешь в Академии охмурять драконисов?

Я в холодном недоумении поглядела на приятеля: я – драконисов? Да хоть бы мне никогда с ними не пересечься. Не выношу гадов! Вслух лишь повторила: «Брысь!» – и отвернулась к аудитории.

Впрочем, поздно уже. За дверью звучал громкий голос Лютера Дайка, директора школы, и говорил он уже не обо мне. Придавить паршивца! Реми, в смысле – директор ни в чём не виноват.

– Не бей меня! Я по делу! Тебя в секретариат, вообще-то.

Я отпустила уже схваченного за грудки приятеля и, безнадёжно замахнувшись на него, пошла по коридору.

– Чего им надо-то? – буркнула на ходу увязавшемуся следом Реми.

– Кажись, вызов по телементу.

– Ну ты и шляпище! – я таки треснула паршивца по затылку. – И какого рожна ты молчал?

– Да ладно. Подождут твои, а стоимость беседы я возмещу…

– Нет слов! – я прибавила ходу.

– Да ладно, – снова придержал меня Реми, – зато Рудверт понервничает лишние минуты.

– А он тут причём?

– Он вызова из дома ждёт, извёлся уже весь на рыжую пену, – развеселился приятель.

– Злой вы человек, Реми-кори, – хмыкнула и я, переходя на высокий штиль.

Рудди Вестрока я тоже недолюбливала: единственный сын и наследничек семейства патрициев второго круга, не блиставший особым умом и сообразительностью, но так высоко задиравший свой длинный нос, что грешно по нему не щёлкнуть. Тем более, что мы с тётей после её замужества немного разжились деньгами, и телемент больше не был для нас такой великой роскошью.

– Компенсируешь, – всё же буркнула я – не нуждаемся, но и сорить деньгами неправильно, а с сына учредителя большой корпорации не убудет.

Реми, видя, что я замедлила шаг, просиял, я же размышляла о том, что он всё-таки засранец. Раз не торопился – мог бы и не дёргать меня. Из-за него я так и не услышала, что там насторожило-заинтересовало во мне древнего дракониса. Да и тётушка тоже, нетерпеливая душа, могла бы и вечером зателементить, хотя конечно, вечером со связью у нас беда. Но всё равно обидно, ведь всего пары минут не хватило…

 

О, как же я впоследствии жалела о потерянных минутах и часах, как же проклинала себя за проявленное недовольство тётушкой…

На том краю теленити меня ждала не она – бледный с тёмными кругами под глазами и какой-то осунувшийся дядя Тадеус не корил меня за задержку, лишь позвал домой, раз уж я покончила с экзаменами. Домой, к умирающей тётушке.

Я не помню ни как дёргал меня недовольный задержкой Рудди, ни что говорил испуганный моей бледностью Реми – он лишь побежал в общежитие и, пока я пыталась сговориться с водителем быстроходной нэксы*, притащил мне сумку – соседка отдала.

*Нэкса – транспортное средство на водородной тяге, одно из последних достижений и гордость человеческой науки и техники.

 

Три часа семнадцать минут дороги.

О! Почему я обладаю таким бессмысленным даром? Почему я не целитель, заррх меня разорви!

Три часа семнадцать минут пути и одна минута опоздания…

Я не смогла даже поговорить с тётей Амелис. Лишь сжала ладонь тётушки и поглядела в её мутнеющие глаза – ещё месяц назад красивая и пышущая здоровьем женщина походила на зелёную тень себя.

– Бер-ре… ги ссье… – прохрипела она, и душа покинула бренное тело, оставив меня ошеломлённой скоропостижностью развязки и глубиной потери. А рядом упала без сил целительница, которая пыталась удержать тётушку в этом мире.

Даже обладай я даром лечить – вряд ли смогла бы помочь. Но меня бы точно позвали раньше!

Обнявшись, мы с дядей плакали над её телом, гробом, пеплом… мы остались одни в мире, и горе наше не имело границ…

А потом дядя Тадеус меня предал.

 

Продал драконам, которых я ненавижу, и среди которых приходится жить, не подавая и намёка на недовольство.

Правда до сих пор с самими драконисами я почти не пересекалась: наша правящая каста мало интересовалась делами людскими и редко появлялась на виду, особенно у детей. Где учатся мелкие драконята, я не знаю, но в школе я видела драконисов не больше десяти раз, из которых лишь три раза я встречала кого-то кроме Агнигора, наведывавшегося в школу по делам образования.

А с молодым драконисом я вообще впервые столкнулась на злополучном балу. Даже думать о нём не хочу!

В общем, до сих пор я жила не совсем среди драконисов – лишь среди благоговеющих перед ними людей. Показывать свою драконенависть перед ними было даже опаснее, чем плюнуть в лицо драконису – там хоть шанс есть, что сноб не заметит человечка перед носом, сочтя плевок каплей с неба. А вот драконолюбцы за кривой взгляд на обожаемых и глаз выколоть способны. И это мне ещё везёт, что лет почти тридцать тому нынешний правитель, взойдя на престол, отменил закон, по которому за кривой взгляд в темницу бросали. Вот тогда у нас совсем кошмар был: соседи на соседей жалобы строчили ради