Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь - Диана Чемберлен

2

Солнечный луч поблескивал на густых темных волосах папы, сидевшего в своем кресле-каталке напротив меня, около столика в домике над родником.

– Только посмотри, – сказал он, кивнув в сторону окна, и я, оглянувшись, увидела на внутренней поверхности стекла стрекозу.

Застыв в центре одного из рифленых стекол, она казалась рисунком, сделанным тонкой кисточкой. Я встала, чтобы получше разглядеть это крылатое насекомое.

– Обычный дозорщик американский, – заявила я, хотя и слегка сомневалась в своем определении. – Вчера вечером такая же залетела ко мне в спальню, – добавила я, возвращаясь на место. – По-моему, это стрекоза-охотница.

Папа выглядел довольным.

– Как красиво звучит это название, – заметил он. – Правда. На редкость красивое созвучие.

Я многое подзабыла из того, что узнала за прошлые летние каникулы, когда мне было тринадцать лет, но тогда я так сильно увлеклась насекомыми, что подумывала стать энтомологом. Нынешнее лето казалось каким-то безумным. То мне хотелось оседлать велосипед и мчаться на предельной скорости по холмистой грунтовой дороге нашего Моррисон-риджа. А в следующее мгновение я принималась брить ноги и выщипывать брови. Мы жили в Северной Каролине, в окрестностях Суоннаноа, и этим летом сама природа, казалось, буйствовала в нашем горном владении. Лавры пытались цвести по второму разу, хотя уже наступил июль, а стрекозы расплодились со страшной силой и летали повсюду. Я осторожно бралась за перила крыльца или за руль своего велосипеда, не желая раздавить одну из них.

Взяв со стоявшей передо мной тарелки печенье с шоколадной крошкой, я протянула его через стол отцу, поднеся к его губам.

– Сколько калорий? – спросил он, прежде чем откусить.

– Понятия не имею, – ответила я. – И кроме того, ты и так тощий.

– Потому что я считаю калории, – задумчиво произнес он, пережевывая кусочек печенья. – Расселлу и так достаточно тяжело поднимать меня.

Мой отец был высоким, – по крайней мере раньше, когда мог стоять, – природа одарила его долговязым телосложением, унаследованным мной наряду с его голубыми глазами. Сомневаюсь, что он вообще когда-то весил больше нормы.

– Итак, что ты там почитываешь? – спросил он, проглотив последний кусочек печенья.

Проследив за его взглядом, я поняла, что он смотрит на одну из двух узких кроватей, где на грубом коричневом покрывале лежала брошенная мной книжка.

– Называется «Цветы на чердаке» [2], – ответила я.

– А, понятно. – Он улыбнулся. – Сага о Доллангенджерах, верно?

Казалось, мой отец всегда все знал. Порой это сильно раздражало меня.

– Ты читал?

– В общем, нет, но ее читало так много детей, которых я лечил, что у меня возникло полное ощущение того, будто я тоже знаком с этим семейством. Там ведь вроде бы детей поймали в ловушку на чердаке, верно? Метафора подростковой ловушки?

– Да, ты прекрасно знаешь, как убить интерес к таинственно закрученной истории.

– Это дар свыше. – Он сдержанно улыбнулся. – Так тебе нравится этот роман?

– Нравился. Но теперь сомневаюсь, как-то не хочется думать о всяких метафорических ловушках, поджидающих подростков.

– Прости, солнышко.

Я надеялась, что он не станет называть меня «солнышком» при Стейси, когда она присоединится к нам сегодня к вечеру. Я не слишком близко знала Стейси, но этим летом она осталась здесь единственной из моих школьных подруг, поэтому, когда мама предложила мне пригласить кого-то в гости с ночевкой, я подумала именно о ней. Стейси тоже нравилась поп-группа «Нью Кидс» [3], и она обещала притащить журналы «Тин Бит» и «Сасси» [4], так что у нас будет масса тем для разговоров.

Словно прочитав мои мысли, папа кивнул в сторону одного из трех плакатов парней из «Нью Кидс», приклеенных мной скотчем к булыжникам каменных стен сторожки. Я перетащила их сюда на лето из своей домашней спальни.

– Поставь мне какую-нибудь из их песен, – попросил он.

Я встала и подошла к кассетному магнитофону, стоявшему на полу под раковиной. Мест для размещения техники в моей тесной сторожке явно не хватало. В магнитофоне уже стояла кассета с записью альбома «Шаг за шагом». Я просто включила магнитофон, и звуки музыки заполнили маленькое строение. Водопровод и электричество, от которого питалась еще и микроволновка в домике, обеспечивал генератор, преобразующий энергию самого родника. Папа с дядей Тревором привели этот домик в порядок для меня, когда мне исполнилось шесть лет. Тогда папа, должно быть, еще мог ходить, но я почти не помню его без инвалидной коляски. В летние каникулы я пропадала в этом каменном домишке, приглашая друзей на чай, и изредка даже ночевала здесь, если кто-то из родителей спал на второй кровати. Пару последних летних каникул я увлеченно изучала жизнь насекомых и растений, в изобилии плодящихся в густых лесах нашего хребта Моррисона. Мой микроскоп по-прежнему стоял на полочке под одним из двух окон, но этим летом я к нему еще не притрагивалась и вряд ли притронусь. Теперь я увлеклась танцами, песнями и мечтами о тех парнях, которые исполняют их. И разумеется, мечтами о Джонни Деппе. Бодрствуя по ночам, я пыталась придумать способ знакомства с ним. В тех мечтах мои очки сменяются контактными линзами, а буйные, отросшие до плеч каштановые кудри чудесным образом превращаются в великолепную и гладкую послушную шевелюру. И на груди у меня появляются две соблазнительные полусферы. Хотя пока они едва заполняют в бюстгальтере чашечки нулевого размера. После знакомства в нас вспыхивает пылкая любовь, мы женимся и рожаем кучу детей. Не знаю толком, как именно реализуются эти мечты, но обожаю представлять себе волшебные картины нашего общего будущего.

– Здесь стало жарковато, тебе не кажется? – спросил папа.

Он не выносил жары – из-за нее он чувствовал себя особенно слабым, – и он был прав насчет потепления. Несмотря на то что мы жили в горах и толщина каменных стен составляла двенадцать дюймов, сегодня здесь действительно было жарковато.

– Почему ты не открываешь окна? – спросил он.

– Они склеились.

Он глянул на ближайшее к раковине окно так, словно мог открыть его взглядом.

– Объяснить тебе, как расклеить их?

– Давай. – Я встала и, сделав несколько шагов, остановилась прямо перед этим окном. Я пританцовывала под музыку, дожидаясь его руководящих указаний. В те дни я танцевала постоянно, даже когда чистила зубы.

– Стукни кулаком в месте стыка нижней рамы с верхней.

Папа не поднял руки для демонстрации этого действия, как мог бы сделать здоровый человек. Пару лет назад он еще мог поднять их, пусть даже слегка. Теперь его бесполезные руки покоились на подлокотниках кресла. Кроме того, его правую руку поразил паралич, и я знала, как его раздражает ее скрюченный вид.

– Здесь? – уточнила я, показав на стык оконных рам.

– Верно. Тресни хорошенько по каждому краю.

Я пару раз ударила, рамы в итоге разъединились, и мне удалось открыть окно. До меня донеслось журчание воды, но едва я отошла к окну в другой стене помещения, журчание заглушили звуки следующей песни «Сегодня ночью» [5]. Тот же способ помог мне открыть второе окно, и в комнату сразу ворвался ветерок с благоуханным запахом леса.

Я вернулась к столу и увидела, что папа улыбается. Мать говорила, что его улыбка «заразительна», и была права. Я улыбнулась в ответ.

– Ну вот, так гораздо лучше, – заметил он. – Кстати, эти окна залипали еще в моем детстве.

Я поднесла к его губам стакан лимонада, и он выпил немного через соломинку.

– Мне нравится представлять, как в давние времена воды этого источника бежали прямо в стенах этой сторожки, – сказала я.

Я видела его на старых фотографиях. Желоб, проложенный вдоль одной стены, заполняла родниковая вода, и мои предки, издавна жившие в Моррисон-ридже, хранили в этом водяном желобе молоко, сыр и другие скоропортящиеся продукты.

– Ну, мой отец своевременно изменил эту традицию, проделав здесь окна. А мы с твоим дядей Тревором помогали ему, конечно, по мере наших детских сил. Тогда мы были еще совсем детьми. Когда вода в желобе пересохла, в летние месяцы мы ночевали здесь почти каждые выходные.

– Ты и дядя Тревор?

– И твоя тетя Клаудия, и наши друзья – естественно, под присмотром кого-то из родителей, – пока мы не доросли до того возраста, когда мальчишки уже не хотят общаться с девчонками и наоборот. Позднее мы с Тревором жили здесь одни. Тогда еще не было никаких кроватей, мы спали просто в спальных мешках. Около дома мы разжигали костер. Тогда здесь, разумеется, не могло быть никакой микроволновки. Никакого электричества. – Его взгляд устремился вдаль, в ту временную, неведомую мне даль его памяти. – Прекрасные были времена, – признался он. Его взгляд переместился на стену над кроватью, где висели афиши с Джонни Деппом, но он смотрел не на них, а чуть левее. – Так что же, интересно, ты теперь хранишь в каменном тайнике? – спросил он.