Игра тьмы - Тина Рат

– Ах нет, – ответила Мэдди, поднимая к ней взгляд обведенных тенями глаз. – Да его, пожалуй, вовсе и не было. Это была просто игра тьмы.

– Игра света, ты хочешь сказать, – поправила Маргарет и добавила, едва ли не против воли: – Помнишь сказку, которую я тебе когда-то читала? О маленьком подменыше?

– О том, который лежал в колыбельке и кряхтел: «Я очень стар, ах, как я стар»? – отозвалась Мэдди. – Почему ты его вспомнила?

– Сама не знаю, – пролепетала Маргарет. – Но знаешь, как иногда слова застревают и крутятся в голове, – вот и я не могу избавиться от слов из той сказочки: «Чах да сох» – повторяю все снова и снова. Ну вот, – она сказала это вслух. Теперь, конечно, она от них избавится.

– Да это вовсе не из сказки о подменыше, – сказала Мэдди. – Это из «Кристабель» – знаешь, стихотворение Колриджа об ужасной леди Жеральдине. Это она сказала духу своей матери: «Прочь, бесприютная мать! Чахни и сохни!» Мы его читали в школе, только мисс Браунридж велела нам пропустить тот отрывок про грудь Жеральдины.

– Правильно сделала, – устало кивнула Маргарет.

Осень перешла в зиму, хотя мало кто замечал, как мало-помалу дни становились все короче и короче и закат теперь наступал около четырех дня. Кроме, может быть, Мэдди, сидевшей опершись на свои подушки и ждавшей молодого человека, по-прежнему каждый день проходившего по улице, что бы она ни говорила матери. И даже она не взялась бы сказать, когда он впервые, вместо того чтобы пройти мимо, остановился в глубокой тени между фонарным столбом и почтовым ящиком и взглянул прямо на нее…

– Где твой серебряный крестик, милочка? – спросила вдруг Маргарет, вспоминая, когда она в последний раз видела его на дочери.

– Ох, не помню, – слишком рассеянно отозвалась Мэдди. – Должно быть, застежка сломалась и он упал.

– О, но ведь… – Маргарет беспомощно смотрела на дочь. – Надеюсь, его не подобрала Элси. Я иногда думаю…

– Найдется, – равнодушно бросила Мэдди. Ее взгляд скользнул мимо лица матери и вернулся к окну.

– Как дела с подарком для Пэмми? – полюбопытствовала Маргарет, обращаясь к бледному отражению в темном стекле, в надежде, что дочь обернется к ней.

Она подняла мешочек с рукоделием. И опешила. Одна вышивка оказалась совсем готовой. Но фигура дамы была вышита разными оттенками черного, и стояла она среди алых роз и высоких пурпурных лилий. Прекрасная работа: видны были все тени и блики… но Маргарет почему-то стало не по себе. Она порадовалась, что остроконечная шляпка скрывает лицо дамы. Оторвав от вышивки взгляд, она увидела, что Мэдди смотрит на нее и, похоже, с лукавством.

– Тебе нравится? – спросила дочь.

– Очень… очень современно…

– Да ну, что современного в цветочках и кринолинах?

Давно ли в голосе Мэдди появились эти ленивые насмешливые нотки? Так взрослый, познавший весь опыт мира, может говорить с очень маленьким и глупым ребенком.

Маргарет отложила вышивку.

– Тебе правда ничего не нужно, милая? – спросила Маргарет, врываясь в комнату дочери холодным декабрьским днем. – Я должна купить кое-что к Рождеству, просто никак…

– Конечно иди, мама, – сказала Мэдди. – Мой список у тебя? И постарайся найти что-нибудь посимпатичнее для Банти, она такая добрая…

«А по правде сказать, – думала Мэдди, – я бы подарила ей полный мешок пазлов… и чтоб ей всю жизнь их собирать… Хотела бы я посмотреть, как ей это понравится!» Она откинулась на подушку, проводила взглядом пробежавшую под окном мать. У церкви она сядет в автобус, метро, ее ждут шумные улицы и переполненные магазины, предрождественская суета лондонского Вест-энда. Времени хватит. Мэдди знала (в отличие от матери), что кухарка в половине третьего уйдет пить чай к своей приятельнице в дом миссис Крессвел, и по крайней мере один счастливый час Мэдди будет в доме совсем одна.

Она подтянулась повыше на подушках, порылась в ящике тумбочки в поисках контрабанды, которую пронесла к ней Элси. От Элси оказалось гораздо больше проку, чем от Банти, и Кресси, и прочих подружек. Она отложила алую помаду, тушь и тени, пудру и принялась рисовать на чистой канве своей бледной кожи то лицо, которой ей всегда хотелось увидеть в зеркале. Через двадцать минут она осталась довольна плодами своих стараний.

– Я так стара, я так стара! – пропела она сама себе.

Распустила неизбежную розовую ленточку и перекинула волосы волной через плечо. Потом сняла кружевную кофточку и белую фланелевую ночную рубашку и, наконец, надела наряд, добытый для нее бесценной Элси (бог знает где, хотя Мэдди подозревала, что она стянула его у кого-то из своих клиентов, – может, у этой противной миссис Монктон). Это была шифоновая черно-багряная ночная рубашка. Она оказалась великовата, но тем соблазнительнее спадала с плеча.

Все эти приготовления отняли немало времени, тем более что Мэдди то и дело приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание, а один раз – чтобы принять таблетку… Но к закату все было готово. Она выскользнула из постели, крадучись пересекла комнату и села в кресло под окном. Ловушка почти готова. (Или это не ловушка, а только приманка?) Оставалось одно.

Мэдди достала ножнички для вышивания и, стиснув зубы, воткнула острые концы себе в запястье.

Автобус пришлось ждать долго, а когда он подошел, то оказался переполнен. Маргарет протиснулась к дверям, стараясь не выронить сумки и пакеты. Она почти бежала по своей улице, мимо церковной стены, мимо кирпичной виллы миссис Монктон, мимо почтового ящика – и вдруг остановилась. На миг ей показалось, что впереди кто-то есть – не странный ли незнакомец Мэдди с красивым, похожим на череп лицом?

Но нет, там, в тени, два бледных лица… нет… ничего. Игра тьмы.

В прихожей она бросила пакеты и бросилась наверх.

– Вот и я, милая. Извини, что задержалась… Ох, Мэдди… Мэдди, милая, что ты делаешь тут в темноте?

Она включила свет.

– Мэдди, Мэдди, где ты? – прошептала она. – Что ты натворила?