Чарующий апрель - Элизабет фон Арним
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда муж впервые предложил ей называть себя «Меллерш», она возразила и привела именно этот довод. После паузы – Меллерш был слишком хорошо воспитан, чтобы говорить, не выдержав паузу, во время которой, очевидно, мысленно репетировал грядущее высказывание, – он крайне недовольно заметил:
– Но ведь я не особняк.
И посмотрел на нее так, как смотрит мужчина, в сотый раз пытаясь убедить себя, что женился не на безнадежной дурочке.
Миссис Уилкинс заверила супруга, что он, конечно же, не особняк, она никогда так не считала, даже не задумалась о смысле… просто сравнила…
Чем дольше она оправдывалась, тем призрачнее становилась надежда Меллерша, что попытки его увенчаются успехом. Последовала продолжительная ссора, если можно так назвать гордое молчание с одной стороны и сбивчивые, но искренние извинения и объяснения с другой относительно того, предполагала ли миссис Уилкинс, что мистер Уилкинс представляет собой особняк.
Наверное, подумала она, когда примирение наконец состоялось, хотя и очень не скоро, все супруги ссорятся из-за ерунды, если два года подряд не расстаются даже на день. Им обоим была необходима передышка.
– Мой муж – юрист, – продолжила миссис Уилкинс, обращаясь к миссис Арбутнот и пытаясь доходчиво объяснить собственное положение, а потом на миг задумалась, подбирая самую яркую и точную характеристику. – Он очень красив.
– О, должно быть, это доставляет вам огромное удовольствие, – снисходительно заметила миссис Арбутнот.
– Почему? – спросила миссис Уилкинс.
Столь прямолинейный вопрос несколько ошеломил миссис Арбутнот.
– Потому что это особый дар, как и любой другой, и если его правильно использовать…
Она замолчала, так и не закончив фразу. Миссис Уилкинс так внимательно посмотрела на нее своими большими серыми глазами, что миссис Арбутнот внезапно подумала: так недолго и приобрести устойчивую привычку произносить наподобие сиделки монологи, когда ее подопечный только слушает и не может ни возразить, ни перебить, потому что, по сути, полностью от нее зависит.
Только вот миссис Уилкинс не слушала. В этот самый миг, как бы абсурдно это ни казалось, в сознании ее явственно возникла картина: под свисающими с веток неизвестного дерева длинными цветущими плетями глицинии сидят две дамы: сама миссис Уилкинс и миссис Арбутнот, она ясно это видела, – а чуть дальше в лучах яркого солнца возвышаются старинные серые стены средневекового замка. Да, они там. Стены она тоже видела…
Из-за этих видений миссис Уилкинс хоть и смотрела на миссис Арбутнот, но не слышала ни единого слова. А миссис Арбутнот в свою очередь смотрела на собеседницу с удивлением: ее лицо, сияющее и трепетное, как взволнованная легким ветерком и освещенная солнцем поверхность моря, словно озарила волшебная картина. Если бы в этот миг миссис Уилкинс оказалась на вечеринке, то взгляды присутствующих были бы наверняка прикованы к ней.
Вот так они и смотрели друг на друга: миссис Арбутнот заинтересованно и вопросительно, а миссис Уилкинс – с выражением постигшего ее озарения. Да, именно так и следует поступить. Сама она не смогла бы позволить себе подобную роскошь, а если бы даже смогла, то все равно не осмелилась бы отправиться в путешествие в одиночестве. А вот вместе с миссис Арбутнот…
Она в волнении перегнулась через стол и шепотом проговорила:
– Почему бы нам не попытаться? Вместе?
– Попытаться? – переспросила миссис Арбутнот, совершенно ошарашенная.
– Да, – едва слышно, словно боялась быть подслушанной, подтвердила миссис Уилкинс. – Что толку сидеть здесь, вздыхать, твердить «это было бы чудесно», а потом, даже пальцем не шевельнув, возвращаться домой в Хемпстед и, как обычно, заняться рыбой. Так мы живем постоянно, из года в год, и никаких просветов. – Словно испугавшись собственных слов, миссис Уилкинс покраснела до корней волос, но все же не смогла остановиться: – Надо что-то менять, и это необходимо не только нам самим. Уехать ненадолго и почувствовать себя счастливыми вовсе не эгоистично, ведь мы вернемся другими, намного лучше. Да, время от времени всем нужен отдых, перерыв!
– Но как же вы собираетесь осуществить это намерение? – уточнила миссис Арбутнот, совершенно неуверенная, что это возможно.
– Взять замок.
– Взять? Как это… взять?
– Арендовать. Снять. Получить. Назовите это как угодно.
– Но… вы имеете в виду только нас?
– Да, нас двоих. Все затраты – поровну, так будет куда дешевле. Просто мне показалось, что вы хотите этого не меньше, чем я, что тоже нуждаетесь в отдыхе, в переменах; хотите, чтобы с вами произошло что-то необычное и прекрасное.
– Но ведь мы совсем не знаем друг друга.
– Это ничего: только представьте, насколько хорошо узнаем, если проведем вместе целый месяц! Я скопила немного денег на черный день и готова вложить их в это предприятие.
Неуравновешенная особа, подумала миссис Арбутнот, но все же испытала странное волнение.
– Представьте: уедем на целый месяц от этой рутины… в рай!
«Нет, так говорить нельзя! – мысленно всполошилась миссис Арбутнот. – Викарий пришел бы в ужас». И все же слова новой знакомой ее глубоко тронули. Отдохнуть, сменить привычный образ жизни на что-то новое было бы действительно замечательно.
Благоразумие, однако, опять одержало верх, а годы общения с бедняками потребовали возражения с легким, сочувственным высокомерием наставницы:
– Но ведь рай не где-то там, в другом месте: он в душе, здесь и сейчас. Так, по крайней мере, говорят пасторы, – пояснила миссис Арбутнот негромким мягким голосом. – Вам наверняка известны связующие нити между родственными понятиями, не так ли? И…
– Да-да, конечно, – не дала ей продолжить миссис Уилкинс.
– Между родственными понятиями рая и дома, – все-таки договорила миссис Арбутнот, поскольку привыкла непременно завершать мысль и договаривать фразу до конца. – Рай пребывает в нашем доме.
– Его там нет, – возразила миссис Уилкинс, опять удивив собеседницу неожиданностью реакции.
Миссис Арбутнот на миг растерялась, а потом спокойно, но настойчиво возразила:
– Нет, он там: там, если мы того хотим, если сами его создаем.
– Я хочу и создаю, и все равно в моем доме рая нет, – упрямо стояла на своем миссис Уилкинс.
Миссис Арбутнот промолчала, потому что тоже порой сомневалась насчет рая и дома, лишь со все возрастающей тревогой глядя на миссис Уилкинс и все настойчивее ощущая потребность ее классифицировать. Если бы только удалось поместить собеседницу в правильную графу, то восстановилось бы ее собственное душевное равновесие, которое странным образом пошатнулось. Она уже много лет не отдыхала, и объявление вызвало к жизни опасные
