Песнь Крови - Дин Андерссон

Много столетий назад Нидхегг был одним из многочисленных воинов Хель. Тогда, по приказу богини, он разыскивал Череп Войны — хрустальный источник магической энергии, когда-то украденный Одином у Хель и ее союзников. Нидхегг был любимцем Хель, делившим с ней жажду смерти. И, несмотря на то что Нидхегг стал любовником богини, он все же предал ее, и с тех пор неугасающий гнев и ярость горят в ее груди.

После долгих лет упорных поисков ему все же удалось отыскать Череп Войны, который к тому времени был вживлен в монолитный камень в глубине подземной пещеры. И, вместо того чтобы спасти Хель, вызволив ее из Нифльхейма, как он и клялся ей, Нидхегг использовал волшебную мощь Черепа, чтобы продлить собственную жизнь и воздвигнуть свое королевство, королевство рабства и деспотии.

Хель посылала многих воителей, чтобы отомстить ему и уничтожить его власть, однако все они погибли. Используя силу Черепа и собственное искусство воина, Нидхегг истреблял всех врагов, низвергая их души в царство вечных мучений за пределами Земли.

И вот уже прошло почти два века с тех самых пор, когда последний воин Тьмы отважился отправиться в свой последний путь в поисках колдуна-властителя, чтобы бросить ему вызов. Но Песнь Крови отважилась. Она делала это и ради собственного спасения, и ради Гутрун, дочери, которую сейчас держали в заложниках глубоко в подземных темницах владений Хель. Это был их единственный шанс получить в подарок жизнь и свободу. Правда, шанс мизерный, по сравнению с угрозой смерти и агонией души, нависших над ней также неизбежно, как пришествие старости и немощи в конце жизни.

Стиснув зубы, Песнь Крови терпела мучительную боль в ноге и продолжала двигаться к спасительному лесу впереди. Ей даже не стоило напоминать себе, что благодаря своей магии Нидхегг мог уже определить ее присутствие в пределах живых земель. Смертельные ловушки уже наверняка ожидали ее по дороге в Ностранд, а нападение колдуна могло начаться в любое мгновение.

Ругаясь шепотом и стараясь сохранить дыхание, с надрывом вырывавшееся из груди, она вспоминала обещание Хель, что на лошади Тьмы ей удастся добраться до леса еще до рассвета. Если бы это все-таки произошло, то там, под тенью густых деревьев, ночное заклинание не растаяло бы, точно снег весной, и она бы не подвернула себе ногу при падении.

«Надейся на колдовство Хель и ее обещания! — подумала она сердито, но тут же вспомнила о других обещаниях богини. — Неужели и они будут нарушены с такой же легкостью?»

«Гутрун», — пронеслось у нее в голове, и вновь она увидела, какой ужас был написан на лице дочери, когда Песнь Крови садилась в седло, готовая отправиться в далекий путь на волшебной лошади Тьмы. Вспомнила она и то, как удерживали ее маленькую дочурку костлявые руки мертвецов с ошметьями плоти на костях. Они оставили ее там, в темницах Нифльхейма, заложницей. Вспоминала Песнь Крови и другое: какую гордость она испытала за свою дочь, воспринявшую со стойким мужеством взрослой женщины все ее объяснения и даже не пытавшуюся плакать и просить, хотя маленькое тело тряслось от страха.

Гутрун. Сдержит ли Хель свое обещание отпустить девочку, как только Нидхегг будет уничтожен? Увидит ли она когда-нибудь свою дочурку вновь? Доведется ли ее дочери, названной в честь бабки, еще хоть раз в жизни увидеть сияние начинающегося дня вдали от мрачных владений Хель?

Песнь Крови снова выругалась, старательно прогоняя прочь такие сомнения. Теперь уже слишком поздно, и повернуть назад нельзя. Уже шесть лет прошло с тех самых пор, как этот вопрос потерял свое значение — сдержит богиня Смерти свое слово или нет.

«Хель смеется последней», — снова вспомнила воительница. — Но не на сей раз «, — поклялась она и, сжав зубы, прибавила шагу, устремляясь к лесу.

Солнечный свет потоком хлынул в проем открытой двери небольшой лесной избушки, будя высокую женщину с короткими пшенично-рыжими волосами, которая спала, накрывшись тяжелыми медвежьими шкурами. Она лениво приоткрыла широко посаженные бледно-голубые глаза. Ее мужа, Торфинна, рядом с ней не было.

Недовольно нахмурившись, Вельгерт сбросила с себя мохнатые шкуры и поднялась с постели. Натянув на голые плечи тяжелый плащ, она на цыпочках подобралась к открытой двери и выглянула наружу.

Снег сверкал в косых лучах восходящего солнца, искрясь всеми цветами радуги. Хорошо заметные следы обутых в башмаки ног вели от самого порога в лес и терялись среди деревьев. Дальше виднелись лишь чистые, нетронутые сугробы.

— Торфинн! — позвала Вельгерт, все еще хмурясь. Она подождала, но не получила никакого ответа. Женщина скинула с себя плащ и принялась торопливо одеваться, но тут она вдруг заметила большой деревянный сундук возле кровати. Он почему-то был открыт, откинутая крышка упиралась в стену. Холодные мурашки побежали у нее по спине, когда она наклонилась, чтобы заглянуть внутрь.

Кожаное снаряжение Торфинна исчезло. Ее же все еще оставалось на месте. Она посмотрела на стену рядом с дверью, где на колышках обычно висели мечи. Место, где, как правило, висел меч Торфинна, пустовало.

Вельгерт быстро захлопнула дверь и поплотней задвинула щеколду, затем сняла свой меч с колышка, вытащив из кожаных ножен недавно наточенное и тщательно смазанное лезвие.

Она бросилась к сундуку, положив обнаженный меч поближе к себе, чтобы его было удобно схватить в минуту опасности, и, тщательно прислушиваясь к каждому шороху, исходящему извне, стала быстро натягивать свое воинское одеяние: штаны, башмаки, тунику. А затем так же торопливо Вельгерт принялась завязывать тесемки кожаной куртки с металлическими накладками.

Привычка взяла верх, всколыхнув память из пустоты забвения, словно никогда и не было этих шести спокойных лет жизни. Ее пальцы отработанными движениями скользили по застежкам, завязывая тесемки и застегивая пряжки с такой сноровкой, что не было потеряно ни одного драгоценного мгновения. Уже одевшись окончательно, она застегнула на себе пояс с ножнами, надела на голову боевой шлем из кожи со стальными пластинами, натянула перчатки, набросила на плечи тяжелый плащ, схватила круглый деревянный щит, и ее пальцы ровно легли на его железную рукоять на внутренней стороне. И только тогда она, взяв в правую руку меч, решительно шагнула к двери и распахнула ее.

Опасность могла поджидать ее прямо за дверьми. Она перешагнула порог, выйдя наружу, и замерла на месте с мечом наготове, напряженно ожидая нападения. Но атаки не последовало. Не было и никакой угрозы. Видимой угрозы, по крайней мере. Утренний ветер мягко шелестел в ветвях высоких сосен, окружавших хижину. Потрескивали сухие ветки старых деревьев после морозной ночи. Где-то неподалеку пела птица.