Двойное шаманство - Исаак Гольдберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помолчите, батюшка! — вполголоса огрызнулся Макар Павлыч. — За делом мы сюда притащились, ай нет?
Власий примолк.
На тунгусов резонное заявление Макара Павлыча подействовало. Савелий обрадовался.
— Вот-вот! хорошо! Пусть оба настуют парня!
Ковдельги, шаман, что-то опасливо и настороженно проворчал.
В чум в это время возвратился тунгус, который вышел еще до того, как Власий помолился. Вошедший, нерешительно топчась у самого входа, растерянно поглядывал на шамана, на попа, на Макара Павлыча.
— Бойе[9], — обратился к нему Савелий, — твоего парня батюшка выхаживать будет! Хорошо!
— Православной религии священник! вот кто! — внушительно поддержал Савелия Макар Павлыч.
— А шаманить после! Потом! — прибавил Савелий.
7.
Когда переходили в тот чум, где лежал больной мальчик, Власий сокрушенно пенял Макару Павлычу:
— А все-таки сумлительно мне это обстоятельство! Негоже мне шаманству, идолопоклонству ихнему потакать! Как духовному лицу негоже!
— Отец Власий! — внушительно и непреклонно заявил Макар Павлыч. — Коли ежели вы совместно со мною в дело, в пай, значит, пошли, то соблюдайте обчий наш интерес! Не портите камерции!
В чуме, где находился больной, было полутемно. Мальчик лежал на груде оленьих шкур, прикрытый меховой рухлядью. Возле него, испуганно вглядываясь в его горящее жаром лицо, сидела тунгуска. Хозяин чума прошел к больному, к женщине, к камельку. Он подбросил дров и огонь вспыхнул ярче и веселее.
Власий сразу стал деловитым и властным. Он вытащил из узелка, который принес с собою, всякие принадлежности для богослужения. Он укрепил в изголовьи больного два восковых огарка и зажег их. Он встал посреди чума и передал Макару Павлычу маленькое кадило. Над больным, над тунгусами, над камельком сладко и чадно запахло ладаном. Слова молитвы, пугая тунгусов, взметнулись под покатыми стенками жилища.
Власий молился недолго. Он отчитал пару-другую молитв, напустил полный чум дыму. Он прикоснулся к губам мальчика крестом, заставил всех тунгусов приложиться к нему. И кончив с привычным и давно надоевшим, сказал привычное же:
— Ну, уповайте на господа бога и на милость его!
Тунгус, отец больного мальчика, подошел поближе к мальчику и пристально вгляделся в него. Он словно высматривал, какое облегчение, какую помощь принес больному русский шаман.
— Встанет? — спросил он. — Уйдет болезнь? Перестанет жечь его?
— С одного разу, может, не поправится, — поспешил с ответом Макар Павлыч. — Молиться шибко надо!
Ковдельги, шаман, выждав пока Власий складывал свои пожитки, с беспокойством и тревогой приблизился к больному. Ковдельги жадно оглядел мальчика, пощупал его лоб, потрогал его за руку.
— У! — качая недоверчиво головой, сказал он. — У! Горит!.. Харги[10] из него не вышли! Харги надо гнать!
У Власия закипела злоба на шамана. Но Макар Павлыч был на-стороже. Макар Павлыч посоветовал:
— Ступайте, отец Власий, в тот чум, к Савелке. Ступайте, а об деле я поговорю!
И он почти силой выпроводил попа из чума.
И когда поп вышел, Макар Павлыч приступил к делу.
— Молиться шибко много надо! — заявил он отцу больного. — Сам видишь, какая сильная болезнь парнишку схватила!.. Батюшка вот помолился, свечки дорогие жег, ладаном курил, а ладан, он в большущей теперь цене! Большой убыток батюшке от молитвы! Надо батюшку отдарить. Гостинцы батюшке надо приготовить. Вот за одно моление да еще раз будет он молиться, за все сразу и отдаривай! Тебя Овидирь звать-то?
Тунгус кивком головы подтвердил.
— Ну, Овидирь, не скупись! — продолжал Макар Павлыч. — Спасай сына, охотника, не жалей гостинцев!
Овидирь взглянул на сына, поглядел на Ковдельги, опустил голову и вздохнул.
— Спасать надо! — согласился он. — Батюсска шаманил, гостинца надо. Ковдельги станет шаманить, тоже гостинца надо. Много. Много надо, а белки разве много у меня?
Ковдельги сверкнул глазами:
— В парне сильные харги сидят! Шаманить надо сильно! Я буду шаманить много!
— Он будет шаманить много! — подтвердил Овидирь и снова вздохнул.
Макар Павлыч рассердился:
— Ты что же это равняешь православное, христианское богослужение с шаманством? Ты не дури! Батюшкина молитва крепка, она подействует! А шаманство твое, оно, брат, может, ни к чему! Ты не равняй!.. Батюшку ты обижать не смей. Приготовь гостинец настоящий, а не так себе, не пустяк какой!
Овидирь молчал.
Макару Павлычу пришлось поспорить, покричать. В конце концов вышло так, что они втроем, он, Овидирь и Ковдельги, досыта накричались и наспорились и все-таки пришли к какому-то соглашению. Потому что, когда Макар Павлыч пришел в Савельев чум, то следом за ним Овидирь нес охапку белок. Положив ее пред Власием, тунгус сказал:
— Гостинца, бятюсска... Бери!
8.
Ни Макар Павлыч, ни тем более Власий не пошли посмотреть, поприсутствовать при шаманстве, которое Ковдельги начал сразу же после батюшкиной молитвы. Макар Павлыч был занят: он рассортировал свои товары и соображал, что и как на них выменивать. Власий поглядел на его добро и завистливо вздохнул:
— Наберешь на это и все, Макар Павлыч, пушнинки! Не зря твои хлопоты.
— Да и вы, отец Власий, в накладе не останетесь! — успокоил попа Макар Павлыч. — Давайте сюда ваш запасец, заодно и сменяем!
Власий неохотно и после некоторого раздумья передал Макару Павлычу свои товары. У Власия не было большого доверия к своему компаньону. Макар Павлыч понял это, но не обиделся и успокоил Власия:
— Менку-то при вас буду делать. Доглядывайте.
— Да я ничего... — сморщился Власий и отвел в сторону глаза.
Когда пали сумерки и подкрался долгий зимний вечер, Макар Павлыч собрал тунгусов в один чум, к Савелию.
— Вот у меня тут, — сказал он, разворачивая и раскладывая товары, для друзей остаточки имеются. Кончил я торговать, больше не буду, тяжело. Жалко мне вас, друзья, кто теперь покручать вас станет! Отощаете вы, страсть! Ну, пользуйтесь напоследях!
Тунгусы придвинулись к товарам и стали выбирать себе каждый, что ему нравилось. Макар Павлыч следил за ними и назначал цену. Некоторые тунгусы вышли из чума и вернулись с белкой. Один принес хорошую лисицу. Макар уцепился за выходной, сверкающий мех лисицы. К этому же меху потянулся и Власий.
— Обождите, отец Власий, — нахмурился Макар Павлыч. — Дележ опосля, а теперь надо собча все делать.
И снова Власий примолк и сдался.
Они поторговали до тех пор, пока все, что ни привезли с собою, но перешло к тунгусам. А когда не осталось товаров, а тунгусы все еще несли пушнину, Макар Павлыч подмигнул Власию, шепнул ему пару слов, и Власий вытащил свою бутыль. Стаканчик пошел по рукам. И за каждый стаканчик батюшке, отцу Власию тунгусы выдергивали из бунтов[11] по несколько белок.
К концу мены в чум пришел Ковдельги, шаман. Он осмотрелся, увидел бутыль возле Власия и ласково прищурил глаза.
— Холодно! У, холодно! — сообщил он. Макар Павлыч засмеялся и хитро подмигнул Власию.
— Тащи гостинец, угостим! согреем! — посоветовал он шаману. — Тащи! Тебе за мальчишку дали ведь! Ты богатый!
Ковдельги почесал в голове и нерешительно помялся.
— Гостинец... — неуверенно сказал он. — Мало у меня...
— Ну, поищи! — подстрекнул Макар Павлыч. А, обратившись к Власию, почти властно заявил:
— Угостите его, батюшка!
Жадно выпив стаканчик матушкина напитка, Ковдельги вытер губы ладонью и радостно засмеялся:
— Хорошо!
В чуме было жарко. Камелек горел ярко и весело. Люди разгорелись. У людей глаза сверкали весельем и радостью. У Макара Павлыча и Власия глаза были как уголья камелька: они пылали давно небывалой радостью. Возле них, возле бывшего купца и попа, лежала груда пушнины. И как было не радоваться такой удаче, такой прибыли!
Радость перехлестнула Власия. Он потянулся к Макару Павлычу с до краев налитым стаканчиком:
— Откушаем, Макар Павлыч, за удачу!
— Откушаем! — охотно согласился Макар Павлыч и опрокинул стаканчик. За пим выпил и сам Власий. Тунгусы молча, с завистью смотрели на них.
9.
Обделав свои дела, Власий и Макар Павлыч стали собираться обратно домой. Под конец Власий от удачной поездки так размяк, что стал разговаривать с Ковдельги менее сурово, чем прежде. Он даже соблаговолил пошутить с шаманом. И Макар Павлыч, подметив это, насмешливо сказал попу:
— Ничего мужик, шаман-то. Не вредный!
Увязав свои пожитки, Макар Павлыч и Власий стали прощаться с тунгусами. Попрощались со всеми, нехватало только Овидиря, отца мальчика, над которым шаманили Ковдельги и Власий. Макар Павлыч приостановился и спросил:
