Богач, бедняк... Том 2 - Ирвин Шоу

Они приехали в аэропорт рано, и беспокойство исчезло с лица Билли, как только его чемоданы вместе с багажом матери оказались по ту сторону стойки. На Билли – серый твидовый костюм, розовая застегнутая донизу рубашка, голубой галстук, волосы аккуратно расчесаны, кожа на подбородке чистая – никаких юношеских прыщей. Гретхен он казался взрослым и красивым молодым человеком, выглядевшим старше своих четырнадцати лет. Он и сейчас уже высокий, выше ее и, конечно, Колина. Колин отвез их в аэропорт и старался, как мог, скрыть свое нетерпение: ему хотелось поскорее добраться до студии и приступить к работе. Когда они мчались в аэропорт, Гретхен пришлось сильно понервничать из-за его безрассудной манеры вождения. Но она сдерживалась, взяв себя в руки. Это единственное, что он делает из рук вон плохо. То ехал медленно, еле-еле волочился, думая, по-видимому, о чем-то совершенно другом, то вдруг, словно очнувшись, начинал сильно давить на педаль газа, вырывался вперед, оставляя позади других водителей, и поливал их оскорблениями, когда те пытались его обогнать. Если она, теряя терпение, принималась бранить его за слишком опасную езду, он только рычал на нее: «Не будь типично американской женой на все сто процентов!» Сам был уверен, что водит машину превосходно. Он постоянно твердил, что ни разу в жизни не попадал в дорожно-транспортное происшествие. Правда, несколько раз его останавливали за превышение скорости, но доброжелательные страховые агенты студии – услужливые, ценные люди, настоящие джентльмены – смотрели снисходительно на эти случаи.

К стойке подошли другие пассажиры с багажом.

– У нас еще куча времени, – сказал Колин. – Не выпить ли по чашке кофе?

Гретхен отлично знала, что Билли предпочел бы стоять у выхода на посадку, чтобы оказаться в числе первых на борту самолета.

– Послушай, Колин, – сказала она. – Для чего тебе здесь так долго ждать? Нет ничего хуже провожать и ждать.

– Нет, надо выпить кофе, – ответил он. – По-моему, я еще до конца не проснулся.

Они пошли через весь холл к ресторану, Гретхен между мужем и сыном, чувствуя, насколько все они, вся троица, красивы, как всем довольны, а люди вокруг бросали на них любопытные взгляды. Тщеславие, думала она про себя, какой все же восхитительный грех!

В ресторане они заказали по чашке кофе для себя и бутылку кока-колы для Билли, которой он запил драмамин.

– Меня укачивало в автобусе до восемнадцати лет, – сказал Колин, наблюдая за тем, как мальчик глотает таблетку, – потом, когда я переспал с девушкой, все прекратилось.

Билли бросил на него быстрый, внимательный взгляд. Колин говорил с ним, как со взрослым мужчиной. Иногда Гретхен начинала сомневаться в правильности такого обращения. Она так и не поняла, какие чувства питает к нему ее сын, любит ли он своего отчима, просто терпит его или ненавидит? Билли никогда не делился с ней своими впечатлениями. Колин не затрачивал особых усилий, чтобы заручиться симпатиями мальчика. Иногда он бывал с ним резок, иногда проявлял живой интерес к его учебе в школе и даже помогал ему с заданиями, иногда бывал веселым и очаровательным, иногда – отстраненным и далеким. Колин никогда не проявлял своего снисходительного отношения к любой аудитории. Однако одно дело – работа, и другое – общение с единственным ребенком матери, которая бросила его отца, этого слишком сладострастного, темпераментного и трудного в быту любовника.

Они с Колином, конечно, тоже ссорились, но у них никогда не возникало разногласий по поводу Билли, к тому же Колин платил за учебу мальчика, так как Вилли Эбботт переживал трудные времена и не мог себе позволить таких серьезных затрат. Колин запретил Гретхен сообщать мальчику, кто платит деньги за его учебу, но, скорее всего, Билли и сам догадывался.

– Когда мне было столько, сколько тебе, – продолжал Колин, – меня отправили в школу. Первую неделю я плакал. В первый же год я ее возненавидел. На второй год я уже ее терпел. На третий – стал редактором школьной газеты и впервые почувствовал вкус к власти, понял, какое получаешь от этого удовольствие. Мне это очень нравилось, хотя я боялся в этом признаться кому-нибудь, даже самому себе. В последний год я уже плакал по другой причине: мне не хотелось уходить из школы.

– Я не против учебы, – сказал Билли.

– Очень хорошо, – похвалил его Колин. – У тебя хорошая школа, если такое можно сказать вообще о школе в наши дни, но, по крайней мере, тебя научат правильно писать гладкую литературную фразу на хорошем английском языке. Вот, держи. – Он вытащил из кармана конверт, отдал его мальчику. – Бери и не говори матери, что в нем, понял?

– Спасибо, – поблагодарил отчима мальчик. Сунул конверт в боковой карман пиджака. Посмотрел на часы. – Может, нам пора двигаться, а?

И они пошли к выходу на посадку. Билли нес в руках свою гитару. Иногда Гретхен начинала волноваться из-за этого инструмента, как его воспримут в респектабельной Новоанглийской пресвитерианской школе, где будет учиться Билли. Скорее всего – никак! Они должны быть готовы к любым выходкам четырнадцатилетних мальчишек.

Посадка в самолет уже началась, когда они подошли к выходу.

– Поднимайся в салон, Билли, – сказала Гретхен. – Я хочу попрощаться с Колином.

Гретхен, прощаясь, внимательно посмотрела ему в лицо. На его заостренном, тонком лице угадывались истинные, непритворные чувства: нежность и забота, а в опасном омуте глаз под печальными, густыми бровями отражались любовь и ласка. Нет, я сделала правильный выбор, подумала она.

Билли, держа на плече свою гитару, как пехотинец ружье, шагал к большому лайнеру по бетонке и тревожно улыбался, оставляя за спиной двух отцов – родного и отчима.

– С ним все будет в порядке, – сказал Колин, глядя ему вслед.

– Будем надеяться, – вторила ему Гретхен. – В твоем пакете деньги, не так ли?

– Несколько баксов, – небрежно бросил Колин. – На мелкие расходы. Чтобы скрасить боль разлуки. В жизни пацана бывают такие моменты, когда ему трудно учиться без дополнительного молочного коктейля или последнего номера журнала «Плейбой». Вилли тебя встретит в Айдлуайлде1?

– Да, встретит.

– Вы повезете парня в школу вместе?

– Думаю, что да.

– Ты права, – спокойно сказал Колин. – Родители обязательно должны присутствовать вдвоем на важных церемониях для подростков. – Он, отвернувшись от нее, посмотрел на спешащих к трапу пассажиров. – Знаешь, когда я вижу эти красочные рекламы – летать самолетами – с изображением широко улыбающихся пассажиров, поднимающихся по трапу самолета, то начинаю еще четче осознавать, в каком лживом обществе приходится нам жить. Никто ведь особого счастья не испытывает, поднимаясь в самолет. Ты сегодня переспишь со своим бывшим мужем Вилли?

– Колин! Ты что!

– Некоторые леди идут на это. Развод – это своего рода возбуждающее средство.

– Пошел к черту! – в сердцах воскликнула она. Резко повернувшись, Гретхен направилась к выходу на посадку. Он, схватив ее за руку, остановил.

– Прости меня, – сказал он. – Я – мнительный, ничтожный, склонный к самоуничтожению, сомневающийся в существовании счастья человек, которому нет на этой земле прощения. – Он печально улыбнулся, в глазах его промелькнула мольба. – Прошу тебя только об одном: не говори обо мне с Вилли, идет?

– Не стану. – Она уже простила его за подозрение и теперь, стоя рядом, смотрела ему прямо в глаза. Он торопливо ее поцеловал. По радио передавали последнее приглашение на борт для запоздавших пассажиров.

– Увидимся в Нью-Йорке через две недели, – сказал Колин. – Не развлекайся, пока я не приеду.

– Не буду, не беспокойся, – улыбнулась Гретхен. Она быстро поцеловала его в щеку, а он, резко повернувшись, быстро зашагал в своей обычной манере, которая всегда заставляла ее улыбаться, – словно шел на опасную схватку, в которой он одержит верх, станет победителем.

Посмотрев ему вслед, она пошла через выход на посадку.

Несмотря на принятый драмамин, Билли все же вырвало, когда они шли на посадку в аэропорту Айдлуайлд. Он постарался все сделать поаккуратнее, в специальный мешочек для этой цели, но на лбу у него выступили крупные капли пота, а плечи судорожно вздымались. Он все не мог унять дрожь. Гретхен в отчаянии постукивала его по спине и хотя, конечно, знала, что все усилия бесполезны и что приступ рвоты ничем страшным сыну не грозит, все равно испытывала тревогу из-за того, что не в состоянии сейчас ему помочь, оградить его от боли. Иррациональное материнское чувство.

Приступы рвоты наконец прекратились, и Билли, аккуратно закрыв мешочек, направился по проходу салона в туалет, чтобы выбросить его в урну и прополоскать рот. Когда он вернулся на место, то по-прежнему был бледен. Он вытер пот с лица и теперь, кажется, целиком взял себя в руки. Садясь рядом с Гретхен, он печально произнес горькие слова: