Слезы в оленьих пузырях - Николай Северин

Упряжки оленей стояли еще не убранные. Туран с ходу вскочил на передние нарты.

Олени у Турана — ветер.

Михайло, смотря вслед уезжающему, повторял:

— Вот-те, опять умажется. Ну и народец!

Екатерина Петровна, в слезах, кричала:

— Бегите к заведующему, догнать надо, замерзнет!

Но рожденные в холоде не боятся снегов и ветров…

Туран на ходу надел лежавшую на нартах запасную одежду и унты[6].

В ночь, когда на звездном небе росло густое облако, а потом из него заиграли отливами лопающиеся ракеты огненных столбов северного сияния, Туран приехал в стойбище тунгусов.

В чумах гостю рады всегда.

Рассказывал Туран о болезни, о смерти жены и с испугом говорил об огненной бабе.

Говорили ему:

— Хорошая баба Екатерина Петровна: ребят, баб, мужиков лечит хорошо, прямо шаман!

Весело смеялись над Тураном сородичи, провожая его снова на базу.

НА БОЛЬШОЙ РЕКЕ

Деду — рыбаку

Сенька радовался весеннему теплому солнцу. Радовалась и его семья. Сеньке — сорок пятый год, но уменьшительными именами зовут русские остяков.

От солнца днем рыхлеют снега и оседают, а ночью покрываются серебристой корочкой наста.

Семейство Сеньки оставило тайгу и вышло на берег Енисея.

Зимой — охота, летом — рыбная ловля, — так проходит Сенькина жизнь.

В первый же день прихода на реку Сенька выдолбил прорубь.

Дрожа от удовольствия всем телом, съел первых трепещущих рыбок. В этот день все были сыты. Сон сытых приятен и сладок.

Разъело солнце на взбухшем синем Енисее черные жилы ручьев.

Сенька, как и все рыбаки, не спал в эти тревожные ночи, у зажженного костра, с трубкой, караулил Енисей. Только те люди рыбацкого племени знают эту тревогу, кто через лед чует рыбные запахи.

В реве, грохоте, крутя ледяные столбы, тронулся Енисей.

Семья Сеньки с имуществом погрузилась в летний свой дом — лодку.

За последними льдинами плыл остяцкий дом.

Испенился лед, ветры угнали пену в океан, а Сенька остался рыбачить на песках.

Низовья Енисея — рыбные места.

Ладно рыбачил Сенька: шла рыба в пущальни[7], попадала на самоловы.

Первым из океана плывет осетр, потом чир, моксун, густо прет селедка, последним заходит жирный омуль.

В Енисейскую губу за рыбой идет прожорливая белуха.

Богатый улов серебрится в сетях. За полярным кругом летом ночи светлы, как дни. В рыбный ход не спят рыбаки, днем и ночью рыбацкие лодки качаются на енисейской зыби. Из глубоких низовьев идет рыба вверх, на мели, в бесчисленные протоки, озера, водяные болота, метать икру.

Сороки, язи и ельцы, попавшиеся в лесных озерах, пробираются на зимние стоянки, плескаясь на боку. Их караулят вороны, чайки, орлы, а иногда хищные звери: выдры, норки, и не брезгует рыбой хозяин тайги — медведь.

Каждый день Сенькина семья ела рыбу, аппетитно слизывая холодную рыбью кровь. Все начали добреть и полнеть.

Сенькина „ветка“ — легкая лодка, сделанная из береста, — быстро скользила каждый день по Енисею. Но с океана часто идут ветровые штормы.

Сегодня запоздавшего Сеньку захватил ветер на середине реки. Ветка, зарываясь в волновые гребни, пляшет и становится то на нос, то на корму. Скалятся гребни волн, хотят проглотить Сеньку в лодке.

Но крепки швы у ветки, затянутые оленьими жилами, залитые серой, и Сенька на волнах так же смело скользит, как на лыжах с горы.

Платок, которым завязаны волосы, сбился за шею; закатанные в черный войлок волосы влажны и дымятся паром; капли пота, размазывая грязь, стекают по лицу. Сердитые зеленые брызги освежают лицо.

У Сеньки проносится мысль о водяном боге.

Много небес, где живут боги. На первом небе — озера, на втором — лайды (равнины), третье небо состоит из небольших, но сплошных сопок; на них висят, подобно мху, небольшие ледяные сосульки; на четвертом есть большое озеро, из которого вытекает река Енисей.

От брызг накапливается в лодке вода.

Сенька, приподнимаясь, смотрит вдаль. Широк Енисей в низовьях, на десятки километров идут штормовые волны.

Вдали у островов острый Сенькин глаз заметил дым, много дыма, целое облако летит в левый берег тундры.

Бывают в низовьях один-два парохода в лето: первый весной привозит рыбаков, а второй осенью забирает рыбу и рыбаков.

Тревожит дым Сенькино сердце: „Видно, водяной бог зажег Енисей“…

Показались пароходные трубы.

Не видал Сенька таких черных, больших, высоких пароходов.

Гудки густые, хриплые, — эхо далеко несется в тайгу.

Не знал Сенька, что через океанские штормы, карские воды, полярные ветры из Лондона, Гамбурга, Ливерпуля пришли на большую реку морские пароходы за лесными богатствами.

Близко пароходы, скоро поравняются с Сенькиной скорлупкой. От пароходов идет вал. Ветка, как маленькая щепочка, треплется в круговых волнах.

Брызжет пена в Сенькино лицо.

С капитанского мостика первого парохода заметили лодку.

Человек тонет…

Неслись сигнальные гудки, частые и тревожные.

С борта спустили моторную лодку.

У Сеньки мокнут ноги; он смотрит между колен на дно своей лодки: „Надо вылить воду“.

Выбрав спокойный вал, Сенька выпрыгнул из лодки; на руках приподнимая легкую ветку, вылил воду, а потом, положив весло поперек, вскочил обратно в лодку.

У спокойного, обычно ленивого Сеньки в лесу, в погоне за зверем, на реке рождаются энергия и сила.

Вылить воду на середине реки из берестяной лодки — обычный прием Сеньки.

С моторки увидели мелькнувшую вверх дном лодку.

Все разом выкрикнули:

— Утонул!..

Но, когда снова увидели его сидящим в лодке, моряки — сами водяные жители, удивленные Сенькиным поведением, с ласковым ругательством выкрикнули:

— Вот, чорт, енисейское ныряло…

Через полминуты Сенька пересел в моторку, ветку взяли на буксир: она прыгала с волны на волну.

На „Пионере“ — океанском судне, построенном в гамбургских доках, — тепло встретили Сеньку; притащили белье, брюки, бушлат, а второй штурман принес капитанскую фуражку с поломанным козырьком. После стаканчика коньяку поили ароматным чаем с густыми сливками.

Но Сенька ласкающим глазом смотрел на шкаф, куда убрали коньяк, и, показывая ногтем на донышко стаканчика, виновато улыбаясь, говорил:

— Маленько, маленько еще налей: мой водку век любит…

Матросы смеялись дружно:

— Водка плохо, чай пей, слаще и полезнее.

Комсомольцы водили Сеньку по всему пароходу, и он, сохраняя свое достоинство, хозяйственно осматривал судно.

С палубы, оглядывая идущие сзади пароходы, он говорил:

— Зачем много так идет?

— Лес с Енисея повезем…

Когда „Пионер“ поравнялся с тем местом, где стоял на берегу Сенькин чум, Сенька подошел к капитану и, точно отдавая приказание, сказал:

— Давай, свисти всем. Ко мне в гости поедем…

— Нельзя, Семен Иванович, работа…

— Какой такой работа? В гости к хорошему человеку всегда можно…

Как маленький ребенок, он обиделся. На пароходе все его звали Семеном Ивановичем. Когда впервые спросили, как зовут, он, не задумываясь, ответил:

— Сенькой…

— А отца как звали?..

— Ванькой.

— Ну, значит, Семен Иванович… Непонятным, но приятным было новое имя…

Ведь сорок пять лет все русские звали его Сенькой, а тут — Семен Иванович!

Он ходил по палубе счастливый и смеющийся:

— Вот настоящий человек, хороший…

Он гордился командой „Пионера“.

На пароходе гостил больше суток. Перед спуском простился со всеми за руку, приглашая заехать к нему в гости.

Когда вниз по Енисею скользил Семен Иванович на ветке, он заезжал во все чумы.

Бушлат на нем висел, фуражка надвинулась на уши, но везде с почетом встречали Семена Ивановича.

Он рассказывал о морских пароходах, которые тревожили рыбацкое сердце.

Везде в ответ качали головами:

— Плохо будет, лес вырубят, зверь убежит, рыба уплывет в море…

Семен Иванович, поправляя фуражку, успокаивал:

— Хотя водки мало дают, но хорошие люди… Сам капитан говорил: „Семен Иванович“…

УНЬКА[8]

Томской рабфаковке Дуне и профессору Пэтри.

Осторожно ступает по моховой тропе олень. Он боком пятится от стволов, оберегая спящую в сумке Уньку.

Мать едет впереди, и нянькой у Уньки старая важенка. Когда на остановках заплачет Унька, важенка, качая ребенка, переступает передними ногами. И под шум ветра и таежного леса баюкает важенка Уньку. На ремне у сумы привязаны разные кисточки: они, болтаясь, развлекают Уньку. Выспавшаяся девочка, широко расставляя в качающейся сумке ножки, на ходу срывает ветви ели, пихты, кедра и лиственницы. Вдогонку вылетающим птицам Унька радостно хлопает в ладоши. Поиграв с лесными игрушками, свернувшись в суме калачиком, сладко засыпает Унька. Старая важенка слышит храп Уньки и еще осторожнее обходит наклонившиеся лесины.