Алана Инош - Взхмахом кисти

Уже на слове «извините» Художнице стало неважно, что девушка всё видела: во время речи её губы не шевелились. Она обращалась к Художнице так же, как Любимая – телепатически. Это было невероятно.

«Вы не слышите, – словно прочитав её мысли, ответила девушка. – Я щёлкнула пальцами у вас за спиной, но вы не обернулись».

«Ты второй человек в моей жизни, разговаривающий со мной так», – едва оправившись от изумления, телепатировала Художница.

«И вы у меня – вторая, – последовал ответ. – Первой была Лена, моя сестра-близнец… Но четыре года назад она погибла, и мне стало не с кем так общаться».

«Соболезную, – смутилась Художница. И спросила: – А ты тоже не слышишь?»

«Нет, у меня нормальный слух, – качнула кудрявой головой девушка. – Но иногда мне хочется его потерять, чтобы не слышать некоторых глупых вещей…»

«Ну и дурочка, – проворчала Художница. – Цени то, что дала природа».

Зазвенела пауза. Разрывая тетиву неловкости, натянувшуюся между ними, девушка протянула руку и представилась:

«Зоя. По паспорту – Зоис, но Зоя звучит более по-русски».

«Редкое имя, – неуклюже принимая тёплую и лёгкую девичью кисть на свою ладонь, отметила Художница. И представилась тоже: – Ольга».

Странно… Она совсем отвыкла от собственного имени. Быть может, потому что никогда его не любила. Избитое, заурядное и не соответствовавшее её натуре, оно для неё было как мятый листок газетной бумаги. А вот ручка Зои – нечто совершенно новое… Художница никогда не держала на ладони живого цыплёнка, но почему-то была уверена, что ощущения от него и от Зоиной лапки – родственны.

Сообразив, что держит руку девушки уже слишком долго для первого знакомства, Художница вдруг ощутила странную изжогу. Для неё существовала только Любимая. Никаких девиц.

«Извини, мне надо работать», – сказала она, поворачиваясь к картине.

«Да, конечно…» – раздалось в ответ грустно-растерянное эхо.

Кисть снова поднялась, чтобы перенести несколько липовых листков на полотно, но Художница спиной чуяла взгляд Зои. Цыплячьим коготком он засел под лопаткой, не давая сосредоточиться.

«Я не могу работать, когда смотрят», – не вытерпела она.

«Извините, я пойду, погуляю», – засмеялась девушка.

Но гулять Зоя отправилась в совсем неподходящем направлении – вперёд. Пока она не мешала, Художница продолжала переносить липы на холст – листочек за листочком, веточку за веточкой, но когда одним мазком чудесная кисть положила на картину лицо Зои, терпение лопнуло.

«Не маячь перед глазами! – устремила Художница сердитое мысленное послание вслед девушке. – Тебя на картине быть не должно».

«Ой, – сконфузилась Зоя, хлопнув себя по лбу и сияя улыбчивыми ямочками на щеках. – Я такая дура! Простите, что залезла в “кадр”».

Солнце самым наглым образом просветило её длинную белую юбку, струившуюся вдоль ног пышными летучими складками. Художница пару мгновений ошалело взирала на тёмные силуэты стройных бёдер, изящных голеней и трогательных коленок, а потом усилием воли сморгнула наваждение – благо, Зоя скрылась из виду. Исправляя испорченное место, она сосредоточенно накладывала мазки заново, пока лицо девушки не скрылось за листвой.

«Замечательная у вас кисточка», – тепло прозвенело в голове, и Художница вздрогнула.

Заложив руки за спину и вытянув шею, девушка беззастенчиво наблюдала за процессом создания картины. На угрюмо-недовольный взгляд Художницы она ответила ясной обезоруживающей улыбкой.

«Простите за наглость… Я сейчас уйду. Просто не каждый день становишься свидетелем такого чуда».

Сердиться не хотелось, хотелось ущипнуть эту пухленькую щёчку. «Никуда не годно! Журавлёнок ждёт и терпит боль, а я тут о щёчках думаю», – выругала Художница себя. На завершающих мазках кисть как-то слишком больно дёрнула из неё силы – словно кишки кто-то рванул из живота, и Художница согнулась пополам, кашляя и роняя с губ тягучую слюну.

«Что с вами? Вам плохо? – испугалась Зоя. – Держитесь! Я вам помогу… Держитесь за меня!»

Почувствовав тёплые, взволнованно-робкие объятия, Художница с трудом удержалась, чтобы не повиснуть на девушке всем телом. Земля ходила ходуном, а в липовом аромате откуда-то взялась отчаянно-тошнотворная нотка. Отстранив Зою, чтоб не испачкать, Художница исторгла из себя струйку рвоты.

«Всё в порядке… Не бойся, – еле держась на ногах, попыталась она подбодрить девушку. – Так и должно быть… Скоро пройдёт».

Пришлось сесть на траву. Дурнота, закогтившая нутро, тискала и мяла кишки, желудок, сердце, а на часах было без пятнадцати девять. Кажется, сегодня Художница немного не уложилась во временной промежуток нужного освещения, впрочем… Неважно. Кажется, на картине всё в порядке, никаких нестыковок.

Рука Зои пушистым цыплёнком пробралась ей под локоть. Девушка сидела на траве рядом, озабоченно заглядывая Художнице в лицо.

«Наверно, дело во мне, – сделала она сокрушённый вывод. – Я вам мешала… Должно быть, это как-то повлияло…»

«Сколько тебе лет?» – спросила вдруг Художница.

«Девятнадцать, а что?» – слегка опешила девушка.

«У нас с тобой только восемь лет разницы. Необязательно мне выкать, не такая уж я и старуха. – Художница, переведя дух, кое-как поднялась на ноги. – Это не из-за тебя, не выдумывай. Уже прошло, не волнуйся».

Она сама точно не знала, из-за чего ей часто становилось плохо на последних мазках картин. Самое лучшее сейчас – это поскорее лечь в постель с Любимой, чтобы восстановить силы.

«Я провожу вас… ой, то есть, тебя домой, – заявила Зоя. – А по дороге и подлечу, насколько это в моих силах».

Художница озадаченно собрала этюдник. Необычная девочка… Впрочем, рамки необычного в последнее время для неё очень сильно раздвинулись. Ей ли удивляться, когда она сама каждый вечер творит чудо? Разве Любимая – не волшебница? Художнице вдруг очень захотелось выяснить, на что девушка способна помимо телепатии. Любопытство было столь велико, что она даже решилась отложить встречу с Любимой и приняла тепло лёгкой ручки Зои на свою руку рядом с локтем. Развеваемая ветерком пушистая «ангорская» шевелюра щекотала ей плечо, играя на каких-то болезненно-тонких струнках, спрятанных глубоко внутри.

Они медленно шагали по липовой аллее, вдыхая сладко-золотистый дурман. Зоя рассказывала о себе:

«Живу с мамой, работаю продавцом в отделе косметики. Учусь заочно в медицинском колледже, изучаю сестринское дело. Очень люблю восточную музыку и танец живота, лет шесть уже, наверно, занимаюсь. Это потрясающе красивый, пластичный танец!.. Сейчас как раз шла с занятия и заметила вас… Ой, то есть, тебя. Мне показалось, что ты очень интересный, необычный человек. – И, глубоко вдохнув полной грудью, томно и мечтательно добавила словно бы не в тему: – О, этот запах лип! Обожаю, когда они цветут…»

Художница больше «слушала», чем «говорила» сама, присматриваясь к Зое и изучая её. С ней она не чувствовала неловкости за свою неразговорчивость, а внутри, где-то под сердцем, рождался смешной, пушистый и лёгкий комочек неизвестного чувства. Художница боялась вздохнуть, чтобы не нарушить его, не сдавить, не причинить боль хрупкому «существу». Откуда-то выползло желание быть галантной, обходительной и обаятельной. Вот, к примеру, на ступеньках при выходе из парка… Подать руку, что ли? Или, быть может… Тьфу, как же это делается?

«Слушай, я всё никак не могла вспомнить, кого ты мне напоминаешь… Я поняла! Ты похожа на крайне отощавшего Сильвестра Сталлоне в молодости!» – выдала вдруг Зоя.

Художница даже пошатнулась от смеха.

«Это я-то – на Сталлоне?!»

«Ну да, точно! – с озорным блеском в глазах настаивала девушка. – Волосами, чертами лица и знаменитой кривой улыбкой. А ещё у тебя тёмные очки как у него в… Забыла, как тот дурацкий фильм назывался – там ещё какая-то секта маньяков-убийц топорами размахивала. Не хватает только автомата и недельной щетины».

«Сталлоне, вышедший из концлагеря», – фыркнула Художница, становясь в позу культуриста и изо всех сил напрягая хилые бицепсы.

За этой весёлой беседой время совместной прогулки истекло: старая ива под окнами дома Художницы снисходительно колыхала серебристыми поникшими прядями. Наверно, пригласить девушку на чашку чая было бы слишком нахально… Да и неправильно, учитывая то, что сердце Художницы принадлежало Любимой. Но повод пригласить её в гости тут же нашёлся сам: в кратчайшие сроки, пока они шли, небо затянули тучи, закрыв солнце серыми животами, и пролили на землю дождь. Асфальт потемнел и заблестел.

«Ой, у меня нет зонтика!» – съёжилась Зоя, прикрывая голову сумкой, а у самой хитрый глазок так и горел… Не иначе, дождь – её рук дело.

А самочувствие Художницы действительно пришло в норму – в те же сроки, каких хватило погоде, чтобы испортиться. Галантно распахнув перед девушкой дверь подъезда, она впустила её в дом – переждать дождь.