откровения - Эльчин Гасанов

От одного моего вида многие шарахались, тушевались, шли на попятную, а некоторые даже плакали. Были и те, которые падали в обморок.

Тем не менее, меня стали уважать во дворе из-за пристрастия к анаше. А с девушками все получалось уже здорово именно после анаши.

После анаши думалось неплохо. Глубоко размышлял я над смыслом жизни, над ее целью и предназначением человека. Анализировал свои поступки, действия, находил ошибки, изъяны. После анаши в компаниях я вел себя размеренно, уверенно, засматривались все на меня.

Помню случай на офицерских сборах в Ленкоране, где подполковник

Лукьяненко построил две батареи на плацу, выставил вперед нашего курсанта Рагимова, которого хотели отстранить от сборов. Он провинился, прокололся, и его хотели наказать. Лукьяненко был в себе уверен, злорадствуя объявил нам

– Ну что, курсанты? Что скажете? Я готов простить Рагимова, оставить его здесь, готов ему дать очередной шанс, но пусть кто нибудь из вас за него поручиться! Сможет кто-то это сделать? Кто на это пойдет?! Хо-хо! Кто? – кричал он, надменно оглядывая нас.

– Я! Я ручаюсь за него! – прервал я гробовую тишину, смело выйдя вперед.

Все посмотрели на меня как на инопланетянина.

Лукьяненко от злости прищурился, остальные офицеры шептались, указывая на меня. Я услышал за спиной слова в мой адрес: ''знатный пацан''.

Близкие друзья Рагимова не заступились за него, а я, зная

Рагимова только визуально, выручил его. Он тупо глядел на меня, не понимая, зачем мне это надо было. Короче говоря, его оставили в части, он меня стал боготворить, не зная, что анаша вина тому. Я был под кайфом. Вот что такое божья травка – шайтан трава.

Хочу сказать, что я не в силах описать наркотическое состояние.

Это надо ощутить самому.

Да, после анаши я оказывался в 17 веке, везде горят факелы, адреналин подпрыгивает в крови, приятная дрожь, предвкушение невероятно красивого праздника, уже понимал, почему допустим, этот дом построен именно здесь, а не там, вокруг веселья и танцы живота восточных красавиц, и пр. Но нет, нет, это все не то.

Человек не в силах передать словами то, что знает, видит и ощущает. Тем более, описать это – втройне трудно. Иначе язык находился бы не в области рта, а торчал бы на голове, где-то в мозгу, в мозжечке, чтоб легче воспроизводить мысли.

Кстати говоря, вспомнил свою прежнюю чувствительную любовь..

В 1989 году я обручился с одной красавицей, студенткой

Мединститута. Звали ее Севой. Она была ослепительна красивой и прелестной, мне даже неприятно было с ней ходить по городу. Все

''зырили'' на нас, вернее на нее.

Она была скромна, никакой вульгарности. Ее огромные глаза глядели словно из глубины души. Она чиркала как спичками глазами, и в душу мою проникали два огонька, разжигая пламя, которому гореть века, как мне тогда казалось.

Я счастлив был, что скоро я женюсь на ней. Она прощала мне буквально все, а может, не могла понять, в чем дело. Подняв свои ресницы кверху, говорила:

– Зачем у тебя глаза красные? Постой, посмотри на меня:. что это с тобой?

– Да так:. ночью плохо спал.

Я верил в ее наивность, она лишь слышала про анашу, не знала что это такое.

Отец ее был зам.начальника отделения полиции в одном районе города Баку. И вот в тот день, точнее вечер, я направился в то самое отделение милиции, чтобы украдкой посмотреть на будущего тестя.

Интересно было мне. Это судьба.

В соседней комнате я увидел, как папаша Севы со своими коллегами истязал задержанного. Последний орал как бешенный, ему же больно было. Не знаю, что он натворил, но поразила меня жестокость будущего тестя моего. Он бил его дубинкой, избивал, кричал на него. На шее у него опухли вены, он весь покраснел, и дубасил задержанного по спине, по плечу, по голове, и тот орал, ныл, плакал. И все это я видел через щель. Кругом крик и плачь.

Это страшное дело, мужики!

Мне не позволили отчетливо увидеть все детали, но кое – что удалось посмотреть. Я скрылся за сейфом, сказав, что мне необходимо с ним переговорить. То есть с ее отцом. И все это я видел. Да!

До сих пор крики задержанного у меня в ушах. Особенно запомнился как он орал:

– Ма – ма! Где тыыыы?

Расправа дошла до пика. Сотрудники, получив поддержку от ее отца, полностью насели на него. Задержанный ничего не делал, только кричал. Ему были выдвинуты серьезные обвинения, связанные с контрабандой. Но что было потом? Это ужасно!

Передо мной занесли в комнату пустую бутылку от Шампанского:

Затем мать задержанного с собою взятку принесла. Она рыдала, хныкала и показала бриллиантовое кольцо в один карат. Это была ее плата за сына. Кольцо было красивое, блестело на свету. Я его заметил и запомнил.

Задержанного отпустили скоро, он откупился дорого.

Через пару дней, кольцо я это увидал на пальце Севы.

– Откуда оно у тебя? – спросил я с ноткой горечи в голосе.

– Папа подарил. Красивое оно, разве нет? – она вытянула вперед руку, бриллиант блестел на солнце.

Это была наша последняя встреча. И это она поняла. Обиделась. Ее дело.

У меня все упало к ней. С душою полной сожалений мы расстались.

Я стал душить свои чувства, затягиваясь анашой.

:

Потом Яков научил меня играть в бильярд. Он считал эту игру искусством, песней, симфонией, и решил из меня сделать мастера этой игры.

Когда он мне показывал, как надо бить по шару кием, то опять шептал знакомые слова: ''старайся все шары втянуть в себя, В СЕБЯ, в желудок, в печень, в мозг. Представь себе эти шары, что на зеленом сукне, в твоем кишечнике, желудке, они твои родные. А кий – это твой половой член. Все твое. Луза – твой рот, а шары – зеленые горошки, которые ты сейчас съешь. Расслабься, свободно: Удар по шару должен быть продолжением руки. Чувствуй все рядом, близко, и выпускай наружу только из себя, из нутра своего. Истина в тебе самом, в твоем сердце. Теперь играй''.

И я начал играть. Я стал игроком высшего класса. Мы почти всегда играли на деньги, и я выигрывал многих соперников, зарабатывал большие деньги. Мне было хорошо, ведь деньги решают все. Карамболь, сибирячка, американка – все партии были на моей стороне, причем всухую.

Особенно хорошо получался удар через третий шар, и тонкий ''свой''.

Помню свою игру с парнем из поселка ''Монтино'' (район в Баку).

Он был рыжеват, его так и называли – ''Рыжий''. Хорошим игроком был он. Поопытнее меня. И удары у него были резкие, хлесткие.

Мы с ним сыграли на деньги. Он ловко пригнувшись, бил кием по шару. Шары разбегались по зеленому сукну как тараканы. Некоторые входили в лузу, и зрители, столпившись у нашего стола, аплодировали его мастерству. Он действительно был мастер.

Но я его выиграл. Я знал хитрость, которую он не знал. Когда готовишься к удару, нельзя кием бить по центру шара. Это роковая ошибка. Бить надо по той точке, где угол срезан, обрамлен. При ударе думать надо именно об этом первом шаре, по которому бьешь кием, а не о втором или третьем. Удар тогда будет математически точным.

Но мне нужно было получить и образование, причем хорошее образование. Быть хорошим игроком бильярда мало, надо еще иметь положение в обществе.

Через пару лет, после окончания АЗИ, я успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук.

Я ощутил себя в новой роли, в роли молодого ученого. Цветы, банкеты, поздравления, тосты, счастливые пожелания – все это я вспоминаю с какой то поразившей меня нежностью.

Когда я уже стал преподавать в Политехническом институте, то многих своих студенток перетрахал мысленно, взглядом. Смотрел на них, визуально их насиловал, визуально целовал их, визуально занимался с ними сексом, а они в это время томно улыбались мне, строили глазки молодому преподавателю. Откуда им знать, какие у меня были мысли?

Я в своем воображении снимал с них трусики, взором раздевал их, и представлял в развратных сценах. Сверху, снизу, сбоку, и пр.

Если бы эти бедные студентки знали бы, сколько раз их педагог-доцент, то есть я, с ними переспал в постели. И все визуально, образно.

Но они меня уважали, обращались ко мне на вы, я им ставил зачет, принимал у них экзамен. Вел себя с ними строго, деловито. Еще бы, я же был доцент. Причем молодой. Мне было всего 27 – 28 лет.

Читатель, ты думаешь, я ненормальный, что говорю об этом? Или ты думаешь, что остальные педагоги – мои бывшие коллеги, святые?

Может, они своим хорошеньким студенткам в душе читают проповеди из Корана? Или смотрят на них как на своих сестер?

Не смеши меня – читатель!

Кстати, замечу мимоходом, что спустя некоторое время я завел одну длинноногую студентку в ту самую аудиторию, где проходила моя защита диссертации. Я даже ей сказал тогда: ''смотри, здесь защищался я ''.

Потом уложил ее на стол (на тот самый стол, где во время защиты стояла ваза с цветами, и за которым сидели председатель ученого совета – профессор, секретарь совета), и удовлетворил ее как в лучших порнофильмах. С нее валил пар, и от ее стонов с наружной стороны окон разлетались голуби.