Порядочная девушка и пять ее мужей - Фриц Лейбер

Том уловил в его голосе некую особую интонацию.

— Интересно, почему вы не используете атомную энергию? небрежно обронил он.

Борода кивнул:

— Нас уже спрашивали об этом. Дело эстетики. Зачем зря терять солнечный свет, а вместо него без необходимости прибегать к тяжелым радиоактивным веществам? Ты, конечно, можешь думать иначе. Из какой ты, сказал, группы?

— Тоскер-Брауновской, — ответил Том, но, увидев, как у того недоуменно съехались брови, добавил: — Отпускное Братство. Да вы его знаете.

— Я — нет, — признался Борода. — А где оно находится?

Том коротко описал ранчо и домики на другой стороне долины.

— Забавно, но я не могу определить, где это, — пожал плечами Борода. — Вот есть пришли дети.

Дюжина голых ребятишек наперегонки бежала вокруг ранчо, за ними — тоже бегом — следовала женщина в платье с глубокими разрезами по бокам, чем-то напоминавшем те, что носят африканки.

— Ваши? — спросил Том.

— Наши, — ответил Борода.

— C'est un homme.[6]

— Regardez des vetements![7]

— He надо практиковаться, дети, у нас выходной, — сказал Борода. — Том, Хелен, — представил он женщину в хорошо вентилируемом одеянии. — Сегодня ее очередь сопровождать die Kinder.[8]

Один из мальчиков слегка стукнул Бороду по коленке:

— Можно, мы покажем незнакомцу наши вещи?

Тотчас с этой просьбой Бороду обступили и остальные. Он вопросительно взглянул на Тома, который кивком выразил свое согласие. Через секунду маленькая «труппа» увлекла его в направлении просторного сооружения-пристройки. Чего там только не было: разные странные игрушки, камни, растения, небольшие животные в клетках и без оных, причудливые модели то ли самолетов, то ли подводных лодок. Но внимательно рассмотреть хоть что-нибудь из этого богатства Тому не удалось.

— Видишь мои кристаллы? Это я вырастил.

— Понюхай мои мутированные гардении[9]. Скажи теперь, есть разница?

Никакой разницы Том не заметил, но все же кивнул.

— Посмотри на моих толстякиттов. — Это относилось к нескольким белым длинноухим белкам, грызшим морковь и орехи.

— Вот моя новейшая модель космического корабля, он называется DS-57-B. Смотри, какая здесь детальность, — совал ему в лицо одну из похожих на подводную лодку штуковин самый старший.

Том почувствовал себя неким фантомом, бесплотным образом, которого пухлые ручки херувимов увлекают в некую вычурно-пышную картинку. Если, конечно, не считать того, что херувимы были стройными, загорелыми, кипели фантастической энергией и обладали, по-видимому, удручающе высоким интеллектуальным коэффициентом[10]. (Что эти ученые сделали с детьми!). Он заскучал по Луизе и проникся слезливой благодарностью к единственной маленькой девчушке, которая с важным видом прыгала через скакалку в углу и не обращала на него никакого внимания.

В его память врезалась странная тарабарщина, которую она все время повторяла: «Гик-ло, И-о, Рик-о, Джис-сс, Гик-ло, И-о…»

Вдруг воздух наполнился тихим мелодичным перезвоном.

- Обед! — закричали дети и гурьбой побежали из пристройки в сторону ранчо.

Он, гораздо более степенно, последовал за ними. Идя вдоль стены ранчо, он с интересом заглядывал в огромные окна, пытаясь увидеть, как живут и где спят Уолверы, но оконные стекла были непривычно затемнены. Затем он вошел в большой дверной проем, в котором исчезли дети, и его любопытство сменилось неподдельным удивлением.

Упругий зеленый пол не был простой плоской поверхностью, подобно разбивающейся о пирс волне он отлого поднимался по направлению к противоположной белой стене. Чаши кресел являли собой заботливые руки великанов, выраставшие из зеленого пола грибы и растения с широкими листьями — столики, окно громадную картину с изображением красных камней.

И все же по-настоящему его интерес художника разгорелся при виде облицованных деревом стен. Они благоухали фруктами и цветами, непостижимо-волнующе вырезанными в разных стилях. Никогда прежде ему не доводилось видеть столь изящной работы.

Неожиданно он осознал, что в комнате царит полная тишина — хозяева и хозяйки улыбались ему из-за большого длинного стола. Движимый внезапно охватившим его чувством покорности, он, опустившись поочередно на одно, затем на другое колено, расшнуровал свои теннисные туфли и поставил их рядом со стоявшими у двери сандалиями и шлепанцами. Когда он поднялся, раздались нежные и немного комичные звуки. Это дети, выстроившись за столом, торжественно дули в деревянные флейты и рекордеры[11]. У стола оставалось одно свободное кресло, и он, ощущая только песок у себя на ногах, направился прямо к нему.

Его огорчило, что Луиза оказалась не рядом с ним, но вид пищи заставил забыть обо всем, кроме голода. Здесь были маленький прелестный антрекот, разрубленный на безупречно ровные темные и светлые ломтики, а также всевозможные овощи и фрукты, из которых один или два вида показались ему незнакомыми.

— Доставлены по воздуху из Африки, — произнес кто-то.

«Ох уж эти хитрюги-ученые, — подумал Том, — живут себе за охранным занавесом в своем невообразимом мире!»

Когда они сидели за кофе и вином (дети к этому времени уже закончили свой концерт и были заняты обедом за другим столом), он спросил:

— Как вам удалось достичь всего этого?

Джок, «веселый фараон», пожал плечами:

— Это не трудно.

Рахиль, стройная негритянка, усмехнулась, глядя ему прямо в глаза:

— Мы честные и праведные люди. Том.

Он попытался сформулировать вопрос так, чтобы избежать упоминания о деньгах:

— Кто вы по профессии?

— Джок работает на урановых рудниках, — подхватывая нить разговора, живо отозвался Лэрри (Борода). — Рахиль разводит морские водоросли на ферме. Я — пилот ракеты, Луиза…

Несмотря на радость, вызванную тем, что его догадка наконец-то подтвердилась, Том не смог побороть ощущение сильной неловкости.

— А вы уверены, что следует рассказывать мне такие вещи?

Лэрри рассмеялся:

— А почему нет? Луиза и Иокиши последние шесть месяцев обмен-рабочие в Китае…

— Большей частью роем канавы, — иронично вставил Иокиши.

— …а Саша трудится на сборочном заводе. Хелен — психиатр. И все мы занимаемся совершенно обычными делами. Сейчас у нас общий отпуск…

— То есть мы в отпуске вместе, — внес ясность Лэрри. — А чем занимаешься ты?

— Я художник, — произнес Том, доставая сигарету.

— Но что ты делаешь еще? — переспросил его Лэрри.

Том почувствовал раздражение и замешательство одновременно.