Падение сверхновой (сборник) - Михаил Емцев

— Что же это, в самом деле? — недовольно пробурчал Кирленков; он оглядел каждого, будто искал виновных.

— Надо выйти наружу, — очнулся от внезапного оцепенения Оганесян и направился к выходу. Потом, вспомнив о своем туалете, торопливо вернулся к себе в комнату.

Первыми покинули домик Кирленков и Волобоев, тридцатилетний красавец доктор. Каково же было их удивление, даже недоумение, когда они не обнаружили на площадке никаких разрушений. Ведь после того как раздался этот страшный звук и что-то здорово тряхнуло домик, им рисовалась совершенно иная картина. Но все оставалось на своих местах. Два кедра, пихты и лиственница, железная дверь аккумуляторной, ажурные контуры небольшого радиотелескопа, антенны гравитационных ловушек и проводка, ведущая к тензорным датчикам, — все было на месте.

— Может быть, обвал? А? — спросил Волобоев, надевая дымчатые очки.

Кирленков не ответил, но сразу же прямо по снегу, чтобы сократить расстояние, пошел к обрыву. Волобоев все же решил идти по расчищенной еще вчера дорожке. Не успел он сделать и нескольких шагов, как удивленный вскрик Кирленкова заставил его изменить первоначальное намерение пойти по дорожке.

Стараясь попадать ногами точно в оставленные на снегу следы, Волобоев торопливо зашагал к Кирленкову.

— В чем дело, Дима?

Кирленков вместо ответа протянул ему облепленный снегом «Кварц».

— Юркина камера! Как она здесь очутилась? Кирленков опять ничего не ответил и, видимо что-то увидев, побежал к обрыву. Волобоев, тихо ругнувшись, поспешил за ним.

Юра лежал у самого обрыва, обхватив руками замшелый кедровый ствол. Сцепленные пальцы обеих рук посинели от напряжения, лицо было облеплено снегом, на левой щеке снег был красный. Волобоев осторожно счистил его ладонью и увидел широкую лиловую полосу поцарапанной и местами содранной кожи. С большим трудом они разжали Юрины пальцы и оттащили его подальше от обрыва.

Волобоев, опустившись на корточки, начал прощупывать пульс. Очевидно, ничего не прощупав, он задрал свитер с пингвинами и с медведями и приложил ухо к груди. С минуту напряженно вслушивался, а потом молча поднялся.

Кирленков ни о чем не спрашивал и смотрел куда-то в сторону.

— Если нет никаких повреждений, то все в порядке, просто нервный шок, сказал Волобоев и помахал рукой показавшимся на крыльце домика Оганесяну и Костенко. — Нужно его отнести в дом.

Юра в сознание не приходил, хотя Волобоев после тщательного осмотра не нашел в его организме никаких повреждений.

— Просто шок перешел в сон. Это бывает. Не нужно приводить его в чувство. Выспится — сам встанет. И не торчите вы все тут! Занимайтесь своими делами. Лучше свет включите, а то ничего не видно.

Оганесян щелкнул выключателем, но лампочка не загорелась.

— Это еще что? — Оганесян еще раз повернул выключатель — и опять ничего.

Кто-то безуспешно попробовал зажечь свет в коридоре. Минут через пять выяснилось, что во всем доме не горит ни одна лампочка.

— Проводка, очевидно, тут ни при чем. Кабель уложен глубоко под снегом, рассуждал Оганесян, — значит, нужно проверить в аккумуляторной. Сходите туда, пожалуйста, Анатолий Дмитриевич.

Кирленков, порывшись у себя в тумбочке, достал оттуда китайский карманный фонарь и, проверив его, пристегнул к поясу.

— Я с вами, Анатолий Дмитриевич, — увязался за ним Костенко.

Световой эллипс, метнувшись по снегу, взобрался на дверь и остановился, превратившись в почти правильный круг. Дверь в аккумуляторную была заперта. И это было в порядке вещей, так как Юра отличался аккуратностью. Порывшись в кармане, Кирленков достал ключ и вставил его в замочную скважину. Хорошо смазанная дверь открылась почти беззвучно, и они вошли в аккумуляторную.

С первого же шага Кирленков обо что-то споткнулся и направил луч себе под ноги. Но то, что он увидел, заставило его вскрикнуть и опуститься на корточки.

— Что? Что там, Анатолий Дмитриевич?

Костенко мог бы не спрашивать. В резком фонарном свете был ясно виден человек, лежавший на спине и широко раскинувший руки.

Огромный шишковатый лоб с залысинами, черные пополам с сединой вьющиеся волосы и темные впадины впалых щек.

— Кто это? Зачем он тут? — испуганно шептал добродушный повар, для пущей уверенности старавшийся прикоснуться к Кирленкову.

Кирленков ничего не ответил и точно так же, как недавно Волобоев, начал щупать пульс.

Неизвестный был одет для горных условий, мягко говоря, легкомысленно. Белые парусиновые брюки, легкая рубашка-зефир и сандалии на босу ногу — вот и все, больше ничего на нем не было.

Уловив слабые биения сердца, Кирленков поднялся:

— Нужно перенести его в дом. Акимыч, сбегай-ка за своим тулупом, а то на улице холодновато.

Нерешительно пятясь, Костенко вышел из аккумуляторной. Кирленков остался один с лежащим на полу незнакомцем. Закурив сигарету, Анатолий Дмитриевич попытался привести мысли в порядок. Однако это было нелегко. В самом деле, как мог проникнуть незнакомец в совершенно изолированное помещение? Не говоря уж о том, как он мог вообще оказаться здесь, па площадке Тайну-олу? Да еще в таком виде. Даже если допустить, что его принес ураган, то и тогда оставалось непонятным его пребывание в запертой аккумуляторной.

"Впрочем, ураган — это ерунда, — подумал Кирленков. — Не может же он утащить человека за тысячу километров! Но тогда откуда этот человек все-таки взялся? Не иначе, как из четвертого измерения. Только этим в некоторых детективных романах объясняется убийство в запертой комнате. Но человек этот жив и если придет в сознание, то сам расскажет".

Эта мысль успокоила Кирленкова, и он, согласно всем рекомендациям детективного жанра, решил обследовать "место преступления". Анатолий Дмитриевич совершенно забыл, что отправился в аккумуляторную затем, чтобы выяснить, почему в доме нет света.

"Все-таки он появился не как бесплотный дух", — подумал Кирленков, обнаружив на лабораторном столе капельки застывшего олова.

Кроме расплавленных контактов борорениевых дисков, Кирленков обнаружил еще и другие следы вторжения незнакомца.

Сильнее всего пострадали приборы регистрации космических лучей и стрелочные индикаторы полей. Все они молчаливо свидетельствовали о какой-то силе, которая властно заставила стрелки показать невиданные для этих приборов интенсивности. Стрелки были погнуты, возвращающие спирали смяты.

"Не будь ограничителей, — покусывая заусеницы на пальцах, думал Кирленков, — эти стрелки показали бы какой-то максимум и сразу же вернулись бы к нулю".