Похититель снов - Мишель Жуве

— Это, однако, симптом социофобии! — тут же диагностировал Людвиг Манн, тонкий клиницист. — Кроме того, вы наверняка боитесь телефонов и не ходите в одиночку по магазинам!

Я парировал, что зато, к счастью, вовсе не страшусь публичных выступлений и прочитал больше пяти сотен докладов на конференциях, не считая бесчисленных лекций перед студентами.

— Вот оттого-то у вас и боли в спине, что вы постоянно преодолеваете этот страх!

Нет, никогда врач-психосоматик не сможет договориться с махровым физиологом…

Наконец я оказался в углу огромного столового зала, обрамленного роскошными муранскими люстрами и бархатными шторами.

Слева за столиком сидела та самая мюнхенская пара, прибывшая одновременно со мной. Он был в вечернем костюме с платочком, с золотыми часами, она — в вечернем платье, с четырьмя нитками жемчуга, огромным золотым браслетом и часами «Картье». Я окрестил их «Круппами». Мы обменялись едва заметным приветствием.

Справа было явно больше шансов. Столик занимала приятная зеленоглазая блондинка лет сорока, немного смахивающая на Марлен Дитрих. Белая блузка, черная юбка, скромные украшения.

— Гутен абенд! — произнес я, выдавив из себя в этой экстремальной ситуации парочку немецких слов.

— Добрый вечер, месье! — ответила с улыбкой «Марлен».

Я постарался украдкой рассмотреть номер ее комнаты на кожаном брелоке от ключа: 215. Мой был 217.

— Так мы с вами соседи по комнатам! — сказал я.

Еще одна долгая молчаливая улыбка в ответ. Черт возьми, редко удается встретить таких еще молодых женщин в этой гостинице. Может, она ждет мужа, страдающего артрозом?

— Вино бьянко, дотторе, как в прошлом году? — спросил официант.

Я выбрал монтефьясконе.

— Аква минерале. Какая?

— «Кайзервассер». Прего.

Теперь предстояло выбрать закуску. Вместо итальянских мучных блюд — спагетти, каннелоне, лазаньи и разных сортов пасты, как и моя соседка, я выбрал французское консоме — чашку крепкого бульона.

— Это ваш первый приезд сюда? — спросила она меня.

— Нет, пятый. А ваш?

— Для меня первый. Я приехала сюда неделю назад.

— Вы, наверное, часто ездите в Падую или Венецию, — продолжила она разговор после первого блюда. — Ведь здесь по вечерам совершенно нечем заняться.

— Обычно я езжу в Венецию. Увы, я уже не могу долго ходить из-за болей в спине, да и Падую я знаю достаточно. Венеция же, несомненно, прекраснейший город в мире, единственный, по которому можно путешествовать в лодке. Есть, правда, еще Амстердам, но я предпочитаю Венецию.

— А завтра вы поедете в Венецию? — спросила она, когда мы принялись за вителло алла романа[8].

— Конечно, если будет хорошая погода. Потом вернусь и поработаю. А вы?

— Нет, я поеду только в Абано и, может, в Падую. Однако, если вы поедете в Венецию, я бы вам посоветовала сесть на вапоретто номер 41. Так вы сможете объехать вокруг острова, получше рассмотреть Джудекку и доехать до Мурано. Экскурсия занимает около трех с половиной часов. Если день солнечный, то это путешествие незабываемо…

А что, отличная идея! Куда же еще ехать? Уж точно не на Большой канал, вечно оккупированный туристами! Любимые мои пешеходные прогулки — в квартале Гетто, или в сторону Дзаттере, или, наконец, к Пескерии[9] — теперь мне противопоказаны. Действительно, почему бы не сорок первый? Кваррантуно.

Кстати, Марлен произносит «р» на французский манер. Интересно, откуда она? Я не решился ее спросить.

Я встал из-за стола, чтобы взять десерт. Здесь было принято сервировать овощи, фрукты и десерты на отдельных длинных столах по обеим сторонам зала. По старой привычке я обошел беспорядочно образующиеся очереди и снова встретил моего друга Людвига.

— Однако, мой дорогой коллега, метрдотель хорошо вас устроил. Кто эта очаровательная блондинка за соседним столиком?

— Ничего не могу вам сказать, кроме того, что она, в отличие от нас с вами, не представляет интереса для геронтологии.

— Кто знает? — подмигнул он. — В качестве инструмента для лечения — очень даже!

Раз в две недели воскресный ужин сопровождался танцевальным вечером. Людвиг и я никогда не участвовали в подобных сборищах. Кто не танцевал, те играли в карты или кости. Танцующие пары были похожи на скользящих во тьме паралитиков…

— Это прямо как «Пляска смерти» Гольбейна, — сказал мне как-то Людвиг в прошлом году.

До двух часов ночи я читал толстую книгу по сознанию. Какая скука! И ни одного упоминания об «онейрическом сознании», сознании в сновидениях, ни одной попытки сопоставить его с сознанием в бодрствовании…

Я погасил свет и вышел на терраску моего номера, чтобы подышать ночным венецианским воздухом. Однако ни деревья в парке, ни контуры окружающих холмов не были различимы при слабом свете луны в ее последней четверти.

В номере моей соседки еще горел свет, и ставни были распахнуты. При желании я мог бы запросто проникнуть к ней на террасу и в комнату… «Нет, не запросто — из-за моей проклятой ноги», — подумал я, отправляясь спать.

Глава 2. Сорок первый

Понедельник, 6 сентября 1999 года

«Фанго, фанго». Телефон разбудил меня в самый разгар сна без сновидений. В три часа ночи в белом халате с капюшоном я спустился к извилистому коридору на первом этаже, где находились грязевые ванны. Здесь из-за темно-синего освещения казалось, что находишься под водой. Шум насосов и бульканье воды прерывались тяжелым грохотом вагонеток, привозящих горячую черную дымящуюся грязь или увозящих еще теплую использованную грязь, завернутую в толстые одеяла. Несколько мужчин лет шестидесяти, облаченные в халаты, сидели, вжавшись в свои кресла.

— Прего, — сказал мне Джулио, показывая правой рукой на предназначенную мне кабину.

Его левая рука уже была выпачкана черной грязью. Я вошел в кабину. Джулио, высокий голубоглазый блондин лет тридцати, заставил меня усесться на скамейку и натер мне спину грязью. Я пытался протестовать, поскольку грязь показалась мне слишком горячей, и спину сильно пекло.

— Троппо фреддо![10] — сказал я ему.

— Но. Троппо кальдо[11], — поправил он меня, ухмыляясь. — Прего!

Я улегся в грязь, и Джулио покрыл меня грязью с ног до головы. Сверху он положил сначала одно, потом второе, потом третье толстые одеяла. Только нос остался на свободе, так что я начал потеть уже через пять минут.

Долго, ох как долго… Пытаюсь чем-то заполнить время. Грязь горячая, но не обжигает. Я представляю себе, как она действует на мои нервные окончания. «Рецепторы боли еще не известны». Сколько раз повторял я эту фразу студентам! Сначала боль проводится по волокнам С. «Волокна С тонкие, с низкой скоростью проведения, немиелинизированные, слышите, без миелина! Болевой импульс вначале поступает в спинной мозг на уровне Роландова серого вещества». Черная грязь и серое вещество! Madre di Dio…

— Va bene?[12] — спрашивал меня Джулио каждые пять минут, вытирая мне лицо.

Небось какой-нибудь семидесятилетний гипертоник уже получил здесь сердечный инфаркт или инсульт, то-то он так внимателен ко мне. Но в таком солидном отеле люди не умирают! Умирающих потихоньку вывозят на скорой помощи в Падую.

Я оставался заключенным в своей грязи. Господи, как же это долго, эти десять или двенадцать минут, я даже сосчитать не могу, и на стене нет часов. Серое вещество. Теория ворот, the Gate Theory. Боль вызывает выброс «вещества П», но, к счастью, мой организм способен вырабатывать эндорфины, блокирующие эффекты «вещества П», пресинаптически или постсинаптически, мне все равно…

— Прего, — сказал Джулио.

Он скинул одеяло и протянул мне спасительную руку, которая, однако, была скользкой от грязи. Я ухватился за нее, попытался сесть и поскользнулся. Майн Готт! Вот этого-то и нельзя было допускать. Бедная моя спина! Я вылез из грязи. Джулио помог мне проковылять на другую сторону кабины. Он направил на меня живительную струю теплой воды — на шею, спину, ягодицы и подмышки.

— Прего, с другой стороны.

Новая струя воды на грудь, живот, мой сморщенный член и руки.

— Прего.

Я перебрался на другую сторону кабины, где булькали большие пузыри озона. Райское блаженство! Пятнадцать минут в теплой ванне при температуре 34 градуса по Цельсию.

— Это что, та самая «амниотическая фетальная ванна», как называет ее мой друг Людвиг Манн?

— Это то, что нас лечит. Возвращение к стадии эмбриона. Ведь у эмбриона не бывает болей в спине!

— Может, из-за секреции эндорфинов? Шестичасовая прогулка — и у вас выработается гораздо больше эндорфинов.

— Но эндорфины вырабатываются, и когда мы целуемся!

— Конечно, но в нашем возрасте приходится выбирать!