Ордынец - Марина Дяченко

Плотина была центром города и смыслом города. Плотина содержала три санатория на берегу моря и четыре пансионата в прочих живописных местах, у плотины были два пионерлагеря, пароход и лодочная база. Плотина отправляла детей своих сотрудников «за границу» — поэтому хулиган Саенко дважды был в Альпах, а отличница Таня Сафонова — ни разу, ибо Танина мама работала не на Плотине, а в городской поликлинике.

Географически Плотина рассекала город пополам, по хребту ее ползали машины, а в шлюзах кипела вода с катерами и «Кометами». Каждый год школьников водили на экскурсию к Плотине, и дамочки-экскурсоводши рассказывали с небольшими вариациями одно и то же — про чудо, его историю и что «если даже взять два миллиона лошадей и впрячь в одну повозку, они окажутся слабее, чем мощь нашей Плотины». Юлька никогда не могла представить себе такую тьму лошадей сразу.

После рассказа экскурсоводши просили задавать вопросы, и никто ничего не задавал, только Фетисова, непонятным образом жалея дамочек, со вздохом интересовалась: а если взять три миллиона лошадей?..

После памятного чаепития с шефами Юльке приснился сон. Очень страшный, между прочим.

Ей снилось, что она лежит среди склизких камней, а сверху на нее давит масса черной гнилой воды, да так, что глаза вжимаются вовнутрь черепа, а ребра втыкаются в легкие; она проснулась с криком — причиной кошмара послужил, оказывается, шестикилограммовый кот Паркет, с урчанием угнездившийся у Юльки на груди…

На другой день ей почему-то захотелось сделать Ордынцу приятное. Вроде как поблагодарить за оборону от хулигана Саенко.

Случай не заставил себя ждать — Ордынца вызвали к доске на первой же математике, тема была муторная, и Ордынец чего-то там не помнил. Юлька, по близорукости сидевшая на первой парте, имела возможность наблюдать, как холодное безразличие на лице Ордынца сменяется раздражением и замешательством.

В этот самый момент покровительствующая школьникам судьба прислала деловитую завучиху с неотложным делом; математичка отвлеклась, и тогда Юлька молниеносным движением развернула свой учебник и подтолкнула его Ордынцу чуть не под нос.

Тот удивился — по понятной причине никто и никогда ему не подсказывал. В какую-то секунду Юльке показалось, что он не снизойдет, однако Ордынец снизошел-таки. Скользнув глазами по столбику формул, он обернулся к доске и застрочил, как пулемет.

— Ты чего?!

Степка Васенцов воззрился на Юльку со второй парты. Глаза его были круглыми от обиды и возмущения:

— Ты чего? Ты это ему зачем?!

Юлька смутилась и пожалела о сделанном; она еще больше о нем пожалела, когда на перемене Васенцов подкатился к ней с видом черной тучи:

— Ему же бойкот! Ты что, штер… штрек…брехер?

Степка читал передовую детскую литературу и знал длинные сложные слова. Юлька смутилась окончательно; рядышком крутился Саенко, помышляющий о реванше.

— Оставь ее в покое.

Степка не сразу понял, откуда голос, и потому возмущенно вскинулся:

— А ты чего…

И осекся, потому что Ордынец стоял уже совсем рядом и запросто мог дотянуться до Васенцовского носа. Саенко куда-то исчез.

— Я тебя трогал, да-а? — протянул Степка уже не так воинственно. — Я к тебе лез?

— Пошел вон.

Ордынец глядел прямо Степке в глаза — ни дать ни взять желтобрюхий варан, вставший на задние лапы. Юлька увидела, как в круглых Васенцовских зрачках страх сменяется ужасом.

— Я же тебя не трогал, — прошептал Васенцов чуть не плача.

В следующую секунду место, где он только что стоял, опустело.

Ордынец закинул за спину свою видавшую виды сумку; все, кто был в тот момент поблизости, поспешно расступились перед ним широким коридором. Ордынец прошествовал по нему, как лайнер по взлетной полосе; у самой лестницы вдруг обернулся к Юльке:

— Ну, ты идешь?

И она пошла.

Она ходила за ним везде, как собачка. Книжные истории о первой любви выглядели совсем иначе, о пионерской дружбе — тем более, а потому Юлька не могла найти слова для обозначения их с Ордынцем отношений.

Он был ниже ее на голову, белобрысый, веснушчатый, щуплый; Юлька прекрасно сознавала, как смешно выглядит рядом с ним здоровенная дылда в круглых очках. Впрочем, в школе над ними не смеялись.

Уже в конце апреля Степка Васенцов подловил ее как-то возле раздевалки:

— Ты… Фетисова… Не водись с ним!

— Очень я тебя испугалась, — ответствовала уверенная в себе Юлька.

Степка поморщился, как от боли:

— Да не испугалась… Ты что, не видишь… Не видишь, КАКОЙ он?

В Степкиных глазах стояла самая настоящая, не в книжках вычитанная мольба. Юльке сделалось не по себе.

— Фетисова… Он… Ненормальный какой-то. На фиг он тебе нужен?

Юлька не знала.

Он был жестокий; он забывал о ней на три-четыре дня, смотрел сквозь нее, как сквозь пустое место — и тогда она маялась в одиночестве под злорадными взглядами одноклассников, которые и обидеть ее боялись, и водиться особенно не желали.

Смилостивившись, он таскал ее за собой везде и всюду — в особенности на Плотину, которая тянула его, будто магнитом.

Он мог говорить как угодно и о чем угодно; он высмеивал любимые Юлькины фильмы и потешался над ее литературными пристрастиями; она обижалась до слез — но не умела противоречить.

Он жить не мог без «барбарисок»; Юлька постоянно таскала в портфеле серый конфетный кулек.

Он действовал на нее, как наркотик. Войдя утром в класс и не застав там Ордынца, Юлька маялась и беспокоилась. Когда он не приходил к началу урока, она испытывала почти физическую тоску; когда он, наконец, просил разрешения войти, равнодушно выслушивал положенный выговор и и проходил мимо Юльки к своей последней парте — радость ее была сравнима только с первым прыжком в теплое летнее море.

Когда он говорил, Юльке хотелось закрыть глаза, потому что детская рожица вопиющим образом не вязалась с его манерой выражаться. Она поводилась прогуливать с ним уроки, и о грозящем «уде» в четверти думала отстраненно, как о бесчинствах режима Претории. Иногда Ордынец был настроен благодушно, и тогда Юлька спрашивала.

— Откуда ты знаешь про Плотину? — спросила она однажды.

Плотина лежала перед ними, огромная, жутковатая — как челюсть мертвого великана.

Он поднял белые брови:

— Что я знаю про Плотину?

— Ну, двенадцать сел… Десять церквей… Шесть кладбищ…

— Пять кладбищ.

— А откуда ты знаешь?

— Это не вопрос. Вопрос — откуда ты не знаешь.

— А мне никто не говорил.

— А мне сказали.

— Кто?

— Дядя в спортлото.