Зима в Непале - Джон Моррис

К концу года работы стало поменьше. Демобилизация закончилась, и мне было приказано свертывать лагерь и возвращаться в Горакхпур. Тогда я еще не знал, что меня послали в Лахерия Сераи главным образом потому, что в лихорадочной обстановке вербовочного центра моя неопытность больше мешала работе, чем помогала ей, и у опытных офицеров не было времени обучать меня. Однако, когда я вернулся, обо мне сложилось мнение, что я самостоятельно проделал полезную работу, и меня даже наградили.

Брук Норти, старший офицер по вербовке, время от времени посещал Катманду; там он совещался с британским резидентом и наносил визиты вежливости махарадже. Когда я вернулся в Горакхпур, он как раз собирался ехать туда через две недели и предложил мне договориться с командованием о том, чтобы меня послали в качестве его сопровождающего.

В последующие годы мне не раз случалось бывать в Катманду, но я никогда так не волновался, как во время моего первого путешествия туда. В наши дни самолеты почти ежедневно совершают рейсы из Дели и Калькутты в Катманду; полет этот занимает не больше двух часов. В ясную погоду с борта самолета открывается совершенно неповторимый вид на Гималаи, поэтому этот перелет можно смело назвать одним из самых эффектных воздушных путешествий в мире. Но тогда путь от индийской границы до Катманду мы проделали пешком за три дня. И я до сих пор уверен, что такое постепенное приближение к цели путешествия значительно приятнее. Первая встреча с этим единственным в своем роде городом всегда потрясает, но мне кажется, что Катманду более щедр к тем, кто приближается к нему медленно.

Из Раксаула, который расположен всего в нескольких Сотнях ярдов от границы, узкоколейная железная дорога (до сих пор единственная в стране) идет через тераи к Амлекхганджу; здесь начинаются предгорья. Мы провели ночь на постоялом дворе в Раксауле и с рассветом отправились в путь. Граница не была обозначена, и ничего похожего на таможенный досмотр не производилось. Встречал нас начальник станции, которого кто-то предупредил о нашем приезде. Миниатюрный поезд был набит до отказа, на площадке локомотива толпились пассажиры, а некоторые из них забрались даже на крыши вагонов. Тем не менее это не представляло никакой опасности; когда мы в конце концов тронулись, поезд ни разу не превысил десяти миль в час. Пассажиры входили и выходили прямо на ходу, подбадриваемые добродушными возгласами тех, кто ехал дальше. Насколько я мог судить, очень немногие путешественники позаботились о билетах, но это никого не беспокоило.

В наше распоряжение предоставили личное купе махараджи. Оно было обито блестящим розовым атласом и в сиянии раннего утра представляло довольно печальное зрелище. На каждой остановке, а их было много, около вагона толпились люди, чтобы посмотреть на нас двоих, сидевших развалясь среди непомерной, как им казалось, роскоши. Но, по правде говоря, путешествие было не из удобных: вагон — без рессор, просто коробка на колесах, и мы непрерывно подпрыгивали, как горошины в барабане. В те времена железная дорога считалась в Непале одним из чудес, символом прогресса страны, но в наши дни ее вытеснили более быстрые средства сообщения. Волею судьбы мне пришлось снова воспользоваться этой железной дорогой в 1960 году; по чистой случайности я оказался в том же самом вагоне. Большая часть обивки исчезла, а заплеванный атлас выцвел до неопределенного рыжеватого цвета. Стекол в окнах не было, нас на этот раз было не двое, а двадцать человек, и мы теснились в вагоне, как скотина. Тогда я в полной мере почувствовал, насколько предпочтительнее путешествовать в качестве почетного гостя.

В Блимпхеди нас ожидал офицер непальской армии, который был назначен сопровождать гостей в столицу. Махараджа прислал носильщиков для багажа и двое носилок для нас. Круто вверх вела ухабистая дорога, путь был утомительным и ни один непалец, занимающий хоть какое-нибудь положение в обществе, не подумал бы карабкаться по ней пешком. Но Норти и я были молоды и энергичны, нам не понравилось, что людей используют в качестве вьючного скота, поэтому мы пошли пешком. Ночь провели в Сисагарху на постоялом дворе. Заснули под звуки горна, доносившиеся из старой крепости внизу. Мы уже взобрались почти на тысячу футов над тераями; после равнины Индии воздух здесь казался свежим и прохладным. Мы углубились на территорию Непала не больше, чем на тридцать-сорок миль, казалось, попав в другой мир.

В те дни эта дорога, единственная, связывающая Катманду с внешним миром, оставалась, будто специально, чтобы обескуражить путешественников, в девственном состоянии. Необходимые товары доставляли в столицу Непала на спинах носильщиков. Этим же путем попали в Катманду и первые автомобили. Нам пришлось наблюдать, как это делается. Колеса у автомобиля были сняты, а кузов привязан к огромным носилкам, с обоих концов которых торчали длинные шесты. Тащить этот неуклюжий груз по извилистым горным дорогам было сложным делом и требовало много терпения. Носилки попеременно несли сорок мокрых от пота кули. В час они проходили не больше полумили, получая за этот изнурительный труд шесть пенсов в день.

На второй день мы были у перевала Чандрагири. Отсюда путешественник впервые видит Непальскую Долину. Она лежала прямо под нами — зеленая чаша, окруженная горами. Миллионы лет назад здесь было большое озеро, сейчас аллювиальная почва долины считается самой плодородной в Непале. Вдали теснились дома Катманду, огнем горели золоченые крыши храмов, и даже отсюда можно было различить легкие очертания дворцов непальской знати. А на горизонте, как часовые, стояли Гималаи: словно огромная ледяная радуга плыла по облакам, клубящимся у подножия. Завороженный, я долго не мог оторваться от этого зрелища.

Мы остановились в британской дипломатической миссии. В то время она занимала огромное здание, выстроенное в стиле, который лучше всего можно охарактеризовать как «индийский тюдор»; крыша его была крыта рифленым железом, и выглядело все это на редкость уродливо, хотя по сравнению с безвкусными и претенциозными дворцами семейства Ран[4] здание, казалось, имело вполне импозантный вид. Безобразие этого архитектурного ансамбля несколько искупалось великолепным садом; за ним с любовью ухаживали сменявшие друг друга резиденты. К счастью, большинство из них имело склонность к садоводству, иначе им трудно было бы заполнить свой рабочий день. Непальцы выбрали для резиденции это место, так как оно считалось самым нездоровым в округе. Но Катманду разрастался, и квартал этот, расположенный вдали от городского шума и грязи, вскоре стал самым фешенебельным в столице. Поэтому в двух шагах от резиденции вырос новый дворец короля. Несколько лет назад, когда статус британского представителя достиг ранга посла, ему предоставили более фешенебельное помещение, а здание старой резиденции, безусловно самое удобное в городе, по какой-то необъяснимой причине подверглось реконструкции. То, что ранее служило ему задней стеной, превратилось в фасад; в процессе перестройки пострадал и старый сад. Сейчас здесь разместился индийский посол, который прибыл в Непал после завоевания Индией независимости. Конечно, Непал заинтересован в помощи Индии больше, чем любой другой страны, и ее послу по праву полагается предоставить комфортабельное жилище. И все же мы, англичане, были неприятно поражены, узнав, что британский посол — некогда единственный представитель иностранной державы в Непале — занимает помещение, которое в объявлениях квартирных агентов обычно именуется небольшой виллой, а сотрудники посольства живут во флигелях, некогда построенных для клерков старой британской резиденции. Я должен с грустью заметить, что, не считая вербовки солдат-гуркхов, которую англичанам до сих пор разрешается производить, Великобритания более не играет серьезной роли в делах Непала. Осталась только «нерушимая дружба».