В моей любви так много музыки и слов - Анастасия Бойко

Теперь, когда я выхожу из дома в магазин или на рынок, то начинаю оборачиваться и крутить головой по сторонам. Вдруг он идет. Обидно, когда не встречаю. А точно, я предыдущие годы вообще его встречала не часто, может, пару раз – это нормально.

Как говорится, когда меньше ждешь, то получаешь, когда не надо. Как-то шли с мамой на рынок в субботу, а навстречу он. Тушите свет, бросайте гранату.

– Мама-мама-мама, – испуганно шепчу я, – маааа…

– Что такое? – оборачивается она.

– Нам надо перейти дорогу, срочно. Давай, давай.

– Что? Зачем?

– Ну, пожалуйста, давай, – я ее уже тяну за рукав, до него сто метров, – мамааааа.

– Ладно, ладно, – сдается она, и мы переходим дорогу, и, черт возьми, я чувствую его недоуменный взгляд. Никогда не думала, что я такая трусиха… Мама смотрит, ожидая объяснений.

– Мама, все сложно…

– Ладно, – качает она головой.

Знать бы самой, что это было. Теперь он будет думать, что я не нормальная.

Откуда столько силы ты берешь,Чтоб властвовать в бессилье надо мной[2]?[2]

Уроки на автомате. Что проходим – не знаю. Я выпадаю из реальности…

Все-таки я набираюсь смелости и прихожу на межшкольные соревнования по баскетболу. Играли на стадионе. Солнце припекало, а я в толстовке, чтобы он меня не узнал, еще капюшон накинула на голову. Прячусь в толпе болельщиков, мне еще безумно стыдно за тот дурацкий поступок. Это ж надо было до такого додуматься! И еще я думаю, что он меня подозревает. Я палюсь во всем. Таким темпами он скоро от меня будет убегать.

Как здорово, что можно на него просто смотреть. Какой же он все-таки красавчик! Черные пряди волос намокли от пота и теперь падали на глаза. Он высокий, я ему дохожу только до плеча. Во мне еще теплица надежда, что я буду такой же высокой как сестра. И его улыбка… Я безумно хочу достать телефон и сделать фото, но если кто увидит. Можно, конечно, просто притвориться, что фотографируешь всех. Но это как-то странно. Пришлось смотреть так.

Мне немного грустно от того, что он обо мне ничего не знает. То есть, все, наверное, знают в школе, что я младшая сестра, той-чье-имя-нельзя-называть. И что я книжный червь, и вообще… у него, наверное, девушка есть… Конечно есть, он самый популярный парень школы. А я?

Октябрь. Дожди. Книги. Чай. Мне бы выйти куда-нибудь, но все лень. Жду, когда перестанет болеть сердце.

Моя душа, словно пустая квартира, из которой вывезли все вещи. Эхом раздаются мысли, бьются о пустые углы, пол, стены и потолок. Негде спрятаться. Каждый шорох как выстрел. Ходишь по кругу, ползаешь по стенам, в итоге забиваешься под батарею и оттуда сверкаешь выплаканными глазами.

Я мечтаю о том, чтобы за один день вырасти, стать красивой. Как мы заговорим случайно на лестнице, в столовой, на улице, в магазине. Да где угодно… Он скажет, какая я красивая, и что влюбился в меня с первого взгляда. Бросит цветы мне под ноги, мы сольемся в страстном поцелуе, а потом на яхте уплывем в закат. Красиво. Я так часто придавалась мечтам, что забыла, какой иногда безжалостной может быть реальность.

А имя моей реальности – старшая сестра.

– Эй, – сестра заходит ко мне в комнату, – ты как?

– Супер, – не отрываюсь от книги.

– Завтра маме на работу, а мне надо смотаться по делам, так что завтра ночуешь одна.

– Хорошо, – странно, что она мне это говорит. Я так часто ночевала одна, что это уже вошло в привычку.

Уже выходя из комнаты, возвращается обратно.

– Кстати, я видела его с девушкой, – начинает она, и мое сердце сжимается в маленький комок, так и знала… вот зачем она здесь. – Они держались за руки.

– Кого? – я не хочу ничего знать. Просто уйди.

– Его. Я сфотографировала, правда фото не четкое, – сует мне в лицо.

Что-то очень хочется разбить. На выбор… телефон или чье-то лицо.

Я поднимаю на нее глаза. И она вдруг престает улыбаться.

– Черт… Я думала, ты пошутила, что влюбилась.

Сколько буде еще боли? Сколько?[3]

Ну почему она это делает? Какое ей дело? Зачем она его сфотографировала? Никогда мне так не хотелось встать и ударить ее. Меня душит такая злость на сестру и обида. Нет у него ни кого. Фото не четкое было…

Сестра уходит, закрывает дверь. Я остаюсь одна наедине с собой. Маленькая комната наполняется роем мыслей, они жужжат, залезают под кожу, жалят изнутри. Во мне разливается кислота, шипит, испуская ядовитые пары. Я медленно встаю из-за стола, ложусь на постель, накрываю голову подушкой. Я понимала, что у него, возможно, есть девушка, но я не так об этом хотела узнать.

Тяжело выдыхаю, встаю и подхожу к окну. Передо мной старая потрепанная девятиэтажка. Во многих окнах уже горит свет, делая здание похожее на мифическое чудовище со множеством желтых глаз.

Где-то там он. И может не один, а с ней.

А я здесь.

Там где с землею обгорелойСлился как дым небесный сводТам в беззаботности веселойБезумие жалкое живет…[4]

Если бы можно было выразить разбитое сердце музыкой. Это был бы звук рвущийся струны…

Проснувшись утром от будильника, я шестым чувством поняла, что одна дома. Но для верности громко крикнув на всю квартиру, я в этом железно удостоверилась. Сегодня среда, мама на работе, а мой личный Везувий не будет ночевать дома. Со спокойно совестью я перевернулась на другой бок и, накрывшись одеялом с головой, уснула. Проснулась в одиннадцать, отдохнувшая, выспавшаяся и с невероятным чувством безразличия на то, что у него есть девушка. Подумаешь. Как говорила моя бабушка, девушка не стенка, подвинется. Я, конечно, не собираюсь ничего сдвигать, но это мысль немного примиряла меня с действительностью. Она, в конце концов, не жена ему, и так далее… тут я быстро постучала по письменному столу и три раза сплюнула через левое плечо. Мало ли. Говорят мысли материальны. Еще этого не хватало…

Врубив музыку на полную катушку, и приведя себя в более приличный вид, я, пританцовывая, начала готовить завтрак.

Твой вирус любви ядовит, он разрушит меня, но напрасны все слова – сгорю, как сухая трава, может, это мне послано свыше?

Вирус любви, которым я заразилась и теперь смертельно больна. Я горю! Сгораю дотла.

Послано ли свыше?

Любовь не может быть тихой игрой, достаточно искры одной, между нами – лишь дьявольский зной.

Насчет меня, точно дьявольский зной, от которого кипит мозг и плавится душа!

Шепот молитвы в каменных стенах, лезвие бритвы на тонких венах…

Подождем, так далеко я не заглядывала.

Пусть это будет зваться любовью – самой нелепой, самой земною…

Что нелепая, это да! И самая земная!!!

Мне нравится эта война между светом и тенью, нечистым и святым…

Война между сердцем и мозгом, вот это что.

Захочешь – мы все повторим от заката и до рассвета.

Было бы, конечно, что повторять, но в моих мечтах повторим…

Я буду с тобой до конца, проклиная, бледнея от страха и любя…

Вот это просто в точку. Бледнеть от страха и любить. А так же переходить на другую сторону дороги, когда ты идешь мне навстречу.

Пусть это будет дьявольским зноем, зноем, сжигающим все.[5]

Пусть это чем будем угодно. Я согласна на все!! Только с тобой. Дорога туда и обратно. Меня швыряет из радости да в горе. Я до истерики, до крика, до безумия больна тобой. И тобой же я горю.

И так весело сходя с ума, я пела и готовила завтрак, пока сосед не забили по трубам.

А я проорала им в ответ.

– Любовь идет по трубам, откройте кран!! Откройте кран, любовь идет по трубам!![6]

Зимой темнеет рано, а когда снегопад, то уже часа в четыре опускается сумрак. Ну что за привычка вспоминать что-то приятное и идти по улице, как дурак улыбаться. Так вот, я сижу в кафе, и улыбка у меня от уха до уха. Как все-таки забавно все было…

Через неделю в воскресенье вечером потянул меня черт в центральный книжный. Стояла, листала книжки с красивыми картинками. Все было хорошо. Зачем я подняла голову? Они шли вместе ладонь в ладонь. Она улыбалась ему, а он – ей. Мне хотелось сказать, что она страшная, кривая и полная дура. Но она красивая, и высокая, и с четвертым размером груди, и волосы хоть и блондинисто-крашенные, но ухоженные. Смотрятся они вместе очень гармонично. Я ее не знаю, она не из нашей школы. Настроение – восьмой круг ледяного буддийского ада. Прихожу домой, игнорирую сестру, запираюсь у себя в комнате, безудержно рыдаю. Все-таки это невыносимо. Что там я говорила, что она подвинется? Как же. Скорее подвинусь я. Самооценка моя ниже плинтуса.

Последующие несколько дней проходят под пеленою слез на глазах. Впадаю в анабиоз, как молитву перед школой говорю про себя слова: мне все равно, мне все равно, все равно. Не выхожу из класса, вдруг увижу его. Терплю. Саму себя.