Подруги - Фэй Уэлдон

Однако есть у Грейс, с виду легко приспосабливающейся к веяниям моды (на платье, интерьер, на идеи, наконец), основа, не подверженная изменениям, — социальный снобизм, «жажда привилегий», вскормленные провинциальной средой высшего «среднего класса» и ревниво оберегаемые.

Рассказывая о жизни Грейс, Уэлдон как бы «состыковывает» два повествовательных уровня, на которых строится роман: социальный и этико-философский. При этом философское начало не выступает в книге само по себе, а вырастает из достоверной мозаики нравов, расстановки персонажей, многозначительных деталей. Важнейшие компоненты «женского удела» — материнство, любовь-страсть, работа — разведены, рассмотрены писательницей как варианты судеб разных женщин. И хотя мораль рассказанной истории прямо не декларируется, автор подводит к выводу о том, что женская судьба, лишенная хотя бы одного из этих элементов, становится ущербной, неполноценной.

История подруг, прочитанная на социальном или даже социально-историческом уровне, — это история поколения, сформированного грозовой эпохой 40-х годов. В главках-ретроспекциях возникают картины военного детства и юности подруг, эпизоды из жизни их родителей, представителей разных слоев английского общества.

Суровой осенью 1940 года, когда поезд привез в тихий провинциальный городок шестьдесят эвакуированных детей из Лондона, страдающего от бомбежек гитлеровской авиации, друзей, как замечает Хлоя, не выбирали, их наживали. Общие радости и печали военных лет связали судьбы подруг в прочный узел. Домом, который приютил Марджори, а затем и Хлою, влачившую жалкое существование в каморке при трактире «Роза и корона», стала усадьба «Тополя», принадлежавшая родителям Грейс, Эстер и Эдвину Сонгфорд. «Тополя» — это не просто семейное гнездо, особняк в эдвардианском стиле, с аллеями и садом, это семейный уклад, «Англия в чистом виде, костяк нации, твердыня, неподвластная переменам». А царит здесь Эдвин Сонгфорд, в прошлом британский «офицер и джентльмен», теперь, увы, только джентльмен. После скандального увольнения из армии, где жестокие законы общественной иерархии соблюдались особенно строго, Эдвин ощущает себя несправедливо «выключенным» из привычной системы отношений. С крушением принципов, которые организовывали его бытие, устанавливая сравнительную ценность людей, с уничтожением веками складывавшихся в Англии кастовых канонов Эдвину примириться трудно. Он живет в постоянном страхе потерять капитал, утратить свои привилегии. Он боится «рабочего класса, ему мерещится, как под дверь, за которой укрылась Привилегия, просачиваются, точно в паводок, зловещие воды социализма».

Ф. Уэлдон удается показать особую живучесть кастовых различий в провинциальной Англии и иронически их прокомментировать. Вечно недовольный, желчный домашний тиран Эдвин все же «некоронованный король» Алдена. Будучи непременным участником разного рода благотворительных мероприятий, он неизменно занимает на них самые почетные места. С началом войны амбиции Эдвина заметно возросли — он стал важным лицом, организатором сил местной обороны, но по мере того, как война близится к концу, «патриот» сникает. Война выдвинула свою иерархию ценностей — Эдвина все чаще теснят с его «законного» почетного места. А в собственном доме ему приходится теперь быть равно обходительным и с официанткиной дочкой Хлоей, и с Марджори, у которой мать из хорошего общества, а родную дочь отдавать не в частную, а в деревенскую школу, где учится «чумазая голытьба».

Вообще к поляризации общественных сил Уэлдон очень чутка — пустая грызня наверху из-за сытости и кружка для подаяния внизу, дамы в меховых манто и разутые дети, богатство и бедность. Родители подруг не случайно отнесены автором к разным классовым сферам. На полюсе бедности — Гвинет с Хлоей. Уэлдон рисует правдивую картину жизни эксплуатируемой и бедствующей поденщицы и ее дочки, делающей уроки при неярком освещении в каморке за ситцевой занавеской, а затем встающей ни свет ни заря, чтобы за жалкие гроши почистить обувь жильцам гостиницы при «Розе и короне».

Совсем в другом мире обретается Элен, мать Марджори. Элен богата, красива, живет в свое удовольствие, заводит любовников, устраивает благотворительные вечера, на которых распространяется о долге и верности, при этом начисто забывая и о муже, ушедшем добровольцем на войну и оказавшемся в лагере для военнопленных, и о дочери, тоскующей в «Тополях» по родительской любви. Для таких, как Элен, умеющих сохранить свои привилегии в любые времена, даже война была несерьезной, карнавальной, вроде ее мундира цвета хаки, призванного еще больше оттенить хрупкую красоту его обладательницы. «Ложь и алые ноготки» — в этом вся Элен, наделенная характерными пороками ее круга: снобизмом, лицемерием, эгоизмом.

В книге Уэлдон немало ярких эпизодов, передающих всю серьезность происходившего, зримо воскрешающих атмосферу 40-х годов, реалии той суровой эпохи: бомбежки Лондона, груды развалин, в которых обнаруживают убитых, буханье зениток, новые авиабазы, военные лагеря, растрепанные странички продовольственных карточек, горе матерей, таких, как Блаженная Голубка, которая появилась в Алдене в поисках своих пропавших в эвакуации мальчиков. Уэлдон выступает в этих эпизодах как мастер детали, емкой и умело подобранной, а временами использует даже звукопись, добиваясь эффекта «звучащего» времени:

«Жуж-жж-ит. Что — пчела? Или оса? Нет, это жужжит бомба. Самолет-снаряд, последняя надежда Гитлера…» Кстати, прием звукописи станет для прозы Уэлдон традиционным.

Повзрослевшие подруги, их близкие проходят перед читателем и в 60-е годы — время молодежных бунтов, вершиной которых стали события знаменитого парижского мая 68-го года, возникающие в памяти Франсуазы, волны «сексуальной революции», плодами которой пользуются герои и героини книги, период утверждения «массовой культуры»… Об этом тоже идет речь в романе, хотя ретроспективные эпизоды 40-х годов выглядят, пожалуй, более основательно.

В «Подругах» Уэлдон не раз касается проблем искусства, разных его обличий в современном мире. Одна из сторон этой емкой темы связана с образом художника Патрика Бейтса, изображенного в книге с оттенком демонизма. В реалистической ткани повествования эта фигура выглядит довольно чужеродно, особенно в главах о прошлом, вызывая ассоциации с мифологическим Паном, с персонажами «готической» литературы, а отчасти и с героями Д.Г. Лоуренса, вкладывавшего, правда, большее этико-философское содержание в образы героев, живущих в соответствии с законами естества. Превращение Патрика из любвеобильного молодого Пана в безобразного скрягу и холодного артиста очерчено Уэлдон резко, но мотивировано слабо. На социально-бытовом уровне книги Патрикова натура не подвержена изменениям — «неистовый мрак» и «разрушительная и коварная» стихия не вдруг, не внезапно снизошли на него, а жили в нем всегда — это нравственный релятивизм, неспособность к подлинному чувству и в жизни, и в искусстве.

Иную ипостась современного художника воплощает собой Оливер, муж Хлои. Оливер — человек талантливый, но свой талант он предал, став одним из наиболее популярных творцов «массовой культуры». Оливер, содрогаясь от отвращения к себе, сочиняет и дешевые детективы, и киносценарии для ведущих кинокомпаний, «расхожую стряпню», в его же собственном определении, но все это приносит неплохой доход в том обществе, в котором Оливер интегрировался почти безболезненно. Ощущая выхолощенность своего искусства, Оливер на словах ополчается против коммерциализации, против беззастенчивого культа потребления, на деле же он великолепно к ним приспособился, привык к вещам, дарующим комфорт, тягу к которому он стыдливо маскирует разного рода «опрощенными» формами быта — в его доме моют посуду и стирают белье вручную, пол натирают щеткой, а готовят на угольной плите, чтобы «не слишком порывать связь с природой». Правда, связь эту осуществляет, естественно, его жена Хлоя, поскольку кухня, хозяйство, дети целиком на ее попечении, а сам Оливер в это время озабочен проблемами экологии — дымок домашнего очага не должен загрязнять окружающую среду!

Роман Уэлдон интересен, конечно, и как семейный роман. Он точен в изображении психологии мужчин и женщин, нюансов человеческих отношений. Героини откровенно рассказывают о себе: ни один из аспектов жизни «слабого пола» не оставлен без внимания. Писательница рассматривает проблемы супружеской жизни, распределения нагрузки в семье, воспитания детей, досуга… Однако пристальное внимание к семейным проблемам, к обыденности не перерастает в заземленную бытийность благодаря всепроникающей и тонкой иронии Уэлдон, заставляющей вспомнить нравоописательную традицию, основанную «несравненной» Джейн Остин, тонким знатоком нравов и обычаев своей социальной среды. Кстати, об устойчивом интересе Уэлдон к творчеству Дж. Остин свидетельствует ее телеинсценировка романа Остин «Гордость и предубеждение», а также книга-эссе «Письма к Элис. По первом прочтении Джейн Остин» (1984). Особенно явно звучит остиновская интонация в алденских эпизодах романа, социологически точных и психологически достоверных, полных тонких наблюдений повседневных человеческих отношений — словом, сделанных рукой мастера.