Последний день - Максим Горький

- Брагин? - спросил доктор.

- Ну да.

- А девочка? - спросила Капитолина.

- Ей, вероятно, пришлось солоно... Я тогда же перебрался в юнкерское...

Он нахмурился, задумавшись, сердито оттопырив губы. Потом налил коньяку, выпил и пошёл к двери, шаркая туфлями.

Взглянув на его отражение в зеркале, женщина, краснея, опустила глаза, доктор взял её руку и потянул к себе, она, покорно склоняясь, прошептала:

- Ой, не надо...

Не спеша, властно доктор прижался губами к её губам, потом встал и начал шагать, громко стуча каблуками.

- Зачем ты позволяешь ему пить? - тихонько спросила женщина.

- А тебе не всё равно?

- Ночью у него будет припадок, я не люблю возиться...

- Скоро конец.

- Фи, как ты говоришь?

- Как?

- Странные вы, мужчины...

- Да?

- Страшные...

- Вот как...

Капитолина закинула руки за голову и сказала вполголоса:

- А ты, ты - положительно способен на преступление.

Доктор взглянул на неё, говоря:

- Испортила ты себе голову разным вздором. Ну что ж, напишет он завещание в твою пользу, да?

- Не знаю...

- Если ты не сумеешь заставить его написать завещание - будет глупо. Что ты будешь делать, когда он умрёт?

- С тобой жить.

- А жену - отравить прикажешь?

Капитолина засмеялась тихонько:

- Ты - удивительный! Ты даже и говоришь, как преступник...

- Слушай, - сердито сказал доктор, глядя в зеркало, где отражалась дверь, - если ты не сумеешь обеспечить себя...

- Ах, перестань! Ну, сделаюсь кокоткой - это очень интересно, почитай-ка...

- Вздор!

- По-твоему, и madame Дюбарри - вздор? И Диана де-Пути? - спросила женщина.

Доктор, загнув бородку к носу, молчал, а она говорила с удивлением:

- Просто ужас, какой ты невежда, как мало знаешь историю и женщин... Когда мы будем жить вместе, я тобою займусь. Нужно читать, а то и говорить не о чем, согласись...

В стёкла бил дождь. Сухо скрипел паркет под ногами доктора. Отражение огня, ползая по ножкам стола, странно оживляло его, казалось, он раскачивается и сейчас тоже пойдёт по комнате, звеня рюмками и стаканами.

- Я попробую поговорить с ним о завещании, - говорил доктор. - Но он относится ко мне подозрительно. Он сильно болен. Следовало бы его уложить...

Усмехаясь, Капитолина сказала:

- Уложить - это говорят преступники. Я его уложил, уложу...

Пошатываясь и мыча, вошёл Паморхов, высоко подняв брови, прислушиваясь и спрашивая:

- Вы - о чём?

- Капитолине Викентьевне необходим массаж, если она не хочет полнеть.

- Да, я не хочу. Уж я и так кубышка...

- Э-с,- сказал Паморхов, опускаясь в кресло,- массаж, да... Не перейти ли в гостиную?

- Здесь больше воздуха, - заметил доктор. - И во всех хороших романах беседуют у камина - так? - спросил он женщину.

Она кивнула головой.

- Что же ты хотел сказать этой историей с девушкой? - спросил доктор, усаживаясь против хозяина.

Паморхов усмехнулся, оглядываясь, и, помолчав, сказал:

- Да, я понимаю, что не вышло у меня. Я хотел рассказать что-то благородное, героическое, а вышло - озорство... Тут пропущены детали, вот в чём дело... Детали - это иногда самое главное...

Он задумался, опустив голову.

- Может быть, ты ляжешь отдохнуть? - спросил доктор.

- Да... со временем, - ответил Паморхов и снова замолчал.

Ветер шаркает по стене дома, стучат болты ставен, гудит в трубе. По большой пустынной комнате, в сумраке её, торопливо растекается сиповатый, угрюмый голос.

- Я - революционер, повыше сортом этих, обычных, цеховых! Они передвигают с места на место внешнее, хотят переместить центр власти... как-то там расширить власть, раздробить... это штука ординарная, механическая! А я старался расширить пределы запрещённого в самых основах жизни, в морали... и прочее там... Против каждого "нельзя" я ставил своё "почему?" Я, так сказать, мирный воин... Жизнь -- странная штука. Это, кажется, Достоевский сказал. Или - Гоголь? "С холодным вниманьем посмотришь вокруг - жизнь странная штука". Можешь представить - выхожу я из училища в полк, а этот гусь, Брагин, там же! Чёрт знает что... оказывается, кончил медицинскую академию и служит младшим врачом... пользуется вниманием, уважением, да...

- Ну - что же? - спросил доктор.

- Ничего. Зачем нам встречаться, а? Говорят - мир велик.

- Ты, кажется, что-то устроил ему?

Паморхов сердито взглянул на доктора, спросив:

- Почему ты знаешь?

- Я встречал его. Вместе жили в Вологде.

- Ну? Он сослан был?

- Да!

- Гм... Какой же он?

- Хороший врач. Пил сильно...

- Пил? Э-с... Удивительно - все встречаются... Он рассказывал про меня?

- Нет. Впрочем, не помню...

- Рассказывал, значит...

Капитолина сидит, неподвижно глядя перед собою, точно спит с открытыми глазами. Лицо её сильно покраснело, рот полуоткрыт, она дышит бурно; косые глаза доктора упёрлись в грудь её и точно прижимают к спинке кресла.

- Факты! - бормочет Паморхов, наливая коньяк. - Собственно говоря, я растратил себя по мелочам. Кажется - жил, жил, и даже очень, а вот вспоминаешь - и всё хлам, пустяки всё.. И как будто нет, не было фактов, а только одна философия... чёрт возьми мою наружность!

- Ты бы лёг, в самом деле...

- Не хочу, - грубо говорит Паморхов, оглядывая комнату. - Капочка, прикажи зажечь огонь, что тут за погреб! И этот дурацкий цветок... когда висели драпри, он не лез в глаза так... нахально!

Капитолина протянула руку к звонку на столе, но не достала его и, бессильно уронив руку на колени, улыбнулась сонно.

- Не хочется света... так уютнее!

Паморхов хрюкнул и снова заговорил:

- Это, говорят, нехорошо, но я не люблю честных людей, так называемых передовых и честных. В некрологах всегда пишут: "Это был человек передовой и честный". Они меня раздражают... чёрт их знает чем, но - нестерпимо! Был еврей, держал лабораторию для исследований каких-то... ну, вообще химик! Чахоточное такое существо, глаза огромные и, знаешь, эдакие... с выражением затаённой муки, как пишут в стихах. С упрёком всему миру и мне. Мне особенно! Все дудят о нём: честнейший человек, святая душа... Невыносимо! Я живу на одной улице с ним, встречаемся... Идёт гулять с детьми, девочка у него - превосходная девочка, такая, брат, красавица, лет семнадцати... Два мальчика... Бывало, встречу его, и даже дрожь пройдёт, - ах ты, думаю, козявка! И не потому, что он еврей, а так, вообще, раздражает...

- Ну, чем же кончилось? - тихо спросил доктор.

- Погубила его химия... знаешь, седьмой год, тогда не церемонились...

Паморхов помолчал, вздохнул и спросил глухо:

- По-твоему, злой я или нет?

- Вероятно, нет, - сквозь зубы сказал доктор.

- Нет?

- Но бываешь не злой, а хуже злого.

- Хуже, да?

- Ты очень возбуждён, иди, отдохни, советую...

- Не хочу же! Д-да... так вот, всё у меня на пустяки и пошло. Бабы, конечно... Это, брат, вопросище - бабы, а? Капочка, я не про тебя... ты дана мне судьбой не в наказание, а в награду.

- Что ж, - сказал доктор, медленно и неохотно, - и за грехи должна быть награда. Грешить нелегко, когда занимаешься этим серьёзно.

- Э-с, - вскричал Паморхов и хрипло засмеялся, - я грешил серьёзно! Забавные бывали истории. Был у меня приятель, товарищ прокурора Филиппов, удивительно остроумная скотина... Мы с ним на пари гимназистку одну травили, кто первый? Изящная такая гимназисточка, дочь учительницы, француженки... рахат-лукум! Досталось мне. И триста рублей выиграл. Плакала, конечно, просила - женись, говорит! Я говорю: "Mademoiselle, надо было вести себя осторожно!.." А у Филиппова была пассия, жена одного судейского, дама с нервами и принципами...

Паморхов задохнулся, схватившись за ручки кресла, и неожиданно громко сказал:

- Сейчас...

- Что? - спросил доктор, глядя в камин, но Паморхов продолжал торопливо, точно сбрасывая с себя воспоминания:

- М-монархистка, проповедовала и даже писала что-то, печатала... Надоела ему. "Хочешь пошутить?" - спрашивает. Пошутили, знаешь... Пригласил он её к себе и меня... подпоил... я. Ах... ну, знаешь, мы смеёмся... Едва удержался я в городе...

- Брось-ка ты всё это, - заговорил доктор, наклоняясь и разбивая головню в камине.

Паморхов повернул к нему синее, вздувшееся лицо, оно ощетинилось и дрожало. Ухватившись пухлыми пальцами за ручки кресла, он покачивался, вздыхая, как загнанная лошадь. Зрачки его вытаращенных глаз расширились и потускнели, белки налились кровью, он словно прислушивался к чему-то, испуганно и жутко.

Стряхнув дремоту, Капитолина прижала пальцами глаза и спросила:

- Ну, что ж дальше?

Паморхов засопел, рознял руки и, взмахнув ими, повалился на пол, вперёд головой.

- Чёрт! - вскричал доктор, вскакивая, но не успев поддержать падавшего.

Женщина, открыв рот, упираясь руками в стол, медленно, точно приподнимая тяжесть, вставала, спрашивая шёпотом:

- Он, уже? Неужели?..

- Позови людей, - тихо сказал доктор.

- Господи, неужели...

Паморхов дёргал ногой, толкая стол, звеня бутылками, и вытягивался на полу, освещаемый танцующим огнём камина.