Наследник встал рано и за уроки сел… Как учили и учились в XVIII в - История Коллектив авторов

После того, как эти затруднения уладились, и дети знатнейших дворян привыкли служить простыми солдатами в полках, размножившихся из так называемых потешных, и в этом качестве давать себя наказывать, Петр I не считал уже больше за нужное ласкать свое дворянство: доведя его до того, что оно не могло пошевелиться, он отнял у всех дворян, от высшего до низшего, и самую малейшую тень их старых преимуществ и отменил старинный образец, по которому в законах и указах упоминалось о согласии бояр и который его предки все же постоянно считали полезным сохранять, хотя и очень тоже урезали иные уже дворянские преимущества. Затем он не скрывал дальше своих мыслей о преобразованиях, обходился с иностранцами с особенной приязнью, без различия их звания и нрава, но зато не упускал и никакого случая к язвительной насмешке над своим народом, его нравами и обычаями; если же старые бояре хотели отклонить его от того, он поступал с ними самым позорным и обидным образом, да и всегда его любимцы поднимали их на смех, как дураков.

И.-Г. Фоккеродт «Россия при Петре Великом»

Назначение Новика на службу

1721 года, января в первых числах, был трактомент для всех бояр и для морских и гвардии офицеров, почему и я тут был. Мы, отобедав прежде, из-за столов встали, и я и со мною несколько человек вошли в ту камору, где государь сидел еще за столом; государь был очень весел и по малом времени изволил начать разговор, что ему потребен человек с итальянским языком — послать в Царьград резидентом. Александр Гаврилович[15] отмечал, что он такого не знает, а Федор Матвеевич[16] говорил, что он такого знает и очень достойного, но то беда, что очень беден. Государь отвечал, что бедность не беда. «Этому помочь можно скоро, но кто тот такой?» Федор Матвеевич сказал: «Вот он за тобою стоит». — «Да их стоит за мною много», — сказал государь. Федор Матвеевич отвечал: «Твой хваленый, что у галерного строения». Он оборотился и, глядев на меня, изволил сказать: «Это правда, Федор Матвеевич, что он добр, но мне хотелось его у себя иметь». Я поклонился государю; а он, подумав, изволил приказать, чтоб меня во оную посылку назначить; и при сем из-за стола встали, а меня адмирал поздравил резидентом и, взяв за руку, повел благодарить к государю.

Я упал ему, государю, в ноги и, охватив оные, целовал и плакал. Он изволил сам меня поднять и, взяв за руку, говорил: «Не кланяйся, братец! Я ваш от Бога приставник, и должность моя — смотреть того, чтобы недостойному не быть, а у достойного не отнять; буде хорош будешь, не менее, а более себе и отечеству добро сделаешь; а буде худо, так я — истец, ибо Бог того от меня за всех вас востребует, чтоб злому и глупому не дать места вред делать; служи верою и правдою! Вначале Бог, а при нем и я должен буду не оставить». Сие говоря, оборотившись, изволил молвить: «Кого ж возьму на его место?» И с тем словом опустил свою руку, а я при сем целовал оную, и изволил от меня отдалиться. Благотворитель мой Григорий Петрович меня обнял и целовал от радости; а я не мог ему промолвить ни слова.

25 января из коллегии иностранной прислан именной указ, дабы меня из адмиралтейской коллегии прислать во оную для посылки резидентом ко двору султана турского в Константинополь.

26 января в коллегии иностранных дел учинен мне, Неплюеву, оклад резидентский на год по три тысячи рублей; на подъем пожаловал государь тысячу рублей, а те деньги велено принять в Москве, а инструкция дана из оной же коллегии февраля 26-го числа, которого дня я имел отпускную аудиенцию, при коем случае его величество изволил поступать со мною с отменной милостью, обнадеживал своею государскою милостью и, прощаясь со мною, поцеловал меня в лоб и изволил сказать последнее таковое слово: «Прости, братец, кому Бог велит видеться!» О разговорах, при том бывших, не опишу, потому что запамятовал, с единой стороны от того, что я обрадован был таким милостивым местом и отпуском; с другой стороны, я совершенно был вне себя от печали и от слез, с ним, государем, прощаясь. Потом был я для прощания у господ министров, которые меня все обнадеживали своею помощью, а я просил их о неоставлении меня, потому что я сих министерских дел не отправлял. Был я также у всех наших морских командиров, кои меня также весьма ласково отпустили. Господина Змиевича просил я о неоставлении в случаях нужных жены моей и деревнюшек. Пришед к генерал-адмиралу прощаться, донес ему, что я отъезжаю, и просил его о неоставлении меня по заочности; он мне на сие только сказал: «Дурак!» Я, поклонясь его сиятельству, докладывал, что не знаю, чем его прогневал, а он мне на то отвечал то же слово: «Дурак!» На что я уже и не посмел ничего говорить, и он, помолчав, сказал: «С чем ты жену да детей оставляешь? Ведь им только что по миру ходить; для чего ты не просил государя, чтоб давать в твое отсутствие по окладу твоего чина им от нас жалованья?» Я ему на то докладывал, что того не посмел, да и не думал; а он, выслушав сие, закричал на меня: «Потому-то ты и дурак! Да добро, помиримся и простимся с тобою! Коли будешь хорошо служить, так государь тебя не оставит и наградит; он и вчера со мною говорил; прикажи же жене своей, что ежели ей в чем нужда будет, то б ко мне за всем присылала, сколько ей будет надобно; я и деньгами ссужать буду». Я доложил на сие его сиятельству, что я жену намерен отправить в деревню, ибо здесь себя содержать не можно. «Ну, так вели ей ко мне писать, — сказал на то генерал-адмирал, — я всякую ей помощь сделаю». Простясь я с ним, для того ж пошел к Григорию Петровичу Чернышеву; сей добродетельный муж прощался со мною, как с кровным, и дал мне еще отеческое наставление, чтоб я служил и отправлял дело мое с подлежащею верностью: «А прежде-де отъезда твоего сходи к Остерману и с ним ознакомься: он по вашим делам у государя в отменности; а я-де за тебя его уже просил, чтоб он тебя любил и чтоб дал тебе наставление, как себе поступать». А сверх того и такое сделал мне благодеяние: из деревень его замосковных Ярополец был отдан в рекруты во флот один крестьянин, именем Афанасий, который по той причине жил в доме Григория Петровича и всему был обучен и весьма проворен; того он дал мне вместо денщика, а моего денщика взял на то место, уверив меня, что я на сего человека могу во всем положиться. Простившись с моим благодетелем, я был у Остермана, который меня принял также весьма ласково и дал мне на многие случаи поучения, о чем я прежде поистине и не думал.

И. И. Неплюев «Жизнь Ивана Ивановича Неплюева, им самим описанная»

Разговор Петра с Татищевым о школах

1724 Г., как я отправился в Швецию, случилось мне быть у его величества в летнем доме; тогда лейб-медикус Блюментрост, яко президент академии наук, говорит мне, чтоб в Швеции искать ученых людей и призывать в учреждающуюся академию в профессоры. На что я, рассмеявшись, ему сказал: ты хочешь сделать Архимедову машину очень сильную, да подымать нечего и где поставить места нет. Его величество изволил спросить, что я сказал; и я донес, что ищет учителей, а учить некого: ибо без нижних школ академия оная, с великим расходом, будет бесполезна. На сие его величество изволил сказать: я имею жать скирды великие, токмо мельницы нет, да и построить водяную и воды довольно в близости нет, а есть воды довольно в отдалении, токмо канал делать мне уже не успеть, для того что долгота жизни нашей ненадежна; и для того зачал перво мельницу строить, а канал велел только зачать, которое наследников моих лучше понудит к построенной мельнице воду привести; зачало же того я довольно учинил, что многие школы математические устроены. А для языков велел по епархиям и губерниям школы учинить и надеялся, хотя плода я не увижу, но оные в том моем отечеству полезном намерении не ослабеют.

В. Татищев «Духовная тайного советника и астраханского губернатора В. И. Татищева, сочиненная в 1733 году сыну его Евграфу Васильевичу»

Просвещение за время от Петра I до Елизаветы

Говоря о новых учреждениях, основанных в России, я не могу не сказать несколько слов об успехах наук в этой империи.

При вступлении на престол Петр I застал весь свой народ в самом грубом невежестве; даже священники едва умели писать; главнейшие качества, требуемые в то время от духовного лица, заключались в том, чтобы он мог бегло читать и знал хорошо все церковные обряды; если при всем этом у него была густая борода и суровый вид, то он считался уже великим человеком. Одно только украинское духовенство имело некоторую тень образования, но и то в весьма незначительной степени; тем не менее этих людей пришлось употребить для просвещения остальных. Петр I, желая, чтобы подданные его, в особенности духовенство, были более образованны, поручил рязанскому архиепископу Стефану Яворскому[17] основать школы — при московских монастырях и в других подходящих местах. Архиепископ вызвал наставников из Киева и Чернигова, и началось обучение юношества, подвигавшееся, впрочем, очень медленно.